XII Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Посылка из Лондона

Одним тёплым августовским вечером, когда полуденный зной уже сошёл на нет, а ночная прохлада ещё не успела вступить в свои права, по тенистой липовой аллее неторопливо шёл глубоко задумавшийся человек, на вид лет тридцати пяти, в высоких сапогах, в чёрном охотничьем костюме и с ружьём на плече. Как и всякого охотника, его сопровождала верная собака, то быстро семенившая впереди него, то терпеливо ждущая, пока он с ней поравняется. По тяжёлому взгляду и очень широким усам, уходившим аж под скулы, могло показаться, что охотник – очень серьёзный и строгий человек, хотя близко знавшие его люди прекрасно понимали, что это совсем не так. Причиной столь необычного выражения лица являлась напряжённая работа мысли – в голове охотника беспорядочно летали, хотя и пытались собраться вместе, разрозненные мысли о низкорослом старичке, его вере в чудесный край, в котором все люди счастливы, о красоте русской природы и о том, не грешно ли убивать божьих пташек….

Где-то неподалёку вдруг послышался звонкий цокот копыт и тяжёлый стук деревянных колёс, который будто заранее на каком-то чудном языке предупреждал всю округу о скором приближении почтовой повозки. Собака радостно залаяла и завиляла хвостом, ведь здешний почтальон всегда имел при себе для неё какой-нибудь гостинец. Когда повозка подъехала достаточно близко, из неё высунулся юноша лет двадцати в тёмно-зелёной почтальонской шинели и сбившейся на бок фуражке. Широко улыбаясь, он прокричал:

– Доброго здравия, ваше высокоблагородие!

– И тебе не хворать, Павлуша! – необычайно высоким голосом для своего богатырского сложения ответил охотник. – Никак по мою душу пожаловал? Письмецо, небось?

– Никак нет-с, Иван Сергеевич, посылочка-с – добродушно ответил почтальон, и, немного подумав, важно добавил – из Лондона!

Трудно себе представить насколько изменилось лицо Ивана Сергеевича после последних слов юноши. Куда только пропала эта глубокая задумчивость, тяжёлый неподвижный взгляд, внешняя суровость? В два шага добравшись до почтовой повозки, охотник быстро достал из широкого кармана несколько монет и нетерпеливо проговорил:

– Ну же, голубчик, давай её скорее, как раз со дня на день ждал! – сунув оплату в руку недоумевающего почтальона, он выхватил посылку, которая представляла собой какой-то свёрток плотной бумагу.

В необычайном волнении Иван Сергеевич побежал в сторону своего дома, который уже виднелся за рядом стройных молодых деревьев, лишь бросив вполоборота: «Спасибо, Павлуша, до встречи!»

– А как же косточка для собаки-с? – в совершенной растерянности вымолвил Павлуша, хотя уже и не надеялся, что кто-то его услышит.

***

Охотничья усадьба, уже не скрывающаяся за молодыми липками, приветливо встречала хозяина. Задорные глазки окон сверкали в золотых лучах заходящего солнца; широкая терраса, подобно рукам доброго великана, распростёртым в объятьях, влекла к себе Ивана Сергеевича. Но взволнованный владелец усадьбы не замечал ничего вокруг себя – для него не существовало тогда ни алого солнца, плавно уплывавшего с небосклона, ни облаков, волшебно нависавших розовыми клубами над золотисто-бурой крышей, ни, наконец, нежного летнего ветерка, ласково колыхавшего его густые русые волосы. На крыльце уже с четверть часа хозяина дожидались кухарка Прокофьевна и псарь Игнат. Внешне ни он, ни она не были ничем примечательны, да и характерами необычными не отличались, но как же много раз писал с них литературные портреты Иван Сергеевич! Не гори он тогда столь сильным желанием попасть в рабочий кабинет, несомненно были бы подмечены им такие малозаметные детали, как нарочитая суровость Прокофьевны к Игнату, его недоумённо-тупое выражение лица и неловкие движения, взгляды исподлобья (это-то при том, что псарь с кухаркой каждый вечер вместе пили чай, мило беседовали и, по правде сказать, давно любили друг друга, хотя даже об этом не задумывались, да и когда бы им задумываться о таких глупостях…). Наконец, все их молчаливые разногласия разрешил только что прибежавший хозяин. Наскоро отдав приказания Игнату относительно собаки, а Прокофьевне насчёт дичи, которой в этот день было удивительно мало – лишь один подстреленный коростель, он с молодецкой удалью вбежал в спальню….

