XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

— Да, — повторил угрюмо Базаров, — ты еще глуп.

Аркадий, имевший привычку непреклонно следовать за своим учителем и, более того, соглашаться с ним во всем, сделал вид, будто это замечание совсем не задело его внутреннего чувства и не вызвало никаких эмоций. Тут же в его юном сознании, недостаточно крепком и могучем, но постоянно все замечающем и ищущем то ли правды, то ли раннего покоя, вспомнилась мысль о Кате. Он до сих пор еще не мог понять, что же девушка в нем тревожит. Чувства, которые она вызывала, были не достаточно сильными для того, чтобы приписать их к пылкой юношеской любви, но уже начинали преодолевать начертанную им самим планку «полудружеские, полудоверительные». И все же мысль о ней и о ее недавней просьбе встревожила его чуткое сознание.

— Евгений!

— Да, Аркадий, — Базаров смутился, только в очень возбужденном настроении младший Кирсанов имел привычку обращаться к нему таким образом, молодые люди давно достигли того момента в дружбе, когда начало разговора заводится непринужденно и не требует обращений к товарищу, настрой ученика окончательно смутил Базарова. — Неужели ты хочешь сказать мне что-то личное? Мне казалось, я имею достаточное влияние, чтобы наконец отучить тебя от этих глупостей.

— Да, ты до сих пор прекрасно узнаёшь чужие настроения, хоть и признаёшь это умение ненужным. Question assez délicate. Катя попросила меня навестить ее amie в соседней деревне. Анна Сергеевна, при всей своей доброте и полноте души, не желает, чтобы Катя навещала приятельницу. Катя так и не объяснила причины, да и разве мне это нужно (Аркадий нарочито громко закончил своё высказывание, стараясь подчеркнуть своё нежелание окунаться в «романтизм» этой ситуации; в другой бы раз Базаров это одобрил, но, осознавая внутренние терзания по тому же самому поводу, не осмелился упрекать ученика).

— Разве мы имеем право насмехаться и не уважать мнение Одинцовой. Раз она приняла решение не пускать сестру к девчонке, значит, так надо. Не задумывался ли ты над этим?

— Задумывался, но не нашёл ничего постыдного в помощи Кате. Если бы она так не робела перед сестрой, то давно бы уже встретилась со своей приятельницей и без нашей помощи. Тем более мы не крадем ее из дому, а лишь едем проведать ту, по кому она так скучает, — после некоторого молчания, он добавил. — Я собирался отъехать к их деревне завтра утром и вернуться к вечеру, но, из-за нынешних обстоятельств, решил просить тебя составить мне компанию.

Базаров молчал. Внутри него все так же бушевали воспоминания прошедшего дня, все больше и больше разжигавшие пламя злости. Он ненавидел себя за предательство собственных принципов, за отступничество от своих взглядов и суждений. С другой стороны, знакомство с новой особой, желательно приятной наружности, сулило возвращением к прежней жизни, до встречи с Одинцовой. Он был падок на хорошеньких женщин. Базарову вспомнились его собственные высказывания о Кате: «Это свежо и нетронуто, и пугливо, и молчаливо, и все что хочешь». Ее amie представлялась ему такой же юной, это в некой мере будоражило сознание и одновременно с этим успокаивало его.

— Да, пожалуй, ты прав. Мне нужно освежить рассудок прежде, чем наведаться в деревушку отца. К твоему счастью, Аркадий, предлагаю выехать на заре до того, как проснётся «глупец Ситников», как ты его определил. Я думаю, ему полезно будет побывать в компании не такой сумасшедшей дамы, как эта Кукшина, любопытная баба, конечно, но, как я и говорил, чаще всего такие, как она, достаточно «юродливы».

Аркадий решил не отвлекаться на размышления учителя, понимая, какие неблагородные настроения скрываются под личиной благородного согласия.

