Капли сталкивались со стеклом с характерным звуком, отдаваясь эхом в пустом, потерянном во времени помещении. Кап-кап-кап. Было так тихо, что никакие посторонние звуки и не могли помешать этому. Капли стекали и хотелось прикоснуться к стеклу, а после попытаться угадать как быстро капля исчезнет из виду. Никакой суеты за окном не было. Да и, не трудно догадаться, почему.
Дорогой читатель, вы, наверняка, задаётесь вопросом, от чего же я так начинаю свой рассказ? Дождь… Начать бы хотелось с чего-то солнечного, верно? Но всему своё время. Ибо даже после самого сильного ливня из-за туч выглянет солнце. Этот же рассказ начинается не только с дождя, но и со старого архива писем. С давних пор он остался без всякой надежды на людское присутствие. Оно стало таковым оттого, что людям просто не выгодно тратиться на столь старое и отдалённое от других людей здание. Впрочем, как и у любого брошенного на произвол судьбы здания, у него есть своя история. И, конечно, не тая от вас истины, я расскажу всё, что возжелает ваше сердце. И терпеливы будьте, милосердны; ведь иногда одна крупинка лишь, имеет вес в четыре килограмма. и сладких фраз, продуманных речей, так мало будет для рассказа. Ты чувствуй, чувствуй, человек, душа подскажет больше, чем слова. Ведь такова судьба-нам чувствами превосходить слова.
***
«..Дорогая Элли, прошу вас дать мне шанс и позволить побыть рядом более, чем пара минут. Минуты тянутся так долго, пока я без вас. И тягостно мне, будто тяжелее стало вдруг дышать. Тоска и у окна, и у порога, на небо нет и сил смотреть. Ваши глаза–сапфиры, драгоценней нет. Могу ли я увидеть образ ваш, среди мерцающих огней? Очень надеюсь, что этим вечером мы с вами увидимся. И сейчас, пишу, сквозь волнения и сладость предвкушения. Очень хочу, чтобы вы знали о том, что я жду вас.
До скорой встречи..
..Ваш Джерри Цекеррон.
21 мая,19** год.»
— Надо же… какие красивые фразы умеют писать взрослые люди… это и называют любовью? неужели тоска и есть любовь? и я, тоскующий—влюблён?—мальчик устало вздохнул, откладывая письмо. Подперев ладошкой подбородок, он уставился в окно. наблюдая за тем, как капли стучат, будто что-то играя на музыкальном инструменте, он задумался. и столь это ему что-то напоминало, что хотелось запеть. ведь в помещении ужасно тихо и тоскливо. будто у него кроме этой мелодии дождя ничего и нет. и никого нет тоже. Уже который год мальчик был привязан к этим стенам и для него это было подобно проклятию. Он не жив, но и не мёртв. Это скорее середина, какую не очень хочется называть хорошей. Он–привидение. Он привязан к этому архиву с письмами, но, будучи мальчиком смышлёным, находит возможность интересного времяпровождения.
И самое любимое его занятие— читать потерянные письма людей, так и не дошедшие до получателей. И это дело интересно потому, что он так и не узнал от чего люди–создания, способные радоваться мелочам, так и те, для кого самая малость покорить сам Эверест научиться читать и писать, это ведь тоже так много! И он, несомненно, считает это очень важным. Вдруг он тоже когда-нибудь захочет написать письмо? Кроме того, уж очень весело это и полезно. судя по тому, что он читал. Ведь только представьте, можно написать даже тем, кто ужасно далеко от тебя!
— Интересно… Встретился ли мистер Джерри с мисс Элли? И удалось ли ему сказать это вживую? Моя мама говорила мне, что есть вещи, которые намного сложнее сказать в лицо, чем написать на бумаге. Но ещё она говорила, что сказать намного лучше, чем ждать, что тебя поймут и без писем, и без слов. Ещё раз взглянув на письмо, он улыбнулся. Это ведь лишь одно. Одно письмо–одна история, связанная тонкими ниточками с другими. Ведь можно заметить и сходства. На самом деле он не помнил даже того, как звали его маму. Он не помнил и своего имени. Единственное, что было у него–это письма. Встав, мальчик подвинул табуретку к очень большому, по сравнению с ним, шкафу. И в шкафу—очень много ящичков с номерками. Встав на табуретку, он аккуратно открыл один ящичек и достал оттуда пару писем. Аккуратно смахивая пыль кончиками пальцев, он прижал их к груди.
