XII Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Чердак под крышей был устроен с самым что ни на есть небрежным удобством. В дальнем углу, вперемешку с рваными одеялами, подушками и махровыми полотенцами, валялся матрац, наружу которого выбивалась вата, по центру громоздился кривой стол, уставленный посудой. Обе кровати напротив старого диванчика представляли собой зрелище не настолько печальное. Как мне потом вспоминалось, постель на них была застелена, а игрушки аккуратно разложены, не потрёпаны, отчего складывалось впечатление, что за ними ухаживали.

Внутри не было окон, лишь свеча на подставке горела тусклым светом и освещала лица нескольких людей. Одно из них было старческое, дряблое и посеревшее. Старуха по имени Лиля в затасканной ночной рубашке глядела на меня стеклянными, чуть влажными глазами и густо краснела. Моё неожиданное появление её ничуть не обрадовало.

— Как ты сюда попал? — спросила она, пряча мальчика и девочку за спиной.

Дети были настроены ко мне решительно мирно. Тонкие, точно скелеты, усыпанные родинками, веснушками, они хотели подойти ко мне поближе, но Лиля не давала.

— Через дверь, — ответил я спокойно.

— Я тебе не верю. Признавайся, что ты здесь делаешь? — спросила она громко.

— Ну, ну, спокойно, я вас не обижу. Я просто проходил мимо и услышал, как тут кто-то шепчется.

Я шагнул вперёд, и под моими ногами затрещали доски. Лиля замахнулась на меня, и мне почудилось, что её глаза сверкнули звериным блеском, а седые косы распустились в полутьме. Я перепугался и поднял руки. Она хотела было напасть, но её придержали дети и стали клянчить сырок в корзиночках.

— Не сейчас, родненькие… потом… потом…

— Ты ведь обещала!

— Да где же я их вам найду?

— С изюмом, — добавил серьёзно мальчик и насупился.

Затем он улыбнулся мне ласковой улыбкой и спросил голоском, как у самого простодушного хитреца:

— А вы случайно не умеете печь?

— Ох, это не по моей части, к сожалению, — сказал я не без чувства неловкости. — Зато я умею помогать как детям, так и взрослым, выручать из беды.

— Как это? — спросила девочка, навострив уши. — Вы волшебник? Прямо как…

Мальчик не дал ей договорить и зашипел:

— Цыц, муха!

— В какой-то степени. Я предпочитаю звать себя хорошим человеком.

Девочке мой ответ понравился. Она протянула крохотную чумазую ладонь.

— Видишь, он нам зла не причинит. Не ругайся с ним.

Лиля всё ещё была недовольно мной, но усмирить гнев сумела и позволила нам пожать руки.

— Можно я присяду?

— Садись куда хочешь, только не мешай. Мы собирались спать, — рявкнула Лиля и, устроившись на матраце, прикрыла голову платком.

— Хорошо, как скажете.

Мальчик подмигнул мне, а дальше дети сделали вид, что уснули. Как только стемнело, скорее всего, и Лиля захрапела, они выглянули из-под одеял и, дружно захихикав, поторопились за стол. Я передвинул бесшумно кастрюлю, чтобы можно было поставить локоть, и зашептался поначалу с девочкой, так как она смотрела на меня, прежде всего, с искренним уважением, а не с любопытством.

— Почему вы живёте на чердаке? Разве это ваш дом?

— Да. Мама говорит, что мы здесь давно.

— Я подумал, что она ваша бабушка.

— Не-а, мама. Представляю, что будет, если она проснётся и увидит, что вы до сих пор не ушли.

— Но вы же заступитесь за меня?

Мальчик молча кивнул, и тут же моего ботинка коснулся чей-то хвост. Я невольно дрогнул и, вскочив со стула, разбудил Лилю, спавшую нечутким сном.

— Что ж вам неймётся-то, а?

Дети посчитали, что я из пугливых и взорвались смехом. Из-под стола показалась крупная чёрно-белая морда кота, всего косматого, заросшего, похожего на дворового пса. Лоб его был замусолен, а усы слиплись, словно когда-то он перемазался в клее и с тех пор не умывался.

