Закат всегда прекрасен в своем великолепном явлении.
Нежной персиковой розой распускается весеннее солнце, похожее на полыхающий диск, распластанный на бархатистом сиренево-голубом небе. Лимонная каемка полукруга слепит глаза – она опускается все ниже и ниже, зарождая чувство тревоги и обреченности в душе, из которой рывком выдернули что-то живое, что еще было способно отвечать за эмоции на лице. Свет ярким отблеском переливается оранжевыми, багряно-красными и золотыми лепестками, укрывающими горизонт разделанной на дольки апельсиновой коркой.
Закат будто руки.
Тонкие, еле видимые, расплывающиеся в последних лучах солнца, сломленного обступившей его со всех сторон тьмой. Детские ручонки в изящных кремовых перчатках, с реками замерзших голубых вен и едва различимыми сухожилиями облаков. Они тянутся, дотрагиваются лица, обжигают шелковым прикосновением обжигающего тепла.
Каждый наступающий день – будто спасительный глоток жизни.
Стотысячный упущенный шанс спасти свое сердце и все изменить.
Тогда все, что им остается – продолжать слепо верить, а вдруг именно следующее утро все изменит? Только время идет, солнце встает и тонет в болотных водах горизонта, уступая место ночи, из раза в раз поднимается снова, но ничего не меняется.
Сегодня заката не будет.
За окном бушует буря.
Слышно, как порывы ветра безумно шепчут, кричат, выжигают сознание предсмертными всхлипами, поднимают костлявыми руками опавшие листья и кружат их в вихре танца, бережно укладывая у подножия мрачного сада вересковым венком. Слышно, как ветки лип переругиваются жутким клекотом и стучат глухо по поверхности черепицы.
Вокруг спокойно и тревожно одновременно. Крыльцо, словно одряхлевший старик, дышит, поскрипывая сочленениями досок под порывами ветра снаружи. Оно тоже ждет. Ждет, когда же в очередной раз наступит утро, чтобы подарить ему новую, пускай и горькую надежду.
Безнадежную надежду, уже наполовину превратившуюся в отчаяние. Сколько дней прошло с того момента, как это началось? А может и не дней вовсе. Месяцев, лет? В этом месте время всегда останавливается. Более того, это самое время, скованное лишь корпусом часов, будто перестает существовать, стоит лишь переступить врата, освещенные кроваво-алым светом фонаря над входом.
Город-крепость Анадеви с беломраморными стенами.
Холл – округлое помещение с высоким, будто стеклянным сводчатым потолком, в котором зеркально отражается комната в грязно-кровавых тонах. Чернильные, почерневшие от старости стены держатся за счет массивных колонн, украшенных лизенами: они принимают форму драконов с расправленными крыльями и распахнутыми пастями, из которых в северную сторону особняка стрелками уходят выделяющиеся золотые украшения, имитирующие языки пламени. Выделяются хаотично расставленные по углам, по всему периметру холла, потертые от времени канделябры с редкими, но уже давно остывшими свечами. Противоположную стену украшали картины прошлого столетия вперемешку с цветастыми гобеленами, будто бы собранными из серебряных лоскутков. Лестница с высокими перилами и позолоченными, закругленными поручнями находится западнее, настолько припрятанная объятиями темноты, что разглядеть ее со стороны входа практически невозможно.
От пола к потолку, извиваясь и вводя в какой-то торжественный транс, поднимается изящная музыка скрипки – красиво льющиеся ноты, складывающиеся в тесное переплетение тьмы и света, грации, нежности и грусти, светлой радости и щемящей сердце тоски.
В самом разгаре достаточно редкое событие в окрестностях Анадеви – бал.
Роскошный зал переполнен.
Людьми, конечно же. Раздаются разговоры, серебряный и чистый девчачий смех, шепот, шелест юбок и негромкое постукивание каблуков. Сердца такие хрупкие, словно стеклянные, внутри нарядных фарфоровых кукол, зовущих себя «леди». Они всего лишь легкомысленные глупые существа, не способные ни на что, кроме собирания вульгарных сплетен и мечтаний о своем единственном принце.
Войдя внутрь, вы встретите мстителей-одиночек, блуждавших, словно грешные твари, в поисках ночи. Войдя внутрь, вы не увидите потемневшие пятна крови на рубашках, горящие ненавистью глаза, вываливающиеся из орбит в поисках ненавистного противника – они не выставляются здесь на осуждение, однако именно таковыми являются души всех присутствующих.
Почти всех.
Она стоит у стены, разглядывая гостей скучающим, чуть высокомерным взглядом прищуренных изумрудно-зеленых глаз, которые горят безразличием. Маска неприступности – сквозь нее сложно было рассмотреть какие-то человеческие эмоции на лице принцессы. Шуршание шелков церемониальных парадных одежд, бесконечные представления – все это ей быстро наскучило, а от любезностей даже болели губы.
Она верит, однажды все образуется. Их услышат.
Да только когда еще? В момент, когда окропленная горячей кровью земля перестанет сотрясаться в эпилептических приступах от взрывов гранат, когда хлопья пепла больше не буду сыпаться с неба подобно снегу, когда воздух, обжигающий легкие, больше не будет душить дымом и гарью – будет уже слишком поздно.