На следующее утро оба уже сидели в тарантасе и направлялись в соседнюю деревню. Аркадий за некоторое время до отъезда успел написать кроткую записку о причине их внезапного исчезновения, в ней же он попросил объясниться с Анной Сергеевной и сказать, что гости в скором времени прибудут обратно, и поручил ключнице отдать послание Кате.

Глава 19.1

Гордиева была несколько старше Кати, возрастом ближе к Аркадию. Отцом ее был знатный человек. У него было свое дело и все к нему прилагающееся: и доброжелатели, и недруги водились. Наталья, в силу юности и незрелости ума, причисляла себя к последним, хотя далеко не являлась таковой в отцовском понимании. Однако, между родителями ее царила гармония, был неких баланс, как если поставить на весы две чаши и наполнить их одинаково, или, как бы сказал Базаров, они друг друга компенсировали. Отца все уважали: сослуживцы знали его пыл в бою, приятели — простой нрав, сохранившийся в его натуре и не сломившийся от аристократического общества, а мужики уважали в нем ум и строгость. Мать была наидобрейшим существом, лелеявшим своего ребёнка, как самый редкий цветок на планете. Росла Наталья не то чтобы в центре, но и не на окраине Петербурга, то есть не обделённая щегольским вниманием и завистливыми взглядами, приходящих и уходящий приятелей и приятельниц.

Наружности она была той самой, которая обычно цепляла взгляд таких персон, как Базаров: и не высокий, и не низкий лоб, голубые глаза, прямой нос, горделивая осанка, и передавшийся по наследству аристократизм в поведении, но отнюдь не в суждениях. Она умела заинтересовать собеседника и могла вести непринужденную беседу. Научные дебаты тоже были ей под силу, но нелюбовь к доказательству своей правоты (она не считала необходимым объясняться перед человеком, почему все-таки барское общество в будущности должно себя изжить или, на худой конец, быть искоренено, или почему отмена крепостничества есть наивернейший шаг для благополучного развития государства) неимоверно уничтожала весь юношеский запал . Но все это не относилось к отцу: ссоры с ним стали частью их общего быта, и, как завещал Великий Ньютон, имели противодействие. Разразившаяся некогда ссора отправила Наталью в ссылку, если это можно было так назвать. В доказательство своей самостоятельности и достаточной развитости и гибкости ума Наталья уезжала далеко от столичного города и должна была за отведённые отцом 6 лет преобразить старинное имение матери. Уезжала она с гувернанткой (отец был старых нравов и считал, что университеты не могут заменить обучения tête à tête).

Обосновавшись прочно, когда хозяйство уже не скрепит и не рушится, а работает точно и размеренно, как часовой механизм, Наталья обзавелась знакомством с Анной Сергеевной и дружбою с Катей. Они друг друга по-дружески

полюбили, что случается между девушками (уже не девочками, но еще не женщинами), довольно редко в силу встречающейся в юношеской натуре гордыни и завистливости. Да такими теплыми чувствами они прониклись, что вспоминалось беззаботное детство и охота было проводить время, играя и балуясь дни напролёт, это и послужило причиной внезапного прекращения их дружбы Анной Сергеевной. Однако, они постоянно посылали друг другу письма и даже встречались на полянке между их деревнями.

Катя никогда не была замечена в крупной лжи и некоторые свои не самые правдивые и хитрые речи называла «маленьким иносказанием»; враньё, в привычном своем обличие, было для неё непростительным. Такое «иносказание» и случилось в разговоре с Аркадием: она лишь хотела познакомить его со своей приятельницей, поэтому и пришлось сказать ему отчасти правду, отчасти ложь.

Аркадий и Евгений Васильевич уже подъезжали к деревне. Она не была богатой, но и бедной назвать ее тоже было нельзя. На небольшом холме стояло головное здание, в котором жила госпожа Гордиева со своей бывшей гувернанткой (в ее обязанности уже давно перестало входить обучение Натальи, впрочем, та и сама справлялась, пока «гувернантка», сильно пристрастившаяся к садоводству, занималась своими делами), ухоженные и воздвигнутые с любовью домики рядом, несколько пашен. Вот и вся деревня.