— Сегодня дождливо…—Хмыкнув, он медленно присел на корточки, а после, опираясь одной рукой на табуретку, опустился.
— Лишь бы никто не промок… Холодно ведь. Я, конечно, не помню каков холод, но всё ещё помню, как мама встревоженно закутывала меня в плед, как обнимала и много раз спрашивала не холодно ли мне. Тогда её глаза были столь обеспокоенными, а руки дрожали, мне казалось, что вот-вот с её щёк покатятся слёзы. И тогда я сам был готов заплакать, ведь она была единственной, кто так беспокоился обо мне…— подойдя к столику, мальчик аккуратно положил письма на него. Как вдруг сильный грохот послышался где-то неподалёку. Он залез под стол, закрывая руками лицо. Здесь слишком давно никто не был, оттого это и пугало. ведь он слишком давно никого не видел и более того, думал, что его не смогут услышать или увидеть. В помещение зашла девочка, она шла очень медленно, махая руками в поисках опоры. её губы слегка дрожали от холода, а с белёсых волос стекала вода. она выглядела точь-в-точь как потерянный котёнок. Шаркая туфлями, она дошла до столика, после чего ухватилась руками за него.
—Здесь кто-то есть?—она скользила руками по столу, растерянно поджимала губы и было видно, что тишина её пугала больше, чем того, кто сейчас сидит под столом, боясь выглянуть. Наткнувшись руками на письма, девочка замерла на одном месте. Она медленно подняла их, аккуратно поглаживая в попытке понять что у неё в руках.
— Письма?…Чьи они?..—положив их обратно на стол, она резко отодвинула их подальше от себя, боясь, что помнёт чужое с неаккуратности.
— Здесь правда никого нет? Прошу прощения, если я вас испугала! Позвольте укрыться здесь от ливня, а как только он затихнет, то я уйду!..—она села на пол, прижимая к груди ноги. Девочка тихо шмыгала носом, что-то бормоча себе под нос. Это было похоже на песню. Мальчик медленно убрал ладони с лица, рассматривая девочку, а после, не сдержавшись, улыбнулся. Она казалась столь крохотной и хрупкой, подобно Дюймовочке из сказки, которую читал мальчик в детстве.
— Привет..—опираясь руками о пол, он медленно приблизился. Девочка вздрогнула, спрятав лицо ладонями.
— Простите, простите, простите! Если вы… Хотите…чтобы я ушла…то!..—мальчик удивлённо округлил глаза и если бы он был живой, то на его щеках выступил бы румянец. Надо же, слышит?
— Ну что же ты, всё же хорошо! Слышишь? Ты можешь остаться! Нет ничего страшного в том, чтобы ты здесь подождала, когда затихнет ливень.—Девочка убрала руки с лица и попыталась найти собеседника, вытянув руки перед собой.
— ..Кто вы? С кем я сейчас разговариваю?..— слегка наклонив голову на бок, она поджала губы. От этой тишины становилось неуютно. Однако её собеседнику было немного тяжело подобрать слова. Неужели он должен признаться, что не жив, не мёртв? Чтобы ей стало ещё страшнее от этого?
— Меня зовут Кай, а как зовут вас?— девочка слегка улыбнулась, положив ручки на свои колени. Видимо, её успокоил тот факт, что скорее всего рядом с ней её ровесник. Голос выдавал в нём юношеские черты.
— Меня зовут Энн… А вы тоже ждёте когда затихнет ливень? Или вы здесь по другой причине?
—Я живу здесь..
— И как?…Вам совсем не страшно?..
— Можно привыкнуть ко всему, и даже к этой тишине, Энн…А вы? Вам не страшно?
— Нет, после того как я узнала о том, что вы здесь, Кай, то страх убежал от меня в эту же темноту!—тихо рассмеявшись, она поднялась с пола, аккуратно поправляя своё платье, что изрядно намокло.
— Кай, а как выглядят капельки?
