Посвящается Анастасии Владимировне Панферовой (1937-2020),
моей бабушке
Настенька жила, как все: как-то размеренно, своим чередом шли события в ее жизни. Школа, работа, семья, трое детей. Все трое почти сразу после школы оставили Настеньку и мужа ее, в город уехали: учиться, работать, семью стоить. Вот уже у младшенькой свои детки родились — двойня.
Приехали как-то к Насте дети, все трое: сын с женой, дочки с мужьями. Гостинцев привезли, баню натопили. Дед зарубил самую жирную курицу. Переночевали дети да разъехались.
На следующую ночь деду совсем плохо стало — сердце расшалилось, вызвали скорую, а потом реанимация — и всё.
Настеньку дети в город забрали: нечего на старости лет при живых детях в деревне одной томиться. Пожила она сначала у старшей дочки, потом перебралась к младшей — там за внучками еще пригляд нужен и огород большой, всё не без дела сидеть.
Настенька была очень набожной, никогда не злилась. Говорила, что зло порождает бо́льшее зло, что сдерживать его надо.
Заболел как-то у младшей внучки живот. Настенька лечила ее, уговаривала пить горькое лекарство. Тогда же рассказала внучке, как сама когда-то слегла с болью в животе:
— Юная я еще была. Боль страшная! Дотерпелась — повезли меня в больницу районную. А там хирург молодой. Высокий, белокурый и… немец! Годы-то уже послевоенные. А у меня на войне отца немец убил. Я маленькая тогда была , отца не помню почти. Его сразу на фронт забрали. Зато помню голод страшный и ненависть дикую. Детства меня немец лишил, чудом жива осталась. Отца я немцам простить не могла. И хоть знала я, что не виноват тот хирург ничуть, что врач он, да только страшно было до мурашек. Я человека не знала совсем, а как поняла, что немец, так ненависть опять проснулась.
Как только сознание терять начала, меня на операционный стол и положили. Хорошо прооперировали. Легко операция прошла. Немец все приходил, улыбался, спрашивал: «Анастасия Владимировна, как вы себя чувствуете?»
Что тут сказать? Я его ненавидела, оттого что война отца забрала, а он приходит улыбается. Вот то был первый раз, когда я вожжи-то отпустила, когда злу волю дала. И последний.
