XII Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Я живу в живописном и удивительном селе, оно прекрасно в любое время года. Летом все жители охотно ходят за ягодами, благо, их в наших краях немеренно, а осенью-по грибы. Окружают нас леса,поля, реки. Мое село Оськино хранит вековую историю, мне дорог каждый уголок моей малой Родины. Рядом с нами соседствуют и другие села, о названии одного из них я и хочу начать свой рассказ. Однажды, проезжая мимо села Забалуйка, я спросил своего отца, почему оно так называется. И он рассказал мне историю, которую ему, в свою очередь, поведала его покойная бабушка.

— Почему у этого места такое чудное название? — спросил как-то отец.

— Да потому, ответила бабушка,что в этом селе любили баловаться, да только не так, как дети малые, а очень жестоко и безжалостно. Через это село боялись ездить и ходить люди с соседних деревень. Если засветло кто-то не успевал доехать до своего села, его ловили, избивали и отбирали всё: зерно, муку и даже коня; после чего топили без разбора: будь-то мужик или баба, в болоте, которое раскинулось вдоль дороги, идущей в Забалуйку. Так и Егора с женой с соседнего села Екатериновка утопили в болоте. И до сегодняшнего дня, проходя мимо этого болота, можно услышать глубокие вздохи и тяжёлые оханья – это стонут мёртвые души.

МЁРТВЫЕ ДУШИ

Произошёл этот случай в ноябре. Осень была поздней и на редкость тёплой. Смеркалось. Степан с Елизаветой возвращались с районного центра в родное село. Усталые, с гостинцами для ребятишек, они пересекли железнодорожный переезд. Лошадка, опустив голову, устало передвигала ноги.
– Не спи, Елизавета, – толкнув легонько плечом жену, сказал Степан, – немного осталось, доезжаем уже.
– А я и не сплю, – ответила Лиза, – просто закрыв глаза, представляю, как ребятишки обрадуются гостинцам. Вот шуму-то будет!
Вдруг ни с того ни с сего лошадь встала, как вкопанная. Встрепенулась в сторону и испуганно посмотрев на кусты, прерывисто заржала. Неожиданно из кустов вышла женщина. Круглолицая, с чёрными, как уголь, глазами, такая грустная и бледная-бледная, что так и хотелось её спросить: «не с того ли она света?».
– Простите, до села Оськино ещё далеко?– жалобно и моляще спросила она.
– Тебе что, дома не сидится? – рявкнул Степан. На ночь глядя, да в такую… – Километра четыре будет, – перебила его Елизавета.
– Четы-ы-ре?? – удивлённо переспросила девушка, похожая больше на призрака, нежели человека.
– А то и поболе! – сердито буркнул Степан.
– Нет, я не успею! – Пожа-алуйста, прошу вас, помогите ради Христа! Подвезите немного до села.
– Да ты что? Разворачиваться обратно? Темнеет уже. Нет! Да и лошадь уже устала, не поена, не кормлена. Нет, не могу, — сказал Степан.
– Я вас умоляю, пожалуйста, хоть немного подбросьте!
– Нет, нет, садитесь лучше, поехали к нам – у нас переночуете. А утром мужики поедут в область и возьмут вас до Оськино.
– Нет, не могу! Мне сейчас туда срочно надо! Очень надо!
– Ну какие на ночь глядя могут быть дела? Бросьте дурака валять! Садитесь давайте и поехали к нам.

Ничего не ответила женщина, опустив голову, медленно пошла в сторону Оськино пешком.

– Но-о, пошла, – махнув вожжами, крикнул Степан на лошадку.

С минуту ехали молча.

– Мне что-то жалко ее, Степан, — тихо сказала Лиза.

– Мне тоже,-ответил Степан.

– Может быть, все же подвезем её? — спросила Елизавета.

– Что делать? Ну, разворачиваемся, пока далеко не успела уйти,-ответил Степан. Что-то у нее и след простыл, бегом что ли побежала,- удивился мужик.
Но ни через пять, ни через десять минут догнать ее не удалось.

– Разворачивайся, Степа, она, наверное, через поле пошла,- сказала Лиза.

– Да, наверное, но уж очень странно это, не могла же она так быстро свернуть, — ответил Степан и развернул лошадь обратно домой.

– У меня эта женщина из головы почему-то не выходит,- сказала Лиза,- надо было сразу разворачиваться и подвести немного.

– Тихо, Лизавета, ты ничего не слышишь?

– Свят, свят, свят, как будто дети малые плачут.

– Во-во, и я слышу.

Подъехали к железнодорожному переезду.

– Глянь, Степан, на рельсах какие-то мешки лежат.

