«Вы сами властны над собой… Всё остальное только кажется»
Попроси тишину не перебивать тебя. Прикрой хоть на пару секунд глаза, бесцельно смотрящие в стену. Представь себе дом. Всего несколько шагов за порог, и ты услышишь неистовый крик, доносящийся прямо из-за спины.
— Я не могу. Не могу! Я не хочу так жить!
Ответ раздался незамедлительно, будто был очевиден и не требовал ни мгновения на размышление. Неторопливо и по-особенному певуче.
— Не живи…
Но его не слышали — только беззвучно твердили про себя одни и те же слова. Будто бы звуки никогда не были шумом дождя, пением птиц и шелестом листьев под ногами. Имели лишь эту форму, не складываясь ни во что другое и даже не пытаясь. Раздался удар. Затем еще один. И еще. Что-то с глухим звоном упало на пол и покатилось. Было слышно, как кто-то, прерывисто дыша, тяжело опустился на колено. Надолго остались безмолвие, биение сердца и мысли. Затем этим же голосом, все те же фразы раздались снова. Не крик, не песня — громкий шепот. Лишь бы услышали. Лишь бы его кто-нибудь услышал. Лишь бы он сам услышал себя.
«Не живи… так».
Человеку мало просто чьих-то слов. Ему нужны примеры, подтверждения. Необходимо всё увидеть самому… Иди вперед. Не бойся. Ты не споткнешься. Хлопни в ладоши три раза. Дважды покрутись вокруг себя. Открой глаза. Это произошло среди людского смятения, когда время неспешно отбивало начало нового дня. В заброшенном саду небольшого деревянного дома, скрытом вереницей высоких деревьев, появилась девочка, одинокому свечению луны подстать.
Она появилась из ниоткуда, наделённая невинной красотой. Волосы белее нетронутого снега холодной зимой. Кожа дорогой фарфоровой куклы. Черты лица и всё, что они отображали, хрупкие, как и она сама. Не предстала она перед опустевшим домом без наряда, тот был прост и незамысловат. Аккуратное платье, сотканное из длинных цветочных лепестков, подобных множеству паучьих лапок. Его подол развивался под порывами прохладного ветра, а к земле, обвивая талию, тянулась алая лента — уходящее за небосвод солнце. Хоть в этом есть и нечто поистине прекрасное, но живые сердца недобро трепетали при виде одной лишь этой детали. Ими завладевало некое предчувствие. А оно — не самообман, лишь восприятие столь быстрое, что разум за ним не поспевает.
Сад тот мог стать ей домом, но лишь на некоторое время. На его территории властвовала истинность природы. По форме своей близкая к карахафу тёмно-зелёная крыша, хоть и разрушенная местами, позволяла укрыться под ней от проливного дождя и лёгкой мороси. Прямо под её плавными волнами, на фронтоне, виднелись с трудом узнаваемые силуэты орхидей. Мох мягким бархатом укутал щели и трещины. Сложно представить, как постройка столь изысканной наружности появилась в подобном месте, вдали от всего остального. Случайность ли это или очередное непонятное разуму чудо, забытое ли воспоминание или это маленькое существо должно было появиться именно в этом месте, когда его поглотит буйство природы.
Кустовые розы свешиваются ветвями вниз со стен и расстилаются по земле, как лёгкий туман. Где-то распускаются новые листья, усердно вьётся гнездо. Здесь не увидишь упорядоченных клумб, стебли сами уподобляются изящным кружевам. Не торопясь, заметишь, как чуть вдалеке почти ровным строем по влажной траве шагают маленькие солнца, а под ближайшей сосной разглядишь вальс незабудок и васильков под пение каждого дуновения ветерка. Их нежные, небесно-голубые, лепестки отчего-то казались мудрыми, отражая цвет глаз, ушедших в вечность. Деревьям неважно, служит им опорой уже вековой ствол или совсем еще тонкий, способный упасть от неверного взмаха руки. Они медленно тянутся ввысь, к небу с беловатыми крошечными огоньками, будучи прикованным к влажной земле. А ведь ночь темна, а смотришь кругом и всё видишь ясно.
Внешний вид говорил о судьбе этого места однозначно. Покинули его давно, и с того момента никто из людей его ни разу не посетил. Зато лесные обитатели приняли его за часть своего и без того обширного жилища. Тишина не могла накрыть собою лес. Малейшие шансы на такой исход обернулись шелестом травы под подошвой, вопреки пачкающей земле, белоснежных туфелек новой гостьи. Её волосы стали слегка растрёпанными, но она не перестала выглядеть слишком аккуратной для этого огрубевшего места. Шаги её бесшумны — грациозность маленькой девочки и опасность хищника, готовившегося напасть после долгого ожидания. Массивная дверь открылась с пронзительным скрипом, позволяя войти.
