Глава 1
Два мальчика сидели на берегу реки и слушали, как плещется в воде рыба.
Карпы разных размеров выпрыгивали из воды, зависая в воздухе на долю секунды, и звонко били своими блестящими хвостиками о водную гладь, оставляя на ней окружности в месте удара. Казалось, рыба прыгала с какой-то периодичностью, и потому эти странные последовательные прыжки один за другим внушали спокойствие и умиротворение, пока в небе не стали сгущаться тучи, а деревца, болезненно согнувшиеся над водой в попытках спрятаться от грубого напора воздуха, печально зашелестели своими изумрудными листиками; но звук этот, стремительно уносящийся куда-то за край поля вместе с воем ветра, не долетал до завороженно наблюдавших за рыбой мальчиков, и они не слышали, как грустно и жалобно, точно на последнем издыхании, просят о помощи слабые стволы деревьев.
Небо становилось все темнее, вода в реке ускоряла свой темп, будто стараясь от чего-то сбежать, и даже рыба, почувствовав приближение нехорошего, стала активнее прыгать в воде, желая возразить самой погоде. Всё рядом с речкой и в водах её бушевало, становясь осторожнее, и только мальчишки, неизменно безмятежные и спокойные, молчали, и каждый думал о чем-то своём — незначительном и слишком простом для взрослых, но таком бесконечно важном и грандиозном для них самих.
Тёма — мальчик, что повыше и коротко стриженный — беспечно прикрыл глаза и опустил в воду босые ноги, будто всем своим видом пытаясь доказать разбушевавшемуся ветру, что ему не холодно. Серёжка при виде этой картины поежился, и, крепче обняв худые коленки, непонимающе пробормотал, нарушая тишину между ребятами:
— Холодно же.
— А я не боюсь, — широко улыбнулся Тёма, глянув на мальчика рядом.
Серёжа прищурил глаза, посмотрел на друга еще раз, уловил еле заметное дуновение ветра в коротких прядях рыжеватых волос и снова о чём-то глубоко задумался, опустив подбородок на колени. Карп опять плюхнулся слишком громко.
— Заболеешь, — буркнул Серёжа, не отрывая взгляда от торопливой речки.
— Всё ты знаешь! — чуть было не начал препираться Тёма, но всё-таки вытащил ноги из холодной воды. — Точно моя мама.
Улыбка едва задела Серёжины губы.
— Сергей, — Тёма дождался, пока друг вопросительно хмыкнет и продолжил, — А ты кем станешь, когда вырастешь?
В небе раздался гул и ропот огромных лопастей — это над другим берегом пролетел белопузый вертолет лесоохраны. Он летает по одному и тому же маршруту каждый день, осматривая лес на предмет возгораний, и мальчики почему-то всегда с нетерпением ждут его появления, будто однажды вертолет вдруг приземлится рядом, из него выйдет волшебник в темно-синей мантии в звездочку и, конечно, оставит им в подарок пятьсот эскимо. Да, Артём бы не отказался от эскимо.
— Я хочу проектировать самолеты, — провожая взглядом винтокрылый летательный аппарат, со всей серьезностью, как взрослый, проговорил Серёжка. — А ты?
Артём хитро сощурился.
— А я не хочу вырастать и взрослеть, — он принял вид человека довольного собой и своим решением. — Взрослые скучные и неинтересные, и всегда у них все плохо, и забот у них тоже слишком много.
Серёжу удивило немного, что Артём на самом деле такого мнения о взрослых, потому что сам он всегда относился к ним с глубоким уважением и считал их людьми отнюдь не скучными, но раз уж другу так кажется, то надо разобраться по какой причине.
— А может, они притворяются? — предположил Серёжка. — Может быть, взрослые на самом деле такие же дети, как и мы, просто им положено быть серьезными.
— Тогда это хуже вдвойне! — от злости Артём бросил в воду серый камень, лежавший рядом с его рукой, и тот булькнул, распугав рыбу вокруг него. — Я не хочу тонуть в заботах только потому, что так «положено». Разве это хорошо?
— Нет, конечно, это плохо… — робко поддакнул Сергей, думая, что сказать в свою защиту.
— И чего ты тогда? — Артём тоже сложил руки на коленках и лег на них левым ухом, в зелёные глаза заглядывая.
— А ты чего? Глупости всякие говоришь, — нахмурился Серёжка, понимая, что Артёмова упёртость его нервирует. — Знаешь же, что в любом случае вырастешь.
