Принято заявок
2558

XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Проза на русском языке
Категория от 10 до 13 лет
Пыль

 

Из раскрытого сундука один за одним руки поднимали свёртки, от которых в нос ударяло пахучей сыростью. Кажется, свёртки копили запахи десятки лет. Аромат полыни, пропитывающий их, вырывался вперед, и мигом его горечь разливалась по носу. Со свойственной мне небрежностью падали на половицы старые одежды, от которых тут же торопливо поднимались пузырьки пыли. Туманное облако еще какое-то время парило вокруг меня, а потом тихонько уклонялось в сторону. Руки поднимались, чтобы совершить отталкивающие движения от скользящего в воздухе уныния. Выражение неудовольствия застыло на моём лице. В чулане, куда бабушка послала меня, чтобы я нашла для неё скатерть, я оказалась впервые. В прохладной тёмной комнате с обитыми фанерой стенами, как на выставке, аккуратно были прибраны резной буфет, потёртые тумбы, ящики, стулья. Каждый предмет, как матрёшка, как пазл, вмещал в себя десятки уже отслуживших своё вещей. Тумбу украшали самовары, разной высоты графины, вазы с сухоцветами. Буфет был заполнен ёмкими книгами, на стульях висели фуфайки, на стенах торчали крючки и гвоздики, державшие рамки со старыми фотографиями. Главным украшением комнаты был ковёр, с которого на меня смотрели три бурых зверя – герои с фантика от конфеты « Мишки в лесу». Конфеты эти я любила и никак не думала, что найду в чулане знакомых мишек. Хочу скорее выйти отсюда, думалось мне, когда в чулан вошла бабушка.

— Нашла, Василиса, скатерть? – спросила бабушка.

Глаза её стали большими, устроенный на полу склад из одежды явно не доставил удовольствия. Не успев ответить, я получила поручение — оценить, не съедено ли молью хранимое богатство. Чтобы ободрить меня, бабуля приняла образ рекламного агента и тут же энергичным голосом прибавила:

— Посмотри-ка, тут каждая вторая вещица сшита руками твоей мамы. Тот ещё модельер была! Перекроила весь бабушкин гардероб. «Продукт был удачно продвинут клиенту». Ко мне вернулось отличное расположение духа, и я с улыбкой согласилась. Скорее захотелось развернуть всё, что уже было брошено на пол, и то, что осталось нетронутым в сундуке.

— Да, очень симпатично, — сказала я вслух.

Пальцы расправляли полосатое платье с вышитыми якорьками. Бабушка уже шуршала за дверью, она занималась своими делами по хозяйству.

Мгновенно во мне появилась симпатия к тряпицам, которые ещё несколько минут назад были мне неинтересными. Бережно стряхнув остатки высохших травинок, которыми были пересыпаны вещи от моли, я прикладывала к своему телу всё, что подходило мне по размеру.

Быстрее разберу тут всё и узнаю, как у мамы так складно, эффектно получалось мастерить. Вспоминая свои кривенькие стежки, я смотрела на ровные, плотные строчки на тканях пошитой детской одежды. Одновременная простота и неповторимость платьишек, юбочек делали их особенными. Щёки мои стали краснеть, словно я совершила глупость. Растроганная и взволнованная, я сделала выдох. Перед глазами завертелись крапинки пыли.

— Не уляжетесь никак, кружитесь, любопытные…Летайте, летайте, – решило что-то сказать во мне.

Как мало теперь замечалась мной прежняя тоскливая, грубая, заброшенная и, казавшаяся страшной обстановка. Что-то отгородило меня и от стесняющих неприятных запахов. Не требовалось больше усилий, чтобы доразобрать вещи. Воздух стал светлее.

Посреди кучи выделялись белые, как снег, искрящиеся пуговицы, выстроенные в ряд на чёрном жилете. Жилет был бархатным, на ощупь напоминал плотный, мягкий лесной мох. Крошечные кармашки чётко сидели по каждой стороне отворота. Казалось, что передо мной фабричная работа. Каждый стежок, скрепляющий детали, был чёткий, петельки под пуговки были обработаны плотно. Одной пуговицы не хватало. К жилету прилагалась юбка, длинная-длинная, строгая форма которой напоминала о времени барышень.

Уходить из чулана уже не хотелось, подгоняло меня любопытство, я ждала ответов на вопросы обо всём увиденном. Разобрав сундук, тщательно всё проверив и уложив, я пошла к бабушке. С собой я прихватила найденную скатерть, бархатную жилетку и юбку.

На столе, за которым она сидела, были разложены цветные нитки и схемы для вышивания. Бабушка вышивала пионы, которыми она не переставала восхищаться ни летом, когда те распускались на грядках, ни в другие времена года, когда цветы украшали стены ее дома.

— Скажи, пожалуйста, — спросила я, усаживаясь, — неужели и этот наряд мамой сшит? Я развернула перед ней жилетку и юбку. Она провела по ней рукой, словно разглаживала ткань горячим утюгом.