— Ну-ка, малышня, бегом по кроватям, — повелительным тоном произнесла Лиля. — А не то достану веник и кое-кому надаю. Заодно и вам, не посмотрю, что вы уже не мальчик, а юноша.

Так началась моя странная жизнь на чердаке. По ночам я просыпался в каком-то радостном предвкушении, что вот-вот Лиля поведает мне свою строгую тайну. Я ждал того дня, когда она пересилит упрямство и откроется мне, но она была настойчивее, чем я предполагал. Большую часть времени она посвящала засушенным травам, раскладывала их по мешочкам да подписывала огрызком карандаша, чтобы не забыть. За то время, что я пробыл у них, она ни разу не провела уборку, молчала, будто была немой.

Как-то раз я заметил дыру в полу, а после детального осмотра отыскал ещё четыре и спросил детей, знают ли, откуда они появились. Они много воображали и намекали, что видели через них бегущего по лестнице страшного маленького человека с серебряной звёздочкой на чёрных погонах. Девочку особенно поразило то, как он твёрдо, почти цепко держал оружие, и лицо его при этом выражало злое равнодушие. По её словам, он готов был выстрелить, если бы его попросили.

Я задумался. Это могло быть правдой.

— То-то же. Человек придёт ещё раз. Мы боимся. Он попытается нас убить.

— Зачем ему вас убивать?

— Потому что мы не выходим. А если бы и вышли, то он всё равно бы нас достал.

— Я не допущу, чтобы он поднялся к вам, — пообещал я детям и с тех пор прислушивался ко всякому звуку, доносящемуся снизу.

Кот казался мне чудным, так как часто вставал на задние лапы, высовывал кончик розового языка и, бывало, мяукал громко-прегромко, и в голодном, тоскливом мяуканье этом было больше человеческого, нежели животного. Я полюбил кота с первого взгляда. Он ходил за мной по пятам, но однажды пропал. (Это событие послужило поводом для многих откровений.) Я нигде не мог его отыскать и мучился от угрызений совести, что не доглядел за ним. Не без страха я обратился к Лиле, которая читала мальчику какую-то сказку. Видя, как я тревожусь, она впервые отнеслась ко мне с сочувствием и пониманием и, несмотря на постоянное напряжение, которое не ослабевало между нами, сжалилась и призналась тихо, что кота пришлось прирезать. У меня закружилась голова, меня замутило. Не было для меня в тот момент никого опаснее Лили. Я начал презирать её за жестокость, но знал, что по-другому быть не может. Я позволил ей объясниться.

— Дети голодали. Я тоже. Выслушай меня! Я понимаю, как оно выглядит со стороны, но дело в том, что мы не можем отсюда выбраться по самой любопытной причине. Вишь, всюду досками заколочено, не продраться?.. Когда мне исполнилось двенадцать лет, я стала превращаться в разное зверьё. Да не смейся, правда всё! Соседские детишки прозвали меня колдуньей и просили воплощаться, но я не поддавалась на их уговоры, так как боялась взрослых. Мать плакала и молилась, чтобы я поскорее выросла и уехала из дому, отец кричал, что утопит. Прокажённая я была, ведьма, дурында. В городе меня приютила одна женщина с двумя младенцами на руках. Она приняла меня, как собственную дочь, научила пользоваться магией. Я больше не была одна и могла жить полной, счастливой жизнью. Через лет пять развязалась война, и мою покровительницу, мою добрую подругу застрелили немцы. Перед тем, как бежать, я забрала её детей и пообещала, что никогда их не брошу. Мы нашли здесь пристанище и кое-как сводили концы с концами. Но кто-то доложил о моих способностях. Мы сидели тихо, смирно, как мыши, не могли и вздоха сделать, когда услыхали людской беспорядочный топот. Настюшка плакала беззвучно, пока я держала её на коленях, а Влад приникал ко мне, и всё его обессиленное, тощее тело дрожало, как от мороза. Он застонал в отчаянии, и нас услышали. Прозвучал выстрел. После второй, третий. Я закрыла уши детям, дверь распахнулась, и меня как будто волной окатило. Утром я очнулась от режущей боли в сердце и подумала, что жива и невредима. Снаружи стояла тишина, казалось, не было войны. Пошла будить детей, но заметила, что дверь замурована, и нельзя спуститься на этаж ниже. Мы кричали, но к нам никто не поднялся. Через день или два я обнаружила кота, спящего за шкафом для книг, и он был цел, хотя до этого мы его съели, чтобы не умереть от голода. Я предположила, что сошла с ума. По правде говоря, так оно и есть. Я сильно исхудала, почти не спала, а только тревожилась и зажигала свечу, чтобы в комнате мерцал хоть какой-то свет. Вскоре немцы пришли вновь. Мы переживали происходящие ужасы вновь и вновь, но знала о них я одна. Я не человек, но помню, что когда-то была им и любила солнечный свет. Он озарял мою душу и дарил надежду на светлое будущее…