— Здравствуйте! — Наталья вышла встречать своих гостей, как только услышала стук колес.- Мне удалось получить весточку от Кати. Иногда мы берём на себя ответственность сообщаться друг с другом, но мужики слишком твердолобы, чтобы передавать действительно полные послания. Как хорошо, что вы приехали! Надеюсь, просьба Кати вас не затруднила, и дорога не уморила.

— Здравствуйте, Наталья Вадимовна! Катя описала вас, как истинно прекрасного человека, единственное, что и могло заставить нас в нетерпении волноваться — это ожидание встречи.- Аркадий сказал это с тактом и расстановкой, ощущалась некая подготовленность, далеко не кокетство, которое было изначально им заложено и подходило бы к настроению приветствия. Это не осталось незамеченным. Наталья умела разбираться в людях, собственно, она любила это занятное дело. Иногда она оказывалась в компаниях молодых людей из любопытства, чтобы понять и изучить существо каждого. Так уж она это любила.

— Извините, не могли бы вы представить мне вашего приятеля. К сожалению, о нем Катя ничего не сказала, и мне очень неловко из-за невозможности обратиться к Вам. — Она перевела с Аркадия на Базарова свой внимательный, изучающий каждую деталь взгляд, чем удивила Базарова. Отсутствие поверхностности в таком юном возрасте казалось ему непривычным.

— Конечно, это мой уважаемый учитель и добрый приятель Евгений Васильевич Базаров.

— Приятно познакомиться. — Ответил Базаров.

Предавший свои принципы нигилист не знал, как ему избавиться от этого постыдного для его натуры признания Одинцовой. Совершив такую глупость, он либо больше не имел права придерживаться тех суждений, которые так рьяно отстаивал, либо обязан был скоро вернуться в прежнее русло. Общение с хорошенькой девчонкой казалось ему верным способом.

— Да, мой друг прав. Нам не терпелось с вами познакомиться. — Его тон был сухим, но достаточным для того, чтобы показаться вежливым.

— Прошу вас, не стойте на пороге, пройдемте же в дом.

Гости вошли в просторную залу. Она была обставлена просто, без излишних раскошеств: громоздкая мебель прекрасно гармонировала с нежного цвета обоями, мраморный камин занимал половину стены и был, пожалуй, наиболее дорогим, но горячо любимым и часто используемым предметом внутреннего убранства, как любимая скатерка, которую уже протерли до дыр, но все равно кладут по важным датам; деревянный стол и стулья располагались в центре гостиной и прекрасного сочетались с остальной мебелью.

— Располагайтесь. Эти кресла непозволительно мягкие и чудесно подходят для бесед! Аркадий Николаевич, прошу, расскажите же, как там Катя. Мы так давно не виделись и не слышались.

Гордиева оказалась симпатична Аркадию. Они были примерно схожего возраста, обладали приятными манерами, оба привыкли находиться в обществе подобных им самим личностей и умели вести непринужденные беседы. Те самые приятные манеры, которыми обладала Наталья, не позволили ей оставлять одного из своих гостей в тени ее разговора с Аркадием, который длился, без малого, час.

— Евгений Васильевич, а что вы думаете о Кате?

— Совершенно приятное существо, жаль, что мне не удалось поближе с ней познакомиться. Я был занят общением с ее старшей сестрой, которая, к сожалению, не обладает такой же манящей молодостью и наивностью. Но и у возраста есть нечто хорошее, не так ли? — Наталья молчала, она не знала, что еще может сказать гость. — Мудрость, умение вести действительно занимательную беседу.

— Ах, я правильно поняла, что вы считает молодость помехой уму и развитости?

— Да.

— Очень жаль. Такое же мнение имеет мой отец. Он несколько старомоден, но я нисколько не думала, что допущу и мысли о вас в таком ключе.

