XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»
С любовью к России
Будет ли наш прах покоиться в родной земле или
на чужбине — я не знаю, но пусть помнят наши дети,
что где бы ни были наши могилы, это будут русские могилы
и они будут призывать их к любви и верности России.
Князь С.Е. Трубецкой
В этом году весна в Сент-Женевьев-де-Буа выдалась на редкость ранней и теплой. Деревья красовались в бело-розовых платьях, радуя своим видом случайных прохожих и разнося по воздуху сладкий аромат. В эту картину отлично вписывались мелкие штрихи, вроде мелодичного пения птиц, завораживающего своим звучанием, и жужжания пробудившихся ото сна пчёл, старательно трудившихся над цветами.
Катрине такое время года было по душе: ей нравилось наблюдать за тем, как всё вокруг вырывается из ледяных оков зимы, а природа приобретает новые, более яркие краски.
В один из таких чарующих дней Катрина после занятий в школе спешила в Русский дом, который располагался в старинном имении Коссонри. Такое название дом получил из-за того, что здесь нашли своё маленькое пристанище русские эмигранты – офицеры Русской армии и Гвардии, а также их потомки.
Матушка девочки работала здесь медицинской сестрой и была вполне довольна своим положением и жалованием, что ей исправно выплачивали. Тем более что городок Сент-Женевьев-де-Буа был небольшим, и найти что-то действительно стоящее с неплохим заработком было довольно сложно.
Подыскалась работа и для самой Катрин, которую переполняло желание помочь обитателям этого дома. Её дядя Пьер занимал здесь должность садовника. В его обязанности входили уход за территорией вокруг самого здания, а также за кладбищем, расположенным неподалеку, где хоронили русских эмигрантов. В те дни, когда работы было много, он просил Катрин помочь ему полить клумбы или выдернуть противные сорняки.
Так постепенно девочка знакомилась с обитателями Русского дома. Она с интересом слушала их рассказы о стране, в которой никогда не была, но мечтала побывать. Несмотря на преклонный возраст, они бережно хранили память о своей родине — России. С пожелтевших фотографий на Катрин смотрели молодые, безупречно подтянутые офицеры императора Николая II и дамы в кружевных платьях, скрывающие свой кокетливый взгляд под краями шляп, главным украшением которых были большие и пушистые перья.
Особенно Катрин любила проводить время с мадам Дюбуа, необычайно глубокой и набожной натурой. Фамилия Дюбуа ей досталось от мужа, при этом француженкой она так и не стала. Да, впрочем, и не хотела. В девичестве её звали Елизавета Александровна Арсеньева и относилась она к благородному дворянскому роду. Это чувствовалось в каждом её изящном жесте.
Высокая, худощавая женщина с правильными чертами лица и печальными глазами. Голова её давно была покрыта серебром, напоминая о быстротечности времени, что добавляло шарма в её аристократическую красоту.
Практически каждый вечер Катрин проводила в обществе княгини — так за глаза прозвал её персонал Русского дома. Мадам Дюбуа прекрасно музицировала и давала маленькой мадемуазель уроки этикета.
В этот день, с самого утра, как Катрин покинула порог дома и попрощалась с мамой, её преследовало необъяснимое чувство нарастающего беспокойства, которое ходило по пятам за юной девочкой. Словно что-то должно было случиться, но не сейчас…
Катрин поднялась по парадным ступенькам дома и уже хотела открыть дверь, как навстречу ей выбежал обеспокоенный врач месье Жером.
— Что-то стряслось? — спросила Катрин, окинув мужчину непонимающим взглядом.
— Мадам Дюбуа, наша княгиня, заболела, — взволнованно отвечал месье, доставая из внутреннего кармана белого халата платок и вытирая выступивший пот со лба.
— Могу ли я её увидеть?
— Ни в коем случае! — резко ответил мужчина. — Ей нужен покой и никаких волнений. Будьте уверены, юная мадемуазель, персонал дома проследит за тем, чтобы мадам Дюбуа никто не беспокоил! — затем месье Жером что-то еще пробурчал себе под нос и удалился в кабинет.
Катрин ничего не оставалось, как заняться привычным делом: помогать дядюшке приводить в порядок клумбы в саду. Вдруг Катрин заметила, что одна из стен, именно там, где находиться окно мадам Дюбуа, обросла толстым плющом, по которому вполне возможно забраться. Хотя эта идея девочке показалась не вполне уместной, она все же ловко зацепилась за зелёные, но довольно крепкие отростки и через несколько минут оказалась в комнате.
Апартаменты мадам Дюбуа были предельно скромны. Большую часть комнаты занимала кованая кровать, а рядом, на секретере, её заботливой рукой были расставлены фотографии, которые Катрин любила подолгу рассматривать.
— Разве этому я тебя учила? Лазить в окна? — слабым голосом произнесла княгиня. В ответ Катрин смутилась и попыталась оправдаться, но женщина, несмотря на болезнь, лишь одарила ее строгим взглядом.