— Не я вырасту, а мне придется — это другое!
В ответ Сергей показал язык и легонько стукнул Артёма кулаком по плечу.
— Почему ты думаешь, что все взрослые скучные? — спустя некоторое время молчаливых раздумий спросил Серёжа. — Твой папа кажется очень веселым и счастливым человеком.
Серёжа искренне хотел понять, почему его друг так категоричен, но Артёма вопрос совсем не порадовал — могло показаться, что он даже расстроен. Помрачневший Тёма посмотрел на затянутое тучами небо, а Серёжка увидел перемену в настроении друга и забеспокоился.
— Артём, я спросил что-то не то?
— Нет, все хорошо, — Тёма повернулся к Сергею и доброжелательно улыбнулся, но в светлых глазах читалась непомерная грусть. — Просто иногда я думаю, что мама с папой друг друга не любят, а значит они совсем не такие счастливые, какими кажутся.
У Серёжи после этих слов впервые что-то оборвалось и защемило внутри так, что глаза защипало, а в носу защекотало. Усугубилось это чувство, когда он подумал, с какими интонациями Артём их произносил — простыми, повседневными, словно для него самого это уже мало что значит, но только внимательный Серёжка уловил всё: и дрогнувший голос, и отражающиеся в чистых глазах самые плохие варианты развития событий, и самый настоящий страх потери одного из родителей. Он глядел на Артёма неверяще, приоткрыв рот, не зная, что сказать и как правильно подобрать слова, а когда понял, что глаза у его друга начали слезиться — совсем потерял дар речи. Между тем на речке заморосил дождь.
— Тёма…
— Наверное, я стану летчиком, Серёж, — поднимаясь с сырой земли, попутно смахивая слёзы, сказал Артём. — И летать я буду только на твоих самолетах.
Глава 2.
Июнь целовал русую макушку теплыми лучами ласкового солнца. Сергей, крепко сжимая в руках свой альбом для рисования, твердо шагал по проселочной дороге, на которой, играя с Артёмом в догонялки, не раз падал, спотыкаясь о её неровности, кочки и камни. Сейчас мальчик очень торопился, подгоняемый не вполне понятным желанием совершить что-то грандиозное, доброе и благородное. Это может быть какой-нибудь подвиг, например, вызволение прекрасной принцессы из замка огнедышащего дракона, или, в конце концов, уборка собственной комнаты, которую Серёжина мама часто сравнивает с Авгиевыми конюшнями. Возможно, Серёжа и правда мог бы стать сильным богатырём или отважным рыцарем, и, наверняка, хотел бы ездить на коне, но для первого ему не хватает мышц, для второго — совсем немного смелости, а в целом, коня у него нет и пока не планируется. Да и родился он не в то время, а потому, вместо спасения красивейшей наследницы престола ему положено дёргать девочек за косички, а ожесточенные сражения с драконами ему заменят драки с мальчишками во дворе дома в городе. Как жаль, что Серёже это не интересно. Если бы было интересно, скорее всего, ему было бы проще жить. Серёжка почти уверен, что расскажи он о своих благородных замыслах городским друзьям — они бы тут же засмеяли его и посоветовали бы читать поменьше сказок. В такие моменты мальчик старается не думать об искренности подобной дружбы, но каждый раз неизменно зовет гулять Артёма, который точно не станет смеяться и даже предложит вырезать мечи из ПВХ, оставшегося после ремонта, забраться на детский городок, и держать оборону, защищая свою маленькую крепость от воображаемых монстров. Он всегда Серёжкины идеи развивает и старается дополнить всячески, делая их еще интереснее, и в такие моменты Серёжа — самый счастливый человек на Земле, смотрит на Артёма, широко улыбаясь и демонстрируя щербинку между передними зубами, мысленно благодарит его за то, что не высмеял, что понял и проникнулся; за то, что в его светлой голове умещаются не только собственные мечты и желания, но еще и Серёжины, с которыми он один бы не справился, и это делает его таким невообразимо родным. Вместе они могут многое, кажется — почти всё.