С самого момента получения посылки, Иван Сергеевич был в невероятно воодушевлённом состоянии. Ведь где-то в далёком городе Лондоне в тот самый час мимо громадного здания из стекла и стали – «Хрустального дворца» – прогуливался после очередной победы на турнире его хороший знакомый – мэтр шахматного искусства – Адольф Андерсен, с которым они не раз часами скрещивали шпаги над бескрайними просторами чёрно-белого поля.

На массивном письменном столе с бархатным покрытием уже несколько дней стояла нетронутая доска со множеством красивых резных фигурок, едва различимых в полумраке комнаты. Войдя в кабинет, Иван Сергеевич поспешил зажечь уже стоявший в подсвечнике огарок, но, немного подумав, заменил его новенькой свечой, доселе мирно лежавшей на полке, под портретом бывшего хозяина поместья. В неровном свете мерцающего огонька, кабинет был больше похож на штаб заговорщиков, чем на рабочее место человека умственного труда, но по радостно-взволнованному лицу Ивана Сергеевича можно было легко понять, что в его действиях нет ничего предосудительного. Ловко орудуя красивым ножом из слоновой кости, счастливый обладатель посылки нетерпеливыми движениями срезал обёрточную бумагу и взору его предстала блестящая и очень приятная наощупь журнальная обложка с изящно выведенными на ней словами «Chess Player’s Chronicle».

Особое внимание читателя привлекла страница с броским заголовком: «Сенсационная победа А. Андерсена на первом международном турнире в Лондоне». «И действительно! – подумал Иван Сергеевич – кому бы могло прийти в голову, что человек, которого изначально не приглашали на турнир из-за недостаточного уровня игры, вдруг займёт там первое место, опередив Кизерицкого, Горвица, да самого Стаунтона, в конце-то концов!». За статьёй следовали записи сыгранных партий: буковка к буковке то тут, то там мелькали английские названия фигур, небольшие изображения каких-то позиций, фотографии напряжённых и сосредоточенных людей, низко склонившихся над лакированными шахматными столами. Чего там только не было! По мере прочтения, Иван Сергеевич двигал по своей доске поочерёдно то белые, то чёрные фигурки, как будто совершая таинственный ритуал, смысл которого был известен только ему одному, однако внутреннее напряжение меньше не становилось. «Да где же она?!» – вдруг неожиданно вскрикнул читатель – «Нет уже сил терпеть! Такое важное событие просто обязано было освещаться в самом начале!». Ещё несколько мгновений продолжалось томительное ожидание, но вот, радостный выдох обозначил окончание поисков: была открыта страница с записью игры, которая-то и являлась причиной столь взволнованного состояния получателя посылки – «Бессмертная партия», как её назвали с лёгкой руки одного известного англичанина. В ней, судя по письмам, полученным из Лондона, творились самые настоящие шахматные чудеса. В России о ней ходили самые разные толки: кто-то говорил, что белые выиграли посредством простенькой жертвы, кто-то напротив, утверждал, что жертвы были гениальными и им не было конца в этой замечательной игре, некоторые вообще высказывали мнение, что чёрные, забрав бесчисленное множество вражеских фигур, отбились от стремительной атаки белых и смогли их одолеть; но никто почти не видел «бессмертную» в глаза. И вот, он, счастливый обладатель лондонского шахматного журнала, готовился одним из первых в России разобрать столь противоречивую, но несомненно увлекательнейшую партию.

