Знаешь, я мало что помню из детства. Можно пересчитать по пальцам те события, которые задержались в моей памяти больше, чем на месяц или год. Но те, что смогли, ухватились и крепко-накрепко обосновались там – бесценны. Потому что они связаны с тобой – все до единого.
Мне было четыре, когда ты родилась. Отчетливо помню, как утром я проснулся не от привычного аромата блинчиков с кухни, а от переполнившей дом суматохи. Честно – было страшно. Буквально почувствовав мой страх, спустя минуту в комнату зашел Лешка и с важным видом присел на кровать. Мне не нужно было ничего говорить, немой вопрос застыл в моих глазах. Леша долго и пристально смотрел на меня, будто рассуждая, можно ли довериться, открыться, рассказать то самое, сокровенное. Наконец он чуть отодвинулся от меня, аккуратно взял за плечи и сказал с деловитым видом: «Сём, у нас будет сестренка».
И ровно в тот самый момент я услышал детский плач, доносившийся откуда-то снизу. «Это она пришла к нам», — мягко улыбнувшись, прошептал брат, – «это Анюта».
Я понял, что нас теперь стало чуточку больше. Всего на пятьдесят четыре сантиметра, почти три килограмма и бесконечное количество счастья.
С этого дня пошел счет моим воспоминаниям.
Спустя неделю мама вернулась из больницы, куда ее увез отец сразу же после родов. Она вошла домой, счастливо улыбаясь и качая на руках крохотного малютку, почти полностью завернутого в пеленки и легкое одеяльце. Мы с братом соорудили большой плакат, который раньше служил отличной простыней, а теперь висел на лестнице, прямо перед входом. На нем корявым почерком (Лешка сказал, что так пишут взрослые) было выведено: «добро пожаловать домой, Аня». Мама, увидев нас – уставших, измазанных в краске от макушки до пяток, но таких счастливых и с широкими улыбками на лицах – не смогла сдержать слез. Мы подскочили к ней вмиг и обняли так сильно, насколько хватало сил в наших еще совсем детских тельцах. Потом я, набравшись из ниоткуда взявшейся смелости, спросил маму: «можно?» Она едва качнула головой и опустила сверток в мои руки. Я бережно перехватил его и приоткрыл одеяльце. В следующее мгновение в моей груди вспыхнуло что-то неожиданное, новое, доселе невиданное, чего я не испытывал никогда. В тот момент я ощутил самое прекрасное чувство, которое только может испытать человеческая душа. Это чувство было прозвано братской любовью.
Из небольшого просвета на меня смотрели два больших-пребольших глаза. Они были распахнуты так сильно, что казалось, будто ты хотел видеть абсолютно всё, что только есть в этом мире. Глаза эти были невероятного цвета – цвета утреннего тумана. Знаешь, когда выходишь на улицу ранним утром, и видишь на пиках гор голубоватую дымку, медленно растворяющуюся в лучах предрассветного солнца – такое же ощущение переживаешь, глядя в эти омуты. Ты смотрела на меня так осознанно и внимательно, что мне на миг показалось, будто ты читаешь меня, как открытую книгу. Лучики солнца прыгали в твоих глазах коварно и лукаво, и у меня на миг возникло ощущение, что ты что-то задумала. И знаешь, интуиция меня не подвела – чуть я отвлекся на сторонние размышления, как ты тут же проворно вытащила свою крохотную ручку из-под одеяла и обхватила ею мой мизинец. Этот жест положил начало нашей не имеющей границ дружбе, вере и преданности друг другу. В нем было что-то большее, чем просто желание коснуться. Ты вложила в него все, что имела на тот момент – желание поддерживать, не отпускать, быть рядом. И я, чуть сжав твою ручку, ответил взаимностью.
Я до сих пор считаю этот момент лучшим в своей жизни.
Я помню жаркий летний день спустя пять лет спустя. Это был июль, мой день рождения. Тогда мне исполнилось десять — невероятный праздник. Мне хотелось выйти на улицу, бегать и кричать всем прохожим: «Представляете, мне сегодня десять! Целых десять!». В тот день я позвал всех друзей к нам домой отметить это грандиозное событие. Дима, Леля, Васька, Максим, даже Светка Галкина – в общем, все одноклассники, соседи, знакомые и еще несметное количество ребят, пожелавших разделить со мной этот чудесный день.