Слишком много мебели для одной комнаты. Слишком много мыслей. Весь пол был укрыт потёртым ковром. Слева большая печь, её заслонка осталась приоткрытой, разрешая увидеть внутри почерневшие дрова. Они не обратились в пепел, их потушили раньше. Её забыли закрыть или она сама отворилась, когда время отразилось на её креплениях. Взгляд гостьи глаз неспешно прошёлся по старой мебели: массивный деревянный стол у стены под окном и три стула, несколько сундуков из чёрного дерева.
Но нарушал эту идиллию величественной древности жуткий беспорядок. Почти посередине комнаты неровно стояла заправленная покрывалом из стопок книг кровать. На ней не спят. Полки так плотно забиты книгами, ни единого просвета. У стены напротив стояло множество коробок, доверху заваленных различными предметами антиквариата. Эта куча выглядела ненадежно, словно любая вещь вот-вот свалится и потянет за собой другие. Стол оказался завален огромными стопками бумаг, на них с краю акриловой краской лежат люди, обнимаясь и смеясь, а над ними пожелания о самом светлом, лучшем и вечном. Но здесь, внутри, этих людей никогда не было и не будет. На стульях и по полу разбросана одежда. Большая часть из неё настолько старая, что нити сгнили, позволяя материалу распадаться на куски. Хотя вернее будет сказать, обретать новую жизнь и смысл, возвращаться к своему первозданному виду и становиться частью гнезд и норок за пределами этих стен. Однако бумаги осыпали собой не только стол, внутри дома царила зима, несмотря на ранее увиденную картину. Снег закрывал собою все, что только мог, не позволяя увидеть ничего, кроме собственной грязи — клякс, зачёркнутых слов, прерванных мыслей.
Мрак рассеивался лишь в одном месте, луч света пробивался к потрепанному ковру у самого порога столь яростно, что края листов чернели, как если бы вспыхивали. Только вот пламени видно не было. Они, исписанные и разбросанные, сгорали изнутри. Но стоило взглянуть на раскрытые платяные шкафы, и сразу испарялось представление о неряшливости бывшего хозяина этого дома. В них вещи висели предельно аккуратно. На многих поверхностях восковые свечи, сожжённые до самого их основания. Всего две чайные пары, на обеих ни единого скола, стояли на одном из деревянных стульев, отличавшемся ото всех остальных сломанной задней ножкой и протяжной трещиной на спинке от времени или встречи со стеной. А возле самой двери одиноко томился один потрёпанный сапог. Да и сам пол пестрил множество вещиц, оставленных человеком.
Казалось, владелец покинул свой дом в спешке, не беря ничего лишнего. Ему спонтанно самому удалось найти для себя новый смысл и жизнь, в которой не оказалось места для чего-то, кроме него самого и второго потрёпанного сапога. Поверив себе, он поддался этому порыву, а стены его дома закрыли внутри себя безвременье, успев открыть двери для своего хозяина и живых, ярких событий за ними. Этот проём казалось, не разделял ничего существенно разного — только дом и его окружение не подходили под единое описание отрешенности, мрака, того самого несчастливого конца, ожидаемого всякий раз, стоит даже крохотному событию нарушить мнимую идиллию.
— Душа слишком живая. Рано ещё. Слишком рано. Да, и может, я и не дождусь… Он молодой ещё, душа только с проседью.
Гостья покинула дом равнодушно, как если бы его не было вовсе. Дверь закрылась с глухим стуком. Уходя вдаль, она лишь на несколько секунд остановилась возле одного из окон, но не было видно ничего, кроме её же отражения. Невесомым движением руки она поправила прядь белых волос, от прикосновения на миг вновь ставшую русой. И улыбнулась, улыбнулась с облегчением и… счастьем.
Способен ли разум поверить этому описанию или само место кажется ему куда правдивее? Пусть сердце с ним согласится. Посмотрите. За каждым словом стоит нечто большее. У всего есть свой верный визави. Сумейте увидеть красоту в убежденно некрасивых вещах, свет во тьме, надежду в отчаянье. Они никогда не ходят поодиночке. Но и никогда не становятся единым целым. Тогда, быть может, человек сам обращает даже простое редкое свечение красной луны в олицетворение собственного страха и гложущего, сам создает вокруг себя атмосферу мрака и уныния, не решаясь покинуть давно заброшенное и заросшее, заключая себе в одни стены с безвременьем, где время бежит так жестоко и справедливо. Или вовсе награждает их телом, будто они не часть его самого, и он над ними не властен. Каким бы миловидным оно не казалось с виду, вне зависимости от желаний, его суть все равно противоположна. Пусть оно, неизбежно заглянув, покинет равнодушно.
Все происходит сейчас, прямо перед глазами. Не засушивайте цветы между книжных страниц. Душой живите, живите в словах, что сказали и скажете, вещах, что создали и создадите… И если вы однажды сделали себя заложником стен и для вас всё кончено, то представьте себе этот дом с распахнутой дверью, перешагните порог и увидите, что вам всё это лишь кажется, ведь прямо сейчас за ней всходит солнце. А для этого каждый способен открыть глаза, наконец увидеть столь заветный лучик света и поспешно последовать за ним даже с одним потрёпанным сапогом.
