Где-то всегда идет снег, а где-то жарит солнце. И поменять этого нельзя. И те, кто видит лишь снег, часто мечтают о тепле летнего солнца, а тем, кто изнывает от жары, снег кажется несбыточной мечтой.
Но многое, о чем мы мечтаем, оказывается красочным миражом. Мечта – то, что необходимо, чему принадлежат мысли и образы, рвущиеся сквозь реальность, заглушающие все. Она делает человека счастливым, даже если является лишь бесплотной игрой воображения, которая дарит мечтателю счастье.
И что же такое счастье? Пазл, состоящий из крошечных кусочков, собирающийся годами каждым человеком. Оно — снежинки в свете фонаря, оно – удачная случайность, оно – долгожданное «да», оно – солнце в уходящем теплом сентябре, оно — неожиданный выходной, оно то, что позволяет простить все плохое, произошедшее с человеком.
Но когда мы мечтаем о счастье, мы не можем даже близко описать, чего хотим, что нам необходимо. И нет точного ответа, как выглядит счастье, ведь не бывает оно одинаковым, у всех оно разное. Для любого возраста, для каждого месяца и дня. И нет ничего более изменчивого, чем наши мечты и грезы. Но ведь каждый миг, происходящий с нами, и есть свое крошечное, разливающееся теплой негой счастье. Просто мы не всегда его замечаем, и остается оно лишь в воспоминаниях и сожалениях об ушедшем прошлом.
Было счастье и у Фаэтона. Он любил покидать дом поздним вечером, после заката, приходя к галечному берегу, который уступами уходил в море, настолько ледяное, что даже летом, если дотронешься до воды, невольно отнимешь обожженную холодом руку. И никто никогда не посмел бы войти в эти волны, страшась ледяного укуса.
Фаэтон провожал игривое солнце, прячущееся где-то на дне серебристого моря. Но не ради прощания с солнцем мальчик приходил к берегу. Спустя несколько минут после заката, где-то далеко, на другом конце моря, там, куда уходили боры, крадущие последние секундочки ослабевшего бриза, там, куда не было пути, зажигались маленькие огоньки. Горели они всю ночь, будто кто-то подавал знак, будто темные великаны зажигали свои гигантские фонари, встречая рассвет и провожая закатные лучи. И горели маленькие прибрежные звезды победно, никогда не исчезая, и Фаэтону казалось, что светят они только для него. Мальчик, едва дыша, тщетно пытаясь не моргать, старался запомнить каждый огонек. Ему казалось, что они приближаются, что скоро до них можно будет дотянуться. Но они оставались далекими. На самом деле, они светили на противоположном берегу, где пляж совсем не галечный, а песчаный, где дуют нежные бризы и мгновенные муссоны меняют свои маршруты, где море такое же чистое, тоже играющее волнами, но только теплое. Теплое, как весеннее небо, как июльский дождик, как согретый южными ночами путешествующий зефир. Мать Фаэтона мечтательно называла огоньки светом Ривьеры Лигурии — несбывшейся мечты жены моряка, разочаровавшейся во всем.
Когда она была молода, ее дни проходили в белоснежных храмах Греции, где ее цветущая красота была подобна идеальному облику Афродиты. Ее смуглое лицо, не привыкшее к холодным ветрам, быстро состарилось, когда она перебралась сюда. И взгляд живых черных глаз померк, будто для бушующих, позабытых, унесенных мечтами под жаркое солнце воспоминаний, уже не было места в ее сердце. Супруг — моряк, любивший больше всей жизни своей одну старую, шаткую лодочку, никогда не думал перебираться в более живописное и теплое место. Ему приятна была ледяная свежесть дней, проведенных здесь. Огоньки казались ему неинтересными, и все, что происходило дальше порта, где пришвартована была лодочка, не трогало его.
Как мечталось Фаэтону хоть раз побывать в «городке огней». Ему любопытно было увидеть солнце, греющее, а не светящее тусклыми лучами. Разглядеть людей, купающихся, бесстрашно плавающих в бархатном, оранжевом от залитого закатом, отражающего небо море. Но были тщетны и мечты, и надежды. Только огни домов счастливо горели: маняще, загадочно, неся с собой странные чувства, чужие мысли и незнакомую музыку.
И каждый вечер, проходящий очень быстро, дарил Фаэтону новые мысли, новые мечты и все более загорающееся желание оставить все здесь, и хоть вплавь, хоть по невидимому небесному мосту, но добраться до Ривьеры Лигурии.
Порой, когда у мамы было очень хорошее настроение, она рассказывала о жарких днях, проведенных у теплого моря. Казалось, что говорила она не о прошлом, а о том, о чем когда-то сама мечтала, и чему не суждено было сбыться. Но какие это были рассказы! И какие слезы блестели в темных, уже давно печальных глазах, окутанных по краям морщинами. Впрочем, ей нравилось говорить о прошлом, она им жила, была им очарована и любила грустить о том, что давно прошло.