Бабушка вступила в разговор, её смуглое, ясное, добродушное лицо озарилось улыбкой. Из рассказа я узнала, что каждое лето, как только начиналась дождливая пора, в доме разворачивалась швейная фабрика. Девочкой пяти лет мама придумывала и шила наряды для кукол, а пойдя в школу, принялась и за свой гардероб. Свободных денег в доме не водилось, и заполучить новую ткань было нельзя. В голове идей была куча, а ткани не было. В магазинах значился дефицит материалов, да и подходящих пуговиц днём с огнём было не сыскать. В ход на перекрой шли кафтаны, рубашки, платья, разумеется, те, что отданы были как ненужные. Получив ткань, отправлялась «на добычу» к швейной машинке, которая была установлена в том самом чулане. В маминых руках машинка заглатывала старую вещь, как наживку, а выдавала совершенную, красивую обновку. В тёмном чулане, куда свет попадал через небольшое оконце и от голой лампочки, мама оживляла старые стены. Как на показе, устраивала на гвоздики вешалки с отшитыми платьями, фартуками, блузками. Руки у неё с малых лет были ладные, лёгкие, в их движениях строчило упорство. Неутомительно часами, пока работа не была закончена, сидела она на сундуке, который служил ей стулом. В конце лета в этот сундук укладывала наготовленные вещи, грустя, что к следующему сезону те станут уже малы.

Наш непринуждённый разговор закончился, когда бабушка вспомнила, что пора заниматься ужином. А мне хотелось ещё слушать и слушать, как получались у маленького человечка мудрёные недетские фасоны.

— Ну почему же пуговица так и осталась непришитой? Забыла, видно, — указывала я на торчащие нитки, на место, где должна красоваться пуговка.

Как будто вспомнив всю историю про себя, немного помолчав, бабушка ответила.

— Пуговица оторвалась в городе. Мама положила её в карман зайца, что теперь висит у тебя над кроватью. Не хотела потерять. А на следующий день я сложила зайца в коробку, потому что у нас начался переезд. Часть вещей я отправила в деревню. Так вот и оказался заяц с пуговицей здесь. Повесила я его только когда родилась ты, к тому времени мама и шить перестала, про пуговицу не думалось.

По телодвижениям бабушки, походке, говору я поняла, что она загрустила. Этот разговор я долго прокручивала в голове. Разговор о маме, об ушедшим времени, об особой бережливости. Мне стала понятна в маме непостижимая ранее аккуратность и прилежание. Узнаваемы стали вечная увлечённость и азарт, свойственные с детства.

Я слушала и была изумленным зрителем. Стыд быстрыми шагами подступал ко мне. Я вспомнила себя, своё чувство брезгливости в чулане и пошла туда, чтобы вернуть сшитые вещи. С изумлением глядела я теперь на это хранилище времени. Ничего не могло быть названо теперь там разваливающимся и дрянным. Всё казалось прямей, чище, уютнее, без недостатков. С любопытством и вниманием я рассматривала засаленную лампадку, закопчённые чугуны, короба, оставшиеся от старых окон резные обналичники, притаившиеся в углу коромысло и кочергу. Все эти предметы сделаны руками. Я поняла: они вовсе не вымершие.

Запах небольшой сырости уносили ароматы от пучков сухих душистых трав, подвешенных к потолку. И пыль… Она скользила по проникающим лучам засыпающего солнца. Свет плыл по чулану, и вместе с ним медленно плыла пыль. То тускнела, то играла золотым отблеском. Она никуда не исчезала. Как всё вокруг было здесь всегда, пылинки жили своей прежней жизнью. Время текло, протекали и малозаметные частички. Их клубы сливались в волшебные массы. Когда я сделала долгий выдох, они вздрогнули, чтобы вновь умолкнуть. За день пыль молчала по-разному… Сейчас она убаюкивала хранящиеся вещи. Невероятное удовольствие от этой картины поднималось у меня изнутри. Я оставила вещи храниться дальше в заветном сундуке и ушла.

Прошёл вечер. После долгого дня хотелось лежать неподвижно, но мысли роились, нежились, томились, бурлили во мне одновременно. Сомкнуть глаз всё не удавалось. Слушать громкие распевы сверчков уже не было сил. Наконец я встала, включила свет и уставилась на зайца, висевшего на стене у кровати. Это была мягкая игрушка-карман, сшитая из жёлтого искусственного меха. Фигура зайца была плоская, на задней стороне, прилегающей к стене, был большой тканевый карман, затягивающийся синими веревочками. Половину размера зайца занимали его уши. Пластмассовые глаза тоже выделялись размером. Глаза смотрели на меня, а я на них. Я потянулась к карману, рука нащупала пуговицу, ту самую, которой не хватало в ряду на жилете. «Дождалась», — пронеслось во мне. Я побрела в чулан, стараясь никого не разбудить и не напугать. Проскользнув к сундуку, достала жилет и принесла его к себе на кровать.

В ящике комода отыскалась коробочка, где лежали иголки. Пришивать пуговицу было немного страшно. Так ли я ввожу иглу в отверстие пуговицы, в том ли порядке делаю стежки, так ли закрепляю нить? «Потеряшка» была теперь на месте. Я убрала иголку, легла в кровать, прижалась к жилету и тут же крепко уснула.

В выходные, когда мама приехала в деревню, я показала ей жилетку. Передо мной был портрет не женщины, а ребёнка с большими, удивленными глазами, приоткрывшимися губами и с румянцем на щеках. И этот ребенок напоминал мне себя. Воспоминания нахлынули потоком. Мама пыталась рассказать мне, что это была за жилетка, к ней приходили на память те события, которые недавно мне стали известны: чулан, машинка, переезд, пуговица…

Она не удержалась от слез и всё глядела на пуговицы. Потом бросилась ко мне на шею, как девчонка, которая только что получила подарок. Это настоящее, неизменное, глубокое объятие я не забуду никогда.

Петрова Василиса Алексеевна
Возраст: 15 лет
Дата рождения: 11.11.2008
Место учебы: МБОУ Лицей №165
Страна: Россия
Регион: Нижегородская (Горьковская)
Город: Нижний Новгород