— Полно. Возраст не скроешь, согласитесь. Я знаю, что задел ваши чувства. Разве человек разумный будет обижаться на такие мелочи?

— Что вы, Евгений Васильевич, вы ничуть не задели моих чувств, я привыкла выслушивать чужие мнения, более того, я страстно люблю делать выводы из всего, что слышу, вижу, читаю, словом, узнаю. — Такое признание удивило Базарова, но он не решился этого показать. — Так что мне приятно послушать и вас, продолжайте.

— Вы не будете против, если я пройдусь по вашему великолепному саду. Наша беседа была столь увлекательна, что мне нужно несколько освежиться. — Аркадий сказал это сухо, желая вернуть разговор в прежнее русло, но течение давно унесло его в другом направлении, а речка, как известно, в гору не течёт.

— Конечно! Ох, я уверена, что если вам удастся встретить там мою чудесную тётушку, то вы увлечётесь разговором с этой милой дамой и даже не захотите к нам вернуться. Так что будьте аккуратнее, мы все же хотим, чтобы вы составили нам компанию снова. — Наталья искренне улыбнулась и проводила взглядом гостя. — Так на чем же мы остановились?

— Вы посчитали меня человеком старых взглядов и убеждений.

— Ах, да. Мой отец аристократ, человек, слепо поклоняющийся всему «проверенному», как он сам изволит выражаться. Мне показалось, ваш взгляд на человеческую развитость чем-то схож с его мнением по этому же поводу.

Базарова задели ее слова. Он всегда так рьяно отстаивал новизну своей жизненной идеологии, а теперь какая-то баба позволяет себе упрекать его за его собственные суждения, прикрываясь невинным любопытством!

— Аристократизм — это самолюбие, львиные привычки и фатство. Аристократы — самодуры, полагающиеся лишь на опыт «авторитетов» и не умеющие ничего более. Их явление — это глупость во всем своём безобразии. Неужели вы думаете, что я отношусь к их числу?

— Я совершенно не хочу так думать, Евгений Васильевич. Но ваши слова меня вынуждают. Хотя я готова с вами согласиться в этом вопросе: аристократизм давно себя изжил, если от него была хоть какая-то польза, конечно. Но все же жить без принципов невозможно, не так ли?

— Возможно. В моей натуре все отрицать. Нигилизм — мой способ совладать с обществом и всем, что к нему прилагается.

— Разве отрицание не есть принцип?

— Вы еще очень глупы, — Базаров сказал это с чувством, ему казалось, что его подловили на чем-то простом, на том, о чем обычно не задумываются великие умы и делают ошибки из-за обыкновенной невнимательности и небрежности.

— Позвольте, Евгений Васильевич, быть с вами откровенной и, в то же время, попросить вас оставить этот разговор только между нами. Ваш приятель Аркадий в минуты откровений многое рассказывал Кате о вас. Она натура очень переживательная и во всем требует совета и объяснений. Так вот она позволила себе рассказать о вас все то, о чем говорил ей Аркадий. Вы уж извините за этот маленький спектакль: у нас с Катей все же получается видеться, я лишь хотела познакомиться с таким интересным человеком, как вы, а наведаться в Никольское самостоятельно я не могу. Мне очень стыдно будет разговаривать с вами, опираясь лишь на донесённые сведения и имея о вас малейшее собственное представление, поэтому прошу меня простить за столь беспрекословное доверие моим милейшим друзьям. Все это я говорю, чтобы объясниться с вами наперед и попросить не считать мои аргументы пустыми словами, хотя, на вашем месте, я бы посмеялась над такой просьбой. Так вот сейчас мне кажется, что вы загнаны в тупик. Не из-за моего замечания. Вовсе нет. Вы крайне запутаны и рассержены на самого себя из-за несоответствия ваших действий и принципов. Что же, это нормально, даже такие люди, как вы, периодически оказываются в таких ситуациях. Но я знаю, что вам абсолютно не нужны мои утешения.