Отец редко говорил о чем-то, кроме собственной лодочки. Его не интересовали пустые, призрачные, глупые мечты. Он вообще презирал мечтателей. Его раздражал каждый, кто смел думать о большем, чем имел. И единственной целью отца, именно целью, а не мечтой была жизнь на одном месте, размеренная и упорядоченная.
Фаэтон часто думал, что если бы отец, подобно другим морякам, хоть раз в жизни вышел в море один, то ни за что бы не говорил о мечтателях как о несносных лентяях.
На самом деле, все, кто был знаком с отцом Фаэтона, считали, что он хороший человек. Хороший, ведь подобен был им самим. Не только море здесь было холодным, но и сердца, которые никогда в своей жизни не узнают ничего о счастье, любви или мечте, ведь живут одним и тем же, окруженные ледяными волнами и лишенные теплого солнца.
Когда-то отец выходил в море на корабле, а не на лодке, но страдал от ненавистной морской болезни, не выносил собственной команды и с каждым днем, проведенным в открытом океане, желал возвратиться на сушу все больше и больше. Вернувшись, он стал рыбаком, приобрел лодку, на которой так и не смог выйти в море — боялся. Он уже долгие годы был мужем и отцом, но лишь по привычке, которую из-за любви к постоянству менять просто не мог.
Но Фаэтон был другим. Его желанием было прийти после заката к морю, и долго-долго смотреть вдаль, считая огоньки, слушая музыку, играющую не то с другого берега, не то откуда-то с неба, а быть может, это были песни волн, которые сами собой складывались в новую, до невозможности трогательную мелодию.
Каждый раз огоньки горели, зазывая к себе. Казалось, что счастье есть где-то там, рядом с ними, там, где живут другие люди, где звучат другие голоса, где наверняка, какой-нибудь мальчик, конечно, самый счастливый в мире, печально глядит на галечный берег, мечтает побывать там, не ведая своего южного солнечного счастья, пляшущего под небом Ривьеры Лигурии.
В один нестерпимо тоскливый вечер Фаэтону показалось, что огоньки медленно затухают. Его сердце беспокойно забилось в груди, дыхание затрепетало, стало страшно, все будто сжалось. Море было неспокойным, поднялся ветер, волны стали похожи на стражей какого-то далекого затопленного города, которые защищают спокойствие душ, ушедших под волны. Не понимая, не думая, мальчик помчался к порту. Ему не составило труда найти отцовскую лодочку, о которой приходилось каждый день слушать долгие и хвалебные россказни. Фаэтон твердо решил доплыть до огоньков, ведь если они потухнут, если он их больше никогда не увидит, то хотя бы сохранит в памяти последние мгновения сияющих над морем звезд.
Лодка вышла в море, ее бросало из стороны в сторону. Ветер бил по лицу, оставляя ледяные пощечины, завывал в ушах, трепал волосы, не позволяя глядеть вперед. Волны бились о бортики, они поднимали и опускали маленькую лодочку, мешали ей плыть. А мерцающая Лигурия исчезала, и чем ближе мальчик был к ней, тем незаметнее она делалась. Волны нахлынули с особой силой, за что были они так жестоки? Фаэтон не знал, его глаза, полные слез, следили за огоньками. Уже стали видны очертания далекого берега, но отчего-то мальчика охватила грусть. Сердце уже не металось, сбивчивое дыхание стало ровным, слезы беззвучно текли по щекам. И хотя были там огни, кажется, виднелись образы пальм, может, это и была Ривьера Лигурия, но теперь стала обычным ночным городом, уносящимся во мрак. Не было там ничего, что стоило бы мечты, что сравнилось бы с родным берегом на закате, рассказами матери, наполненными светлой грустью и прохладой волн, посылаемых морем. Оказалось, что это просто другой берег со своими мечтающими мальчиками, не желающими ничего слушать родителями и своей, надоевшей там музыкой. Фаэтон вдруг понял, что счастье, которое так долго он искал в ночных огнях, было совсем рядом с ним. Счастье, оказывается, может быть только мигом, который ты вспомнишь, находясь далеко от дома, в самом сердце бушующей стихии. Лодочка металась от волны к волне, а Фаэтон вглядывался в Ривьеру Лигурию и не видел там ничего, кроме небольшого спящего города, окруженного злым морем. Ветер усилился, все стремительно заканчивалось…
Утро было холодным. Таким же как всегда, но отчего-то более тревожным. Опечаленный рыбак оплакивал обломки лодочки, что принесло ледяными волнами. Галечный берег после заката остался пустым, закапал дождь, а спустя несколько мгновений на другом берегу, как прежде, засияла Ривьера Лигурия.