Девушка знает, для нее это знакомо до дрожи в пальцах и вставшего поперек горла крика. Если не ей, то кому же еще говорить об этом чувстве, когда только-только теплящаяся надежда, приобретающая вкус пролитых соленых слез, горького шоколада и обиды, захлебывается собственной кровью и зажимает живот от импульсов нестерпимой боли?
Кому, если не ей стоять на этом пути – «пытаться до конца, пока еще могу»?
Казалось, все, что ее окружает вокруг в данный момент – сплошная ложь, пространственный карман, заполненный холодными, обжигающими иллюзиями. Хочется вновь стать маленькой девочкой, спрятаться под одеяло так, чтобы никто никогда не видел ее напуганных глаз и тихого, срывающегося плача.
Кассандра Фрайт похожа на дикую вишню, на ее бледно-розовые воздушные цветы с тонким ароматом, что-то изящное, хрупкое, невесомое, но стоит до него дотронуться, как оно начинает осыпаться и растворятся в порывах легкого ветерка, дующего откуда-то с востока, где восходит полыхающее оранжевое солнце.
Оркестр отыгрывает уже далеко не первый танец, однако к ней так никто и не подошел. Неудивительно, до подходящей к горлу тошноты знакомая ситуация. Наверное, девушка и не ждала. На любопытные, опасливые, презренные, жалостливые, чуть завистливые и реже – восхищенные взгляды она давно перестала обращать всякое внимание, хотя иногда ей действительно хотелось плакать от бессилия.
Вся эта безликая толпа людей, ровным счетом, не знающая ничего о ней и ее семье, кроме неправдоподобных слухов и сплетен, — всего лишь пустое место в неторопливо бегущей жизни одной одинокой наследницы престола враждующей со столицей страны.
Они знают – можно просто смотреть на человека с примесью любопытства и жалости, как делают все в округе, а потом отводить взгляд, стоит посмотреть им в глаза в ответ с вызовом, с немым криком «Неправда!». Наверняка, каждый из этих анахоретов без лиц и предыстории, при этом думает: «Как она может просто стоять здесь и улыбаться людям, прибывшим сюда с целью пролить кровь, зная, что совсем скоро весь ее город будет раздавлен тяжелой артиллерией, а она сама умрет?».
Хочется закрыть глаза и заткнуть уши, не дышать пару сотен лет, пропустив мимо себя этот поток речей, ломающих уверенность в себе на тысячи осколков, которые разлетелись прямо под ее ногами обжигающим ледяным ковром. Она убита изнутри бесконечным ожиданием конца и стремлением исправить неисправимое, свернув с предначертанного пути туда, где за пределами неба танцуют далекие затуманенные звезды.
А ведь совсем недавно рыжеволосая леди Фрайт могла позволить себе смеяться.
Могла позволить себе долго любоваться, как за линией горизонта беспощадно утопает в искрящейся всеми цветами радуги воде, все еще обжигающее кожу солнце, олицетворяющее для нее прекрасное божество, повернутое лицом к далекому поднебесью.
Закат…
– Разрешите вас пригласить, — мягкий голос, чуть приглушенный из-за грохочущей музыки, с львиным мурлыкающим акцентом истинного жителя Сархарда, отвлекает рыжеволосую принцессу от рассуждений, заставив вздрогнуть от неожиданности и, надо сказать, искреннего удивления. Девушка пошатнулась, сделав осторожный полушаг, прижавшись к холодной стене зала и с любопытством осматривая своего партнера.
Худощав, разодет в дорогую генеральскую форму Совета, расшитую поблескивающими золотыми нитями на плечах. Верх аристократизма и эстетичности. Его лик сверкает в голубовато-серебряных, мертвых оттенках и бликах пробивающегося сюда света. В полуприкрытых глазах сверкает турмалиновая пыль, и губы изгибаются в легкой снисходительной улыбке. Он стоит, словно фарфоровая кукла, будто парит в воздухе; его движения прозрачны, будто он святой призрак; и, кажется, нет существа прекраснее, чем он.
На нем дорожный плащ более мягкого пепельно-серого оттенка золы, с крупными выгравированными пуговицами и вышитыми на плечах золотыми узорами, красные сапоги для верховой езды.
Точно. Кажется, он носит благородное имя династии Сея. Таинственный сопровождающий делегации мистера Хьюберта Гислейна, никогда не принимающий участия в решении вопросов, он просто несет его знамена, что по черноте превосходят даже безмерно холодную душу скорианы.
Белый костяной Ворон делает ход, и хрустальная пешка рассыпается осколками пыли, уносясь в небесную гладь. Ход. Принцесса, она словно героиня не нашего времени, скитающаяся по своей замерзшей пустыне, ошибаясь, падая, разбиваясь. Куда же делся тот холодный расчет и маска презрения? Неужели враг так искусен, чтобы растопить ее сердце, полное осколков льда?