— Да, вы правы, я действительно в этом не нуждаюсь. — Базаров был рассержен на Гордиеву, он не был готов слушать о себе такие вещи: его самолюбие не терпело подобных высказываний, а запутавшиеся внутри чувства, эмоции и мысли еще больше подталкивали нагрубить высокомерной девчонке, позволяющей себе больше, чем кто-либо другой. — Я считаю, что мое восприятие всего происходящего в обществе (это слово он произнёс с каким-то особым презрением) самое правильное и советую его придерживаться! Вы видели Аркадия? Молодой человек наконец обрёл цель! Если бы не мое влияние, он бы стал типичным Кирсановым. Отец его стал кандидатишкой и пропал. И он уехал бы в самую глушь, обзавёлся бы «фермой», и даже ее бы загубил! Стал бы таким же дурным стариком, пытающимся угнаться за молодыми, читая Пушкина и любуясь природой! Ах, да! И был бы у него такой же закостенелый брат-аристократ. Как я мог забыть про такой преинтереснейший экземпляр! Аристократизм — это «принсип», «только от него есть польза для bien public»! Да это же смешно! Вам так не кажется? Авторитеты, по его мнению, являются прошлым, настоящим и будущим всего человечества! Да как бы не так. Авторитеты — это бесполезная чушь, способ навязать обществу удобные для кого-то взгляды и мысли, вот и весь гений этих пророков! Пророки! Как же я мог забыть! Этот глупый старик осудил меня за отказ от поэзии, от искусства! Кому это надо? Лучше бы больше было ученых да докторов, а не этих бесполезных рифмоплетов. Знаете ли вы, Наталья Вадимовна, как можно кратко описать всю их бурную и столь полезную для общества деятельность? Описание природы и любви — это все, на что горазд их гений. При всем их мастерстве природу описывать у них не хватает слов: лес зелёный, поле желтое, зарево красное. Всё! Описывать любовь они могут только неудачную, невзаимную. Зачем мне читать их сказки, если они такие же грустные, как сама жизнь? Ах, любовь! Как же я мог о ней забыть. Вся моя натура ей препятствовала, отрицала ее смысль, все ее существо, а теперь вся боль этого никчемного романтизма обрушилась на меня одним ударом! — Базаров от столь сильного прилива ярости, волна которой наконец пробила стену безразличия и мнимого спокойствия, которую он так кропотливо строил, был готов разгромить гостиную, которая казалась ему в тот момент самым отвратительным местом из всех, в которых он побывал. И девушка, сидящая перед ним, тоже казалась ему самой отвратительной из всех, кого он встречал. Как она посмела вызвать в нем такую бурю эмоций? Заставить его говорить такие откровения? Ещё ни перед кем он не представлялся столь свирепым и напуганным.