А между тем, отвлекшись от дум об ужасных драконах и заморских принцах, Сергей обнаружил себя у небольшого пруда, по периметру окруженного сутулыми ивами. Было в этом месте что-то непередаваемо трогательное и печальное. Здесь Серёжка любил грустить и не важно, один или вместе с Артёмом, ибо с кем бы ты тут не оказался — чувство одиночества прокрадется в самую глубину твоей души и заляжет где-то на дне, точно сом. Вместе с одиночеством можно ощутить и безысходность, а Артём говорит, что помимо этого, еще и страх. Наверное, именно потому он сюда почти не ходит — не хочет бояться. Серёжке же это место очень нравилось, потому что тут странная жажда героических поступков преобразовывалась в приятное вдохновение и желание творить. У пруда всегда было тихо настолько, насколько позволяли привычные звуки природы, от которых, казалось, в деревне нигде не спрячешься. Зато не было слышно ни чужих разговоров, ни звуков машин, ни голосов домашних животных, и это очень радовало Серёжу. Он сел под одним из раскидистых деревьев, которое в первый же день, когда они с Артёмом только нашли пруд, нарек собственным и любимым, прислонился спиной к холодному стволу и открыл свой альбом. С первой страницы на него преданными глазами глядел бабушкин пёс Тошка. Серёжа его нарисовал, когда впервые пошел вместе с папой на рыбалку. Тошка тоже очень любил рыбалку — как услышит, как узнает, куда дядя Саша собирается, так давай сразу хвостом вилять, словно говоря: «я, я тоже иду с тобой!». Пролистав еще пару страниц альбома и обнаружив чистый лист, Сергей принялся выводить линии острозаточенным карандашом. У него пока не было четкого представления о том, что он хочет нарисовать, но он хотел, чтобы это выглядело впечатляюще. Нельзя сказать, что Серёжка рисует очень красиво или профессионально и наверняка тётка, которая преподает девочкам в классе изобразительное искусство, надавала бы ему подзатыльников, но зато в каждом его рисунке таится особенный смысл, который обычный человек с первого раза не увидит. Поэтому Серёжа никому свои рисунки не показывает. Никому, кроме Артёма. У него Серёжины картинки помимо восторга и восхищения вызывают желание свернуть горы, переплыть океан на маленьком плоту, облететь планету за восемьдесят дней и всё в таком духе.
Прилетела стая уток. Они опустились на воду, сопровождая всё громким, разрушающим хрупкую тишину постоянно повторяющимся «кря-кря», и Серёжа тут же принялся зарисовывать их. Его так забавляло как они плавают, двигают в воде лапками. Он улыбнулся. Утки на бумаге выходили кривоватыми, но задорными и веселыми. Серёжа думал, какие они свободные птицы — хотят тут рыбу половят, хотят — летят в другое место рыбу ловить, и всегда вместе. Не расстаются, не бросают друг друга, летят стройной линией, и Серёже даже хочется верить, что каждый друг за друга держится, ценит и любит свою стаю, как он свою семью. Да, городские мальчишки бы точно его засмеяли.
Скоро его нашел Артём, запыхавшийся так, словно всю дорогу от деревни до пруда бежал со скоростью гепарда. Его глаза сверкали недобрым огоньком, не предвещающим ничего хорошего. Серёжа знал этот взгляд, и он говорил только одно — у Артёма есть замечательное предложение, от которого Серёжа не может отказаться. Сгорающий от нетерпения осуществить задуманное, Артём приземлился рядом с другом и попытался заглянуть в его альбом, чтоб посмотреть, что он там рисует, но к его разочарованию, Серёжка притянул рисунок к себе, не позволяя ничего увидеть.
— Не закончено, — буркнул недовольно, и решил, наконец, полюбопытствовать, отчего друг такой переполошенный. — Ну что такое?
Артём улыбается довольно-довольно, как кот, и глаза с хитрецой прищуривает. Наклоняется ближе к Серёже, и почти шепотом выдает:
— Сергей, пошли клубнику есть, — останавливается, поймав заинтригованный взгляд, но тут же добавляет, случайно разочаровывая: — Тёть Надину. С грядки.
Сергей так и теряет челюсть от удивления где-то на земле, смотрит на Артёма недоумевающе-возмущенно, но тот опять улыбается так по-детски наивно, что у Серёжи в груди что-то щемит, мешая отказать другу и сказать, что нельзя воровать чужой урожай, тем более тёть Надин, тем более, когда можно просто попросить.
— Тёма, — протянул с неким упреком Сергей. — Правильно ли я понял, что ты мне воровством заняться предлагаешь?