Ведомые ловкими движениями рук, лёгкие деревянные фигурки быстро встали по своим местам, готовясь повторить судьбу своих дальних сестёр из Англии, с одной лишь маленькой поправкой, что ими собирался управлять не великий немецкий маэстро Адольф Андерсен, а скромный российский любитель из деревни. Когда всё было готово, маленькая белая пешка с аккуратной круглой головкой продвинулась на две клетки вперёд от исполинского короля, чья корона удивительно была похожа на каменный цветок из сказок про хозяйку Медной Горы. Началась «бессмертная» партия. Дальше всё стало развиваться невероятно быстро. Иван Сергеевич передвигал деревянные фигуры, но не замечал своих движений, всё происходило как во сне, как в каком-то чудесном сне: вот кони в причудливом вальсе пронеслись по краю доски, вот белая пехота, как ей это и положено на обычной войне, стройными рядами атакует вражеское войско, вот слон героически приносит себя в жертву за овладение важным пунктом, вот пала белая башня, хранительница королевского спокойствия…. Внешний мир перестал существовать: исчезла кухарка, которая трижды за вечер пыталась дозваться хозяина к ужину, исчезли большие старинные часы, строго гремевшие каждый час, исчез шкаф со стеклянными дверцами, в которых некогда отражался кабинет, исчез кожаный диванчик, когда-то стоявший напротив стола, исчезли картины, иконы, исчезла самая жизнь – не было ничего – только шахматы….

***

Солнце над Спасским-Лутовиново давно уже встало. На массивном столе с бархатной подложкой были разбросаны резные фигурки, догоревший кусочек свечи в подсвечнике напоминал о бессонной ночи, а на шахматной доске, мирно стоявшей тут же, чёрный король лежал поверженный в окружении своей многочисленной армии и всего трёх белых фигур. Иван Сергеевич Тургенев, сладко потягиваясь, сидел за столом и с удовольствием вспоминал о событиях минувшего дня: один подстреленный коростель, посылка из Лондона, «Бессмертная партия», мысли о встретившемся на охоте низкорослом старичке….

«Как странно всё произошло, – размышлял великий писатель, – думал о том, чтобы написать новый рассказ, а вдруг на целый день выпал из жизни; хотел поохотиться, чтобы Прокофьевна приготовила что-нибудь вкусное, а принёс всего лишь одного коростеля и даже не подумал о еде…. Еда, охота…. А разве я для того зверей убивал, чтобы есть? Так-то я больше их для потехи…. Сложно…. А назову-ка я того старичка, что мне вчера встретился, Касьяном, будет он с чудесного края родом, пускай, с Красивой Мечи…».

***

Вскоре, в том же 1851 году, мир увидел рассказ Ивана Тургенева «Касьян с Красивой Мечи», вошедший позднее во всемирно известный сборник рассказов «Записки охотника».

Эпилог

По окончании основного повествования, хотелось бы рассказать несколько фактов из жизни Ивана Сергеевича, которые легли в основу рассказа:

В начале августа 1851 года Тургенев находился в родовом имении – Спасском-Лутовиново; судя по фотографиям, сделанным немного позже (1854 г.), у него были густые, уходящие под скулы усы, но борода ещё не появилась; несмотря на свой исполинский рост (192 см), Тургенев имел высокий, почти женский голос, что не могло не удивлять его собеседников. Иван Сергеевич считался очень сильным шахматистом – изучал серьёзную теоретическую литературу и участвовал во множестве официальных турниров, в семидесятых годах он, по приглашению именитого маэстро Игнаца Колиша, стал вице-директором крупнейшего на тот момент турнира, проходившего в Баден-Бадене; несомненно, стоит отметить, что Тургенев в числе немногих знаменитых россиян был подписан на ежемесячный английский журнал «Chess Player’s Chronicle», в июльском выпуске которого впервые публиковалась «бессмертная партия». Однако, кроме того, что Тургенев был сильным шахматистом, он являлся и чрезмерно эмоциональной личностью. Вот, что писал очевидец по поводу одной партии Ивана Сергеевича: «… он был сильно взволнован. Глаза его словно метали искры, его движения были нервными. Он сосредоточил своё внимание на игре, которая, в конце концов, благодаря значительным усилиям с его стороны, привела к поражению противника. После окончания партии Тургенев вздохнул с чувством облегчения».

Кто знает, как развивалась бы история шахмат, не будь Иван Сергеевич столь впечатлительным человеком? Ведь именно эмоции мешали ему полноценно использовать все свои обширные знания и могучий шахматный опыт.