Опять раздался детский плач. Оба, не раздумывая, кинулись к путям. К рельсам были завязаны два малыша. Одному было около двух, другому-около трех лет. Первого малыша удалось развязать быстро. Второй же мешок поддавться не хотел. Вдруг в темноте показались приближающиеся огни и у обоих застыло сердце.

– Зубами, зубами,- закричала Лиза.

Но веревка никак не поддавалась. Из-за поворота показался паровоз.

«Это конец» — одновременно подумали Степан с Лизаветой.

– Тащи топор с телеги, пулей! — закричал Степан.

Через пару секунд топор уже был у него в руках.

– Лиза, держи скорее малыша,- прохрипел Степан, заливаясь потом. Руки его дрожали и не слушались, ноги подкашивались.

Поезд был уже в метрах тридцати. Дрожа от волнения и страха, руки не то пилили, не то резали веревку. И тут он со всего размаха ударил топором по веревке так, что от рельс полетели искры. Поезд был уже перед носом.

– Тащи, Лиза! — закричал Степан.

Рывок, и кровь брызнула Лизавете прямо в лицо. Лиза упала на щебень рядом с рельсами.

Когда прошел поезд, Лизавета открыла глаза и увидела рядом с собой маленькое существо, еле дышащее, хлопающее глазенками. Чуть дальше лежал ее муж Степан без сознания. Осмотрев его с головы до ног, она заметила, что у мужа нет одной ступи.

– Жив,- подумала Елизавета и метнулась к нему.

Через четверть часа, перетянув ногу веревкой и обмотав тряпкой, оторванной от юбки Лизаветы, они вчетвером уже ехали домой. Елизавета сидела молча, бледная и в слезах. Степан же орал на всю округу и матерился: «И черт бы меня побрал вертаться назад, чтобы потерять там ногу, твою мать». Изредка дергаясь от боли и тяжело дыша, Степан успокаивал себя: «Ну и ладно, зато две души с того света вытащил».

Всего у Маенковых было четверо ребятишек, теперь в семье прибавилось еще двое мальцов.

Шли дни, скоро об этой истории узнало все село. Стали поговаривать, не с Екатериновки ли, с соседней деревни, эти ребятишки. Дошел слух и до Маенковых.

– Надо бы проверить,- сказала Елизавета, -может быть и с Екатериновки, только как они попали на рельсы? –не понятно..
Было решено отправиться в соседнюю деревню. 
– Ну что, поехали, Лиза, -сказал Степан.
Запрягли лошадку, одели потеплей ребятишек и тронулись в путь, в соседнее село.
Старушка, которая попалась им первой на пути в деревню рассказала, что мол так и так, живет у них в Екатериновке такой, Егором кличут. Было семеро у него детей, двое, самые маленькие, пропали куда-то, он говорил, что сестра в город забрала, да только кому они нужны в такое время, у сестры-то у самой четверо ребятишек. Сейчас и двоих прокормить трудно, не то что шестерых. Старушка объяснила где живет Егор. Через четверть часа они подъехали к дому Мажаевых. Хлебом –солью их, конечно, никто не встретил. Высокий, худощавый мужчина, с густой короткой бородкой, с насупленными бровями сидел за дубовым столом и резал хлеб. Увидев вошедшую незнакомую женщину, посмотрел на неё исподлобья и небрежно буркнул:

– Чего надо?

Лизавета огляделась по сторонам и, увидев на стене портрет женщины, сразу узнала её. Это она умоляла их в ту злополучную ночь развернуться и отвезти её до села Оськино.

– Здравствуйте, — сказала Елизавета. Ничего не услышав в ответ, она добавила, – Это ваша жена? – и указала пальцем на портрет, висящий на стене.

– Да, — ответил Егор и, немного помолчав, добавил, — покойная.

– Как покойная? – у Лизаветы забилось сердце и приоткрылся рот.

– Так, покойная, — ответил Егор. Утопили её в Забалуйских болотах. На Покров день два года поминать будем. Ну, чего пришла, говори? – спросил опять сердитый Егор.
Мурашки побежали по коже Елизаветы, холодный пот выступил у неё на лбу. Не сказав больше ни слова, ошеломлённая, она быстро выбежала на улицу, где её ждали муж с малышами, и резко кинув:

– Поехали! Это не те, кого мы ищем, — села в телегу и они тронулись обратно в своё родное село.

А где-то через год прошёл слух, что Егор, возвращаясь из села Оськино в Екатериновку через Забалуйку, утонул в болоте. То ли пьяный, говорят, был, то ли забалуйские ребята помогли.