— Я хотела Вас порадовать и рассказать о тех успехах в музыке и живописи, которые были бы невозможны без Вашего участия, — вновь начала оправдываться Катрин и заметила, что уголки губ княгини дрогнули в едва уловимой улыбке.
В коридоре послышались шаги медицинской сестры, и девочка едва успела прошмыгнуть в дверь и спрятаться за большой напольной вазой, стоящей в музыкальной комнате.
С этой встречи прошла неделя, и Катрин с каждым днём всё больше желала в очередной раз навестить мадам Дюбуа, прося матушку взять её с собой на дежурство. Минуты ожидания тянулись мучительно долго и Катрин, что бы порадовать мадам, нарисовала рисунок с изображением берёзовой рощи.
И вот в воскресенье удача улыбнулась девочке: матушка согласилась. Войдя в комнату, Катрин увидела бледное, подобно фарфоровый статуэтке, лицо женщины, исхудавшее за время болезни.
— Хорошо, что с нашей последней встречи, Вы, мадмуазель Катрин, сделали работу над собой и вошли в мою комнату через дверь, как подобает воспитанной особе, — тихо произнесла княгиня. — Можно ли мне взглянуть на твой рисунок? — продолжила она. Катрин с радостью закивала.
— Очень неплохо. Я бы сказала, просто замечательно! — и улыбка появилась на лиц княгини. — Как бы я хотела вновь прогуляться по березовой роще, услышать пение соловья. — В эту минуту глаза княгини заблестели и по щеке прокатилась слеза. — Помнится, каждое лето мы гостили у моего крестного Павла Алексеевича в его подмосковном имении. Своих детей у него не было, и он с нетерпением каждый раз ждал нашего с сестрой приезда. Павел Алексеевич обучал нас верховой езде, устраивал затейливые игры в фанты или горелки. Но особенно, мы с сестрой любили праздник Ивана Купалы. В этот день все девушки собирались в берёзовой роще, водили хороводы, плели венки из диких трав и цветов, а затем с надеждой и трепетом бросали их в воду, чтобы узнать о суженом. И каждая хотела, чтобы её венок плыл далеко-далеко, откуда в скором времени приедет за ней суженый…
Немного помолчав, княгиня добавила:
— Какое чудесное это было время…
Катрин очень внимательно слушала мадам Дюбуа и всё больше проникалась той любовью и болью, с которой женщина рассказывала о России, такой близкой и одновременно такой далекой стране.
Затем княгиня пристально посмотрела на Катрин:
— У меня тоже есть для тебя небольшой подарок. Подойди, пожалуйста, к моему столику и возьми коробочку, перевязанную шёлковой лентой, — произнесла мадам Дюбуа, наблюдая за тем, как Картин послушно выполняет её поручение.
Открыв коробочку, Катрин замерла в изумлении. Внутри на бархатном клочке ткани лежал маленький золотой кулон.
— Он с секретом. Нажми на него, — загадочно добавила княгиня.
Внутри показался циферблат часов, на фоне которого был двуглавый орёл и выгравированная золотыми буквами надпись «Сердце моё с Россией».
— Это кулон принадлежит моей семье и очень дорог мне, и я хочу подарить его тебе в знак нашей дружбы. От этих слов Катрин переполнили чувства, и она крепко обняла мадам Дюбуа.
Помолчав немного княгиня вдруг спросила:
— Хочешь научиться танцевать русский вальс?
— Конечно! — радостно воскликнула Катрин и стала неуклюже кружиться по комнате.
На этой ноте женщин рассмеялась:
— Ваше рвение, милая мадемуазель, похвально!.. А теперь, я должна немного отдохнуть.
…Вновь настало долгожданное воскресенье. Стук каблучков о каменную кладку улиц говорил о том, что Катрин спешила навестить княгиню. В руке она несла только что собранный букет ландышей, который источал прекрасный весенний аромат.
Пройдя обросшую лозой беседку, где любили отдыхать постояльцы дома, она удивилась, что там сегодня никого не было.
— Вот сони! Как можно спать в такое солнечное утро? — ворчала Катрин.
Её мысли прервал звон колоколов Успенской церкви. Присмотревшись, она увидела месье Жерома и дядюшку Пьера. Они были чем-то опечалены.
Подойдя поближе, месье Жером тихо произнёс:
— Мадам Дюбуа не стало…
Его слова отозвались в сердце Катрин резкой болью. Девочке показалось, что на мгновенье наступила тишина, смолкло всё, и лишь ветер своим дыханием разбрасывал белые ландыши по аллее.
Панихида по мадам Дюбуа была короткой. Кто-то что-то говорил… Но это было совсем неважно для Катрин. Слёзы плотной пеленой застилали ее глаза. Она слышала лишь стук своего сердца и тихо тикающих часиков, доносящийся из золотого кулона, которые напоминали ей, что время неумолимо для всех.
Княгиню похоронили на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, там, где покоятся многие обитатели Русского дома. Все они жили вдали от Родины и до последних дней крепко любили Россию. В этом, наверное, и заключена загадочность русской души.