Праздник вышел действительно волшебным. Мы объедались пиццей, что приготовила мама, танцевали под старую, но от того не менее веселую музыку, записанную у папы на кассетах. Уставшие, но счастливые, решили сделать последний рывок и сходить к реке. Взяв с собой теплые оладушки, бутылку сока и с десяток яблок с нашего сада, заботливо уложенные мамой в плетеную корзинку, мы отправились к побережью. Всю дорогу друзья шли чуть поодаль меня, постоянно шептались и бросали странные взгляды в мою сторону. Поначалу я не обращал на это никакого внимания; потом мной завладело любопытство, и я украдкой пытался подойти поближе, чтобы услышать хоть отрывок из их разговора; это мне не удалось, и я начал злиться – шел, громко вздыхая, чмокал губами, цокал языком, постоянно закатывал глаза и огрызался без причины – и вот за последнее корю себя до сих пор. Ты подошла ко мне в тот момент с какой-то абсолютно пустяковой просьбой, вроде «Сём, достань, пожалуйста, тот мяч из кустов», на что я грубо оттолкнул тебя и ответил: «отстань, мелочевка, сама разбирайся со своими проблемами». Тогда я тут же отвернулся и вперил свой взгляд на гору, что возвышалась из-за макушек деревьев, и не увидел твоего взгляда, наполненного обидой и, самое ужасное, разочарованием. Ты разочаровалась во мне, а я, дурак, не заметил этого. Просто закрылся своей ничтожной проблемой. Ты можешь не верить, но сейчас, когда я пишу это все, мою спину покрывают мурашки, а руки трясутся. Трясутся от злости на самого себя, от осознания того, какой же я был тогда, черт возьми, кретин.
Когда мы пришли к побережью, все ребята тут же ушли за ближайшее дерево и начали активно что-то обсуждать, оставив меня одного. Расстелив плед, я уселся на него и начал рассматривать мирную гладь воды. Берег реки был так же спокоен, как и она сама. Камыш мерно качался на небольшом ветерке, изредка квакали лягушки, жужжали пчелы, нашедшие лакомство в одном из полевых цветков.
Я почувствовал едва заметное прикосновение к своему плечу. Подумав, что это мои нерадивые друзья, я уже открыл было рот, чтобы поведать им гневную тираду, но повернувшись, так и замер, ни издав ни звука. Передо мной стояла ты, моя маленькая Аня. Печальная, опустившая взгляд на землю, ты держала в одной руке небольшой букет цветов, что бережно выращивала целый год на своей единственной домашней клумбе, а во второй маленькую, легко помещавшуюся в твою детскую ручку, открытку, где кривыми буквами было выведено «лучшему брату». «С днем рождения, Сёма», — еле слышно прошептала ты.
Знаешь, мне никогда не было так больно и хорошо одновременно.
Я долго не мог ничего сказать. В горле стоял комок, а в носу неприятно пощипывало. Ты подняла голову, и я увидел в твоих глазах слезы. Ты был обижена на меня. но пересилив себя – смогла подойти, не боясь вновь услышать грубое «отстань». Смогла вымолвить эти банальные, но такие теплые слова, не боясь быть отвергнутой. Смогла посмотреть в мои, залитые никому не нужной гордыней и злостью, глаза.
Я сгреб тебя в охапку, прежде чем ты успела что-то сказать. Зарыдал прямо тебе в плечо, никого не стесняясь. Мне было стыдно перед тобой. Твой «лучший брат» оказался вовсе не лучшим, а просто идиотом. Я беспрестанно говорил «прости», обнимал еще крепче, и, кажется, еще немного, и передавил бы ребра. Когда, успокоившись, я чуть отодвинулся от тебя, то увидел на твоем личике свежие, еще не засохшие дорожки слез. Ты плакала сейчас вместе со мной. От осознания этого мне стало больнее вдвойне, и я, глядя прямо тебе в глаза, сказал: «Ты лучшая, слышишь меня? А я дурак. Но я люблю тебя. Всем своим сердцем люблю. Спасибо, что ты у меня есть».
Тогда ты посмотрела на меня так тепло и нежно, что мне на миг показалось, будто само солнце спустилось с небес. Вдруг резко поддавшись вперед, ты обвила своими тонкими детскими ручками мою шею и тихо прошептала: «я тоже люблю тебя».
Это был лучший подарок на день рождения за все тридцать лет моей жизни.
Я до сих пор храню эту открытку и цветы у себя. Иногда, натыкаясь на них в ящике рабочего стола, я вспоминаю тот день, и на мои глаза невольно наворачиваются слезы.
Знала бы ты, как сильно я тобой дорожу.
Я помню прекрасную зиму три года спустя. В том январе я учил тебя кататься на коньках. Безуспешные попытки Леши сделать это привели лишь к твоему громогласному реву на всю округу и разбитому носу. Тогда вы пришли домой с лицами «не трогай, убью», а по одному только взгляду старшего я понял, что даже сказать что-то сейчас будет опасно для меня самого. Хлопнув дверью, он скрылся в своей комнате, предварительно всучив тебя мне со словами: «она невозможная!». Потом я еще долго слышал со второго этажа топот ног и едва разборчивые крики вроде «не сестренка, а сущее наказание».