На секунду замерев, Кассандра неожиданно для себя улыбается в ответ молодому человеку, продолжая пристально смотреть в его большие, глубокие глаза, погружающие ее в состояние, напоминающее гипноз. Он склоняется в поклоне, она, отвернувшись чуть в сторону и опустив стыдливо глаза, приседает в реверансе, подобрав кончик подола платья пальцами.
Девушка чувствует жар, поднимающийся откуда-то изнутри, по внутренностям, к ее щекам, заливающимся легким, но таким живым румянцем. Зазвучали первые торжественные звуки вальса, напоминающие тревожные удары набата. Осторожно, словно боясь обжечься, она вкладывает свою чуть подрагивающую ладонь в ладонь таинственного господина, позволяя закружить себя в танце. Его вторая рука опускается ей на талию, едва ее касаясь. Разные глаза достаточно мягко и сосредоточенно осматривают рыжеволосую принцессу, однако мертвенный лед его длинных пальцев выдает всю напряженность, словно юноша боится этого танца не меньше самой Кассандры.
Леди Фрайт смотрит через его плечо, стараясь не соскользнуть по грани. По той тонкой грани игры в безразличие между ними, за которой ни ее, ни его не ждет ничего кроме катастрофы и грандиозного провала. Она слышит каждый стук сердца своего партнера, он так близко, что по всему телу пробегают мурашки, но это уже совсем не страх.
Огни зала проносятся перед глазами, музыка заполняет собой погруженный в туман зал, и все вокруг, что так противно молодой наследнице, кроме сжимающей ладонь теплой руки, беззаботной улыбки и собственного отражения в ясных глазах, кажется таким неважным, нереальным и тусклым, словно находящимся с другой стороны матового зеркального покрытия. Кончик платья выскальзывает между пальцев рыжей бестии, и рука сама ложится на его плечо.
Мелодия идет вверх, а пара самозабвенно продолжает кружиться в этом вальсе, не касаясь мрамора пола, словно рядом нет толпы, не сводящей с них изумленных, восхищенных взглядов. Не замечая, как затихают разговоры и замирают танцующие гости. Он, держащий Кассандру в своих объятьях, словно она его собственность. Она, смотрящая на него, словно он единственный человек во всем белом свете.
И в этот миг, такой трепетный и до невозможности обреченный, никто почему-то не вспоминает о том, что эта хрупкая девушка с длинными развевающимися волосами, напоминающими полыхающие языки пламени – та самая наследница уже формально не существующей крепости, которую уже завтра на рассвете снесут бомбардировщики с Сархарда, а парень – взявшийся невесть откуда посланник.
– Господин…Гленд? Гленд Сея? – чуть раскрасневшаяся Кассандра поднимает голову, взгляд полыхающих изумрудных глаз все время бегает по очертаниям новоприбывшего гостя, к которому она не испытывает презрения и той жуткой ненависти. – Это же ваше имя?
– Верно, – сощуривается Ворон, и его бледное лицо освещает одна из красных ламп. Чувство легкости и окрыленности, такое ощущение, будто тело живет собственной жизнью – жизнью этого последнего танца. – И, я прошу прощения за свое невежество. Могу я узнать ваше имя, миледи?
— Кассандра. Кассандра Фрайт.
— О, принцесса! Мое почтение… — наивный взгляд, чуть испуганный, но от этого молодой альбинос кажется только милее, невиннее и привлекательнее. Искра смятения, сменившаяся восторгом и нескрываемым уважением к находящейся в его власти девушке.
Этот танец – вальс, сопротивление Огня и Льда. Красная королева, она не ведала пощады, жалости, верности, обещания так безжалостно изувечили ее душу, но сейчас она позволила себе забыть. Воительница, победительница – ей не суждено понять, что это его руки топят в своих бесконечных льдах остатки ее мира, развалившегося, словно карточных домик, превратившегося в пепел. Правитель королевство зеркального льда смотрит свысока только в одно зеркало на одного человека, на того, кто никогда не преклонит голову, не падет проигравшим. Усмехается, глядя в горящие глаза своей королевы и осознавая, что становится лжецом, играющим с собственной совестью.
– Тогда будем танцевать весь этот вечер! – с ликующим всхлипом повторяет вполголоса беловолосый юноша, сжимая в своих объятиях девушку. – И…обязательно станцуем в следующий раз, ладно?
– Знаете, было бы здорово танцевать вот так всегда-всегда… –Кассандра мягко улыбается в ответ, закрывая глаза и приподнимая подол длинного платья, сама того не замечая, она склоняет голову ему на грудь. Вокруг него непривычный цветочный аромат…это запах орхидеи? Он близко, слишком близко, нарушая все правила: этикета, дружбы, приличия, но Кассандра испытывает удивительное безразличие, потому что никто никогда не смотрел на нее так, никто не решался протянуть руку, пригласив на единственный в ее жизни танец. Прикосновение слишком личное, как и весь этот вальс, являющийся уже чем-то большим для их обоих. – Гленд.
– Да, конечно!
Пусть она и знает, что следующего раза больше никогда не будет. Их время стремительно уходит, его осталось слишком мало…но…
Может, и вправду, однажды все изменится?
– Кассандра, а давайте полюбуемся закатом завтра вечером?
– Если завтра настанет.
Для нас – да.