Без лишних слов я крепко обнял Лилю, и она заплакала на моём плече, а как только успокоилась, я принял решение и попробовал отодрать доски. Ни одна из них, к сожалению, не поддалась. Я передвинул стол, прихватил свечу и, встав повыше, осветил ею крохотное заколоченное окошечко на самом верху, докуда было трудно дотянуться.

— А что это вы делаете? — спросил Влад, заправляя кровать.

— Осторожно, не упадите, — забеспокоилась Настюшка. — Ой-ой, как высоко!

— У меня полный порядок.

Я посмотрел на Лилю, и она улыбнулась мне застенчиво и устало. Губы её слегка задрожали.

Лома, а тем более гвоздодёра на чердаке не было, а потому приходилось справляться голыми руками. Я уже посадил ни одну занозу и разодрал пальцы в кровь, но превозмогал боль и не останавливался. Несчастье людей придавало мне сил и твёрдой уверенности.

Как только дело подошло к концу, и комнату озарил луч золотистого света, в котором разлеталась пыль, загрохотали шаги и раздались крики. Прозвучал выстрел. В полу зияла новенькая дыра. Ещё чуть-чуть, и всё пошло бы по-старому. Я не мог допустить, чтобы Лиля и дети с котом мучились, потому что ни одно живое существо на свете не заслуживает страдать вечность.

Нацисты, как призраки, проскочили через стену, но я успел открыть окно, и они застыли на месте, перед этим опустив оружия. Позы их сделались расслабленными. Они не представляли угрозы.

— Мама! — воскликнула Настюшка, и тут её лицо заискрилось от веселья. — Мама, вот ты говорила, что он такой-сякой, а он не просто хороший человек, он такой же волшебник, как и ты!

— Облака? — спросил Влад. — Пожалуйста, давайте отправимся на улицу? Заодно корзиночки купим.

— И поскорее, — добавила Настюшка. — Что в духоте-то сидеть и без сладкого?

— Сейчас, хорошенькие, не торопимся… погодите-погодите…

— Ну мам, ты же обещала! — заныл Влад, потянув её за рукав. — А обещания надо выполнять.

Лиля засмеялась неожиданно звонко, как совсем молодая девушка, сжалась в комочек, и, зависнув в воздухе, превратилась в тёмную красивую ворону. Расправив крылья, она плавно взмыла в окно. Дети испарились следом, и кот, мяукнув мне в последний раз не без неодолимой тоски, которая, казалось, преследовала всю его кошачью жизнь, пропал бесследно, теперь уже навсегда.

Свеча догорела.

Мне хотелось плакать от счастья и просто радоваться тому, что я был в этом мире, слышал звуки и чувствовал запахи.

Следующим утром я очутился в своей комнате и тут же убрал книгу, которая лежала возле меня. На ней была нарисована милая старуха с мальчиком и девочкой.

Война свирепая и циничная. Она калечит людей и забирает многих невинных… Ну а сколько ещё таких книжных героев, позабытых всеми, даже их собственными создателями, которые придумывали для них непосильные испытания, томится на страницах? Несправедливо считать, что слова остаются всего лишь словами. И люди, и птицы, и звери под обложками ничем не отличаются от наших, они стремятся к покою и любви, и как и мы переживают за себя и родных, молятся, чтобы не было войны. Так разве я не должен использовать свой дар во благо, освобождать их от бремён, которые они несут, только потому, что остаются героями? Я не могу не помогать. Это и значит быть хорошим человеком.