Я взял тебя за руку и повел обрабатывать рану. Ты стерпела эти мучения, даже не пискнув и не проронив слезинки, и я очень удивился твоей выносливости. И если быть уж совсем честным, меня всегда вводило в ступор то, что при Лешке ты была жутко плаксива и требовала сиюминутного внимания к себе, а при мне старалась вести себя, точно взрослая. Всегда сдерживалась, чтобы не показать своей слабости от боли, не огрызалась в ответ, если я, будучи не в настроении, грубил тебе. Я уважал тебя за это и уважаю по сей день – до сих пор мы очень аккуратны по отношению к друг другу, в то же время позволяя себе совсем детские глупые шалости.
Спустя некоторое время, когда ты более или менее успокоилась, и уже сама упрашивала меня снова пойти на каток, я отправил тебя натягивать куртку и шапку, а сам полез в кладовую в поисках своих коньков. Уже на катке, переобувшись и собираясь выйти на лед, ты вдруг повернулась ко мне и со всей серьезностью спросила: «Смогу?». Я, ни задумываясь ни на секунду, ответил, чуть приобняв тебя: «конечно сможешь, Ань, конечно».
Мы вышли на лед. Я, будучи самым большим везунчиком в мире, уже успел навернуться, в то время как ты, стоя у бортика, тихо хихикала, пытаясь не выдать себя. «Ах так, маленькая вредная букашка! А ну иди сюда!» — крикнул я и помчался к тебе. Что же оставалось делать бедной Анюте? Конечно, бежать. И ты побежала. Сначала вдоль бортика, осторожно, постоянно смотря себе под ноги, а потом вдруг оторвалась от него и полетела надо льдом, словно чайка над бушующим морем. Ты буквально парила в воздухе, совсем не думая о том, что можешь споткнуться и упасть. «Не догонишь, не догонишь», — кричала ты, показывая мне язык и хихикая со своих же гримас.
А я тебя все-таки догнал. Тихо подобрался сзади, пока ты выворачивала непослушную варежку, подхватил и закружил в воздухе. Ты смеялась заливисто и звонко, в твоих глазах прыгали веселые и озорные солнечные зайчики, а сама светилась как яркая звезда на ночном небосводе. Я не мог не улыбнуться такой тебе – радостной, живой, счастливой. «У меня лучшая сестренка во вселенной» — пронеслось тогда в моей голове, и, черт возьми, я согласен с этой фразой по сей день.
Аккуратно опустив тебя на лед, я поправил слезшую тебе на глаза шапку, потуже затянул шарф и сказал, лукаво подмигнув: «Догонишь?». Ты прищурилась, размышляя над моим вопросом, а немного погодя с вызовом ответила: «Догоню!».
Чуть позже Лешка сказал мне, что видел нас из окна свой комнаты, и обомлел, когда ты буквально запорхала надо льдом. Он смотрел на меня тогда с округлившимися от удивления глазами и приоткрытым ртом. Ждал, что я поведаю ему фантастическую тайну того, как ты научилась кататься. Но я лишь пожал плечами и ответил: «Она просто поверила в себя».
И я счастлив, что хоть немного подтолкнул тебя к этому.
Шли годы. Первые коньки, первый трудный прыжок, первые соревнования, первая личная награда. Столько горя и радости было за эти шестнадцать лет! Ты разочаровывалась, уставала, плакала, вдохновлялась, добивалась успехов, трудилась, вновь разочаровывалась. Но это сделало тебя сильнее. Это сделало тебя тобой. Только посмотри, какой невероятный путь ты прошла, чтобы достигнуть того уровня, на котором находишься сейчас. Я помню каждый твой шаг, каждую твою неудачу, каждый твою победу, и горжусь тобой. Горжусь, что у меня есть такая невероятная сестра, которая, несмотря ни на что, выдержала и достигла небывалых высот.
Теперь у тебя есть все — прекрасная семья, крутые друзья, приятели журналисты с английского телевидения, любимый вдохновляющий вид спорта, масса поклонников по всему свету.
А еще у тебя есть я. Защитник, готовый прикрыть тебя своей спиной в трудные и опасные моменты. Старший брат, готовый показать пример своими поступками и научить всему тому, что умеет сам. Учитель по математике, терпеливо объясняющий задачи под твое жалобное хныканье. Личный тренер на очередной тренировке. Безбашенный приятель, в пух и прах разбивающий тебя в карты и придумывающий смешные наказания. Лучший друг, всегда открытый для личных разговоров, хранящий твои секреты глубоко в себе, где-то под сердцем.
Что бы ни случилось, ты можешь прийти ко мне. Я поддержу тебя, буду бороться за твою мечту. Я всегда рядом, моя милая Аня.
С любовью, твой Сёма.