— Капельки?…Ну…это такие блестящие шарики, подобные бусинам. Но, в отличие от вторых, их нельзя будет положить в карман или сжать в ладони.
—А вы любите дождики?—она положила ручки на свою талию, важно надув щёчки.
—Если бы я любил дождики, Энн, то я бы точно был там, а не с вами.—Хмыкнув, мальчик всё же вылез из под стола, с интересом разглядывая девочку.
—А если я вам кое-что расскажу…то вы не перестанете со мной разговаривать?..
— Пожалуй, я выберу слушать вас, Энн.—мальчик важно поправил свой пиджак, вспоминая множество писем, что читал до этого. Честно говоря, он побаивался правды, но это было намного лучше, чем кормить себя одной только ложью, сотканной из надежд.
—Я никогда не смогу вас увидеть… Совсем- совсем! Я никогда и саму себя не видела..
—Энн, вы можете приходить ко мне! И я расскажу вам обо всём, о чём вы только попросите! О небе, о деревьях и даже о звёздах! Я хочу дружить с вами, а это значит, что даже то, что вы никогда не увидите меня, не станет преградой для нашей дружбы! Всё хорошо, Энн, вам не нужно стыдиться того, что вы не видите. И позволь, позволь и ты мне дружить с тобой!..—ему хотелось прыгать на одном месте и громко топать ножками лишь от того, что у него наконец будет друг. такой хороший и самый настоящий! И ничто не могло стать той причиной, которая позволила бы ему оставить Энн. Он готов рассказать ей обо всём на свете, поделиться всеми своими письмами и пересказать содержание каждого! Мальчик так счастлив, что всего одно мгновение и он расплачется от своей великой радости. потянется к Энн и попытается обнять, пусть и знает, что этого никогда не сможет сделать. Эта радость давала ему надежду на то, что в следующей жизни они обязательно встретятся вновь.
—Кай, давай дружить! Будем долго — долго дружить! я обязательно расскажу тебе о том, что только знаю!
—Энн…спасибо.
— Спасибо?..— та удивлённо округляет глаза, укладывая ладони на свои щёчки. На её личике виднеется лучезарная улыбка, такая нежная, до невозможности искренняя. виднеются ямочки, виднеется самая настоящая радость и долька смущения и всё кажется таким нереальным. Вот, перед ней словно настоящее солнце. Она не видит его, но точно ощущает то тепло, что оно дарит. Это как найти родственную душу совсем случайно. Всего немного— слёзы градом польются из глаз. Это такая мелочь. Но иногда мелочи имеют вес в четыре килограмма. Никто не хотел дружить с ней. Уж больно скучно им было с той, кто постоянно спрашивает о том, чего увидеть явно не сможет. Но тут.. мальчик, что выбирает её слушать, тот, кто хочет рассказать ей обо всём, что мог видеть и знать и тот, кто совсем мало зная её, готов ждать, чтобы просто говорить с нею. И разве это не счастье?
—Энн, всё в порядке? — он обеспокоенно поглядывает на девочку, чьи щёчки медленно розовеют. Она выставляет руки перед собой, машет ими, тихо пища.
—За что же ты меня благодаришь! Мы же совсем мало знаем о друг друге!
—Почему же?.. Я знаю, что тебя зовут Энн, что ты не видела ни себя, так и ничего другого. Но ты очень искренняя и ты хочешь знать о том, чего не видишь. Даже о капельках!
—Кай, слышишь? Ливень затих. Она прикрыла ладонями губы, от досады их слегка кусая. Время, беспощадное время никого не щадит.
—Ты уйдёшь?.. Когда я увижу тебя снова, Энн?…
—Я…я не знаю, когда смогу вернуться сюда. Но мне пора бежать! Дома меня наверняка ждут!
—я буду ждать тебя здесь, Энн, хорошо?