— Нет, воровать не предлагаю, но предлагаю немного подсократить урожай тёть Нади! Она же всё равно одна живёт, а клубники у неё полный огород.
И продолжает улыбаться так, что Сергею кажется, будто друг правда не видит и не понимает, что в этом деле плохого. Голос разума берёт над мальчиком верх, и он, крепче сжав в руках альбом, выдаёт:
—С дуба рухнул? Артём, всё равно так нельзя, это неправильно! Или ты хочешь, чтоб нас её Шарик, Шурик и Барбос загрызли, только мы через забор перелезем? Ну даёшь! Более безумных идей я от тебя ещё не слышал.
Вот кого-кого, а тётю Надю ребята боялись как огня. Это была тучная женщина сорока пяти лет, с большим лицом, которое, по какой-то непонятной причине пугало мальчиков, и с очень визгливым голосом. Когда она кричала на кого-то или ругала, можно было подумать, что где-то в деревне режут свинью. Еще у тёти Нади были три злые собаки, которых она часто выпускала погулять за пределы своего участка, и они нагоняли ужас на всех жителей деревни. Именно в этом и заключалась главная опасность кражи чего-то с огорода тёти Нади — не хотелось быть загрызенным собакой в самом начале жизненного пути. Но помимо этого Сергея останавливал ещё и сам факт воровства, ведь воровать что-то — плохо. Так ему всегда говорили все, кто был причастен к его воспитанию, и так он всегда думал сам.
— Серёжа, ну чего ты нервничаешь? Спокойно. Я всё предусмотрел, гляди, — начал было со всей своей уверенностью Артём, но глянул на хмурого, скрестившего на груди руки Сергея, который будто всем своим видом давал понять, что слушать глупые аргументы друга не намерен, и немного растерялся. — Ну, послушай, Серёж, ну?
Сергей смотрел странно, потому что пытался уже с помощью каких-то высших сил донести другу, что ни он сам, ни Артём не пойдут воровать клубнику у женщины, живущей на окраине деревни, пусть она у неё и самая вкусная.
— Ну что вот ты меня взглядом жжёшь? Я же не в убийстве помощи прошу. Ты вообще сегодня какой-то не такой. — Артём задел своей коленкой коленку угрюмого Серёжки. — Послушай хотя бы, что я скажу: тёть Надя сегодня собак в семь вечера выпустит, уже темнеть начнёт, а сама, по-любому, дома сидеть будет, как всегда. Так вот пока собак не будет, мы шмыг через калитку! Спрячемся где-нибудь за кустом, у неё же огород весь зелёный, да как наедимся клубники! Ну, немного, конечно, чтоб незаметно было, что кто-то был. А потом опять раз через калитку и всё! Свобода! Никто не растерзан, все живы.
И Артём улыбнулся так самодовольно, будто это лучший в его жизни план. Сергей смерил его взглядом с головы до ног и подумал: вот сидит перед ним это белобрысое недоразумение с битыми коленками в зелёнке, светит немного выбивающимся вперед левым центральным резцом; отличник, примерный ученик, послушный сын и старательный помощник, он даже портфели девочкам носит по собственному желанию, а идеи вот такие всё равно предлагает и даже друга пытается на плохое дело подбить! Ну что за человек? Хороший человек. Добрый, самоотверженный и, в конце концов, понимающий. Только вот не совсем честный и искренний.
— Тебе остыло быть хорошим? — с толикой грусти в голосе спрашивает мальчик.
— Это наша маленькая шалость. Можно нам хотя бы разок сделать что-то, что «ни при каких обстоятельствах делать нельзя»? Можно хоть на пару минут перестать быть серьёзным и унылым взрослым, а, Сергей?
— Вообще-то я шёл на пруд с желанием сделать что-то хорошее, и тут ты явился.
Артём умолкает, глаза отводит, становится серьёзным и не видно больше забавно выпирающего резца, только Сергей снова другу в глаза заглядывает, знает, как горит он идеей и желанием первый раз за год отведать клубники и задумывается. Артёма ведь не сам факт воровства влечёт, а только ягода вкусная. Серёжка выдыхает и говорит:
— Другие ребята даже задумываться о правильности своих действий бы не стали, правда?
Тёма кивнул.
— Наверное, тётя Надя и сама бы нам разрешила попробовать её клубнику, да?
Тёма кивнул снова.
— Разок можно?
— Разок можно. — Тёма улыбнулся.