— Позвольте с вами не согласиться, Евгений Базаров! — Тонкий голос прорезал нависшую тишину; такого уверенного тона еще не слышали стены этой гостиной. — Я знаю того аристократа, о ком вы вели речь. Павел Петрович Кирсанов. Я имела честь встретиться с ним на одном балу. Действительно, очень интересный человек. Но не кажется ли вам, что он в какой-то мере прав? Отрицая, вы разрушаете, но из-за чего вы решили, что необходимость заново строить исчезает? Это похоже на поведение младенца, вам так не кажется? Да, маленькое дитя может разбить сервиз, порвать занавеску, или даже материно платье, сломать новую куколку, и ему все сойдёт с рук! Неужели, вы взрослый человек надеетесь на то же? И вы еще упрекали меня за недостаточную развитость в силу возраста? Ох, и снова мы к нему возвращаемся. Полно, избавьте мня от этих пустых рассуждений о значении возраста. Это достаточно утомительно. Так кто вам сказал, что состояние народа требует того, чтобы вы «место расчистили»? Вам даже не хватило аргументов, чтобы закончить спор с Кирсановым своей победой, вы лишь задали старику непосильную задачу, над которой трудились, трудятся и будут трудиться величайшие философы! Назвать постановление, которое бы не вызвало полного отрицания! Верно вы смеётесь! Ах, Евгений Васильевич, вы же увлекаетесь физикой, не так ли? Тогда создайте вечный двигатель, иначе вы не будете удовлетворять нынешнему прогрессивному обществу. Что же вы замялись, Евгений Васильевич? Не можете? То-то и оно. Кстати, не кажется ли вам, что вы с Павлом Петровичем — две крайности? Собственно, так же как нигилизм и аристократизм. Я считаю, что все ваши разногласия имеют именно этот корень. Вы абсолютно полярны. Павел Петрович — неисправимый аристократ, до невозможности подвергшийся влиянию общества и общественных мнений, а вы — ходячее отрицание: вам не важно, что о вас говорят, думают, сплетничают. Я не говорю, что это плохо или неправильно. Я считаю, что у всего должна быть золотая середина, неужто я не права? Возьмём в пример ненавистное вами явление авторитетов. Авторитет — это, прежде всего знание, единица, за которой следуют и которой верят. Это может быть книга, личность, все, что вашей душеньке угодно! А вы представьте на секундочку, что было бы с человечеством, не будь у него книг? Что было бы, если бы люди не умели накапливать знания? Крах! И, после этого, вы действительно думаете, что мы может отказаться от авторитетов? А от искусства и поэзии разве можем мы отказаться? Уж извините мою рассеянную натуру, люблю я грести все под одну гребенку. Искусство и поэзия — это то прекрасное, что дано нам свыше. Человек отдыхает, отдаваясь строкам какого-нибудь прекрасного стихотворения, они уносят нас, как ветер подхватывает опавшие лепестки розы, позволяют путешествовать без повозки и коней, без монотонной дороги. И вы хотите лишить человечество этого? Право, не смешите меня. Это так же смешно, как ваш категоричный отказ от любви. Что за сумбур! Разве вы имели право говорить о том, чего не знали. Разве говорят о вкусе яблока, не попробовав его? Но теперь жизнь дала вам урок, окунула с головой в этот омут невзаимности, непонимания, горя и слез, одновременно сочетающийся с безграничным счастьем и умиротворением. Расскажите мне, что еще может дать такие ощущения? Обещаю, я встану перед вами на колени, познаю унижение, если вы мне приведёте хоть один пример. Что вы молчите? Не знаете? Вот и вспоминайте теперь старика Кирсанова, и в какое положение вы его поставили своею «задачкой». Помните, Евгений Васильевич, я не стараюсь вас переубедить, для этого я обязана буду предложить что-то взамен. А этого «чего-то», к великому моему сожалению, у меня нет. Я очень надеялась, что дам вам возможность выплеснуть все ваши эмоции, и рада, что у меня это отчасти получилось, как бы вы этого не отрицали (она сделала явный акцент на последнем слове). А сейчас я пойду к Аркадию и прогуляюсь с этим милым молодым человеком по нашему прекрасному саду. Приглашаю и вас присоединиться к нашей чудесной компании, но, советую, для начала собраться с духом, и разобраться в своих чувствах и мыслях. Я готова беседовать с ним достаточно долго, чтобы вы успели прийти в себя, так что во времени вы неограничены, оставайтесь здесь сколько вам будет угодно. И еще, Евгений Васильевич, я вам не враг.

Гордиева действительно вышла в сад и до самого вечера увлекала Аркадия и «гувернантку» беззаботными речами. Базаров все-таки прислушался к совету собеседницы и остался в гостиной, обдумывая все, что происходило в его напряженном и раздражённом разуме.

Вечером того же дня Аркадий и Евгений попрощались с Натальей Вадимовной и забрались в тарантас. Вернулись они поздно, когда все Никольское уже давно спало.

— Евгений, я не изменил своего решения: завтра я выдвигаюсь с тобой.

— Хорошо, Аркадий.

Одинцова не изъявила особого удивления, когда на другой день Аркадий сказал ей, что уезжает с Базаровым…