***
Энн старалась как можно чаще навещать Кая. Она приносила ему пирожные и даже таскала жучков с улицы, чтобы тот обязательно рассмотрел каждого из них! Ей казалось, что так она чувствует этот мир не таким пугающим. И ценность каждой букашки вмиг возрастала для неё. И чем быстрее время шло, тем меньше они могли видеться. И всё, что оставалось у них— воспоминания, шаткие, столь драгоценные, что появлялся страх забыть хоть одно из них. Ей становилось грустно от того, что она не может увидеть Кая. И обычно так и происходит, честное слово. Взрослеешь– на какую-либо дольку ты грустнеешь. Не отказываешься от радости, конечно, же. Но только тени, жучки и букашки теряют свою первозданную необычность. Ты хочешь попробовать снова найти в этом что-то забавное. Но выходит как-то по-дурацки. И чем больше информации о внешнем мире-тем больше многое начинаешь понимать. И даже без всяких описаний, которые прежде были так дороги. Ты меняешь чувства на слова там, где надо совсем наоборот. Или вовсе и то, и другое. И вот, однажды Энн всё же удаётся вернуться туда, где она нашла своего самого искреннего и верного друга. Она выросла, стала чуточку грустнее, но своей честности и искренности не потеряла. А он—всё тот же мальчик, читающий письма вопреки другим фактам, совсем не погрустневший. Ибо замер он во времени, что может он сделать, чтобы часы вновь затикали? Навряд ли можно изменить судьбу.
Энн аккуратно открывает дверь, проходя внутрь старого здания, опираясь о стены, она медленно проходит вперёд. В этот день погода солнечная. лучики скользят по старому столу, табуретке, касаются писем, что одиноко лежат на столе.
— Кай?..—робко зовёт она, подходя ко столу, поджимает губы, немного опускается, заглядывая под стол.
— Ты снова прячешься под столом?.. Где ты?..—в ответ лишь тишина поглощает помещение. И ни единого звука или скрипа. И ни одна капля как на зло не ударится о стекло, не вернёт Энн в тот день, когда они впервые встретились. Ей хочется кричать. Прямо сейчас выкрикнуть имя друга и ждать, ждать когда он отзовётся, радостно что-то шепча о том, какое чудесное письмо прочитал. Это казалось таким неправильным, но могла ли она винить его? Того, кого любишь и кем дорожишь упрекать в его единственной радости не самое лучшее решение. Для кого-то те письма были лишь мусором, а для него–целым миром на бумаге. Он умел радоваться мелочам, ценил даже хрупкие письма и ящички, в которых они хранились. Он ни разу не просил Энн уйти, он ценил её даже больше, чем свои письма. Но сейчас она хочет выкрикнуть его имя, услышать голос, услышать тихие мелодии, которые он напевал. Но не слышит. Сколько не зови, он не отзывается. Энн чувствует, как внутри неё будто разрастается едкая пустота. Руки мелко дрожат, а глаза наполняются слезами. Полная беспомощность заковывает руки в миллион сомнений. Она начинает нервно скользить руками по стенам, уголкам и окнам в поисках какой-либо зацепки. И тихие всхлипы приходят на смену тишине. Она судорожно вытирает дорожки слёз, опускается на пол и теряется. Где искать? Как звать? Как вернуть? И куда, куда ушёл её драгоценный друг? Есть ли у неё хоть малейшая возможность ещё раз поговорить с ним?.. И признаться, признаться в том, что он был всем: трелью кузнечиков, песнею дождя и даже самым красивым стихотворением, которое она слышала по радио!
***
Но одно Энн точно не увидит: на стене аккуратным шрифтом были выведены буквы. немного небрежно, но всё таки аккуратно, совсем ценно. Это было письмо..
«..Я надеюсь, что в следующей жизни мы с тобой обязательно свидимся, Энн. И тогда я наконец смогу обнять тебя. Смогу наконец показать, что настоящим солнцем был не я в твоей жизни, а ты в моей. И мне хотелось бы, чтобы ты знала о том, как сильно я дорожу тобою. И ничто не сравнится с тем, как ты осветила мою жизнь своей искренностью и добротой…
Мне всегда хотелось вытереть дорожки слёз с твоих щёк, ведь смотреть на то, как тебе больно, а я не могу показать своего присутствия—неимоверно больно.
Но теперь… теперь позволь мне быть солнцем, что будет греть тебя, что спасёт от темноты. И коли будет шанс, то я вернусь к тебе.
В ливень.
С кучей писем и желания спасти от холода..
До скорой встречи, моя дорогая Энн..
от Кая Хоффера,
15 мая,19** год.»
