XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Глава 14

На следующий день в 9 часов утра его слуга вошел в комнату, распахнул ставни и поставил подле кровати поднос с чашкой горячего шоколада.

Повернувшись на правый бок и положив под щеку ладонь, Дориан сладко спал. Он выглядел как утомившийся от игр или учебы ребенок.

Слуге пришлось дважды коснуться его плеча прежде чем Дориан проснулся и приоткрыл глаза. На его лице блуждала та самая улыбка, которая выдавала в нем человека еще не до конца очнувшегося от крепкого и приятного сна.

Этой ночью его ничто не тревожило, ни сны, ни какие бы то ни было мысли. А легкая улыбка свидетельствовала об удовольствии ощущать себя молодым, полным сил и привлекательности.

Дориан потянулся и, приподнявшись на локте, принялся пить свой шоколад.

Ласковые лучи ноябрьского солнца проникали в комнату. Казалось, что за окном не поздняя осень, а настоящее майское утро, таким теплом и светом они наполняли спальню.

Однако кровавые события прошлой ночи стали постепенно всплывать в сознании Дориана, возвращая его к действительности. Он вздрогнул, вспомнив о том, через что ему пришлось пройти. На мгновение его вновь захлестнула та самая ненависть, которая заставила его убить Бэзила Холлуорда. Ярость и бешенство словно пронзили его.

А ведь мертвец все еще был здесь в этой комнате. Какое ужасающее зрелище! Настолько отвратительное, что место ему только в ночной тьме, но никак не в лучах солнечного света.

Дориан почувствовал, что если он и дальше продолжит размышлять на эту тему, то заболеет или что еще хуже, сойдет с ума.

Есть грехи, которые приятнее вспоминать, чем совершать. Гордость и удовлетворение от содеянного превосходят по силе эмоций те страсти, которые испытываешь в момент преступления.

Но этот грех был не такой — его хотелось стереть из памяти и забыть раньше, чем он уничтожит того, кто его совершил.

Часы пробили половину десятого. Дориан провел рукой по лбу, словно прогоняя навязчивые мысли, и быстро встал с постели. Он тщательно оделся, уделив особое внимание галстуку и кольцам.

Завтрак сегодня длился дольше обычного. Дориан неторопливо пробовал различные блюда, беседуя с лакеем о новых ливреях, которые собирался приобрести для всей своей прислуги в Селби. Параллельно он просматривал почту. Некоторые письма вызывали у него улыбку, другие казались скучными, а одно настолько вывело его из себя, что будучи прочитанным три раза было с раздражением разорвано.

«Ужасная вещь — женская память!» — как то раз сказал Лорд Генри.

Выпив чашечку черного кофе и промокнув рот салфеткой, Дориан взялся за письменные принадлежности. Он написал два письма, одно из которых положил во внутренний карман сюртука, а второе отдал ожидающему лакею.

«Френсис, отнесите это письмо на Хэртвортстрит, 152, и если мистера Кэмбелла нет в городе, узнайте, куда можно отправить корреспонденцию».

Как только слуга удалился и Дориан остался один, он зажег сигарету и начал рисовать на клочке бумаги цветы и схематические архитектурные узоры. Постепенно из штрихов стали складываться человеческие лица. В какой-то момент Дориан заметил, что в каждом из них проступают черты Бэзила Холлуорда.

Он нахмурился, встал, подошел к библиотеке и взял первую попавшуюся книгу. Он твердо решил больше не думать о случившемся до тех пор, пока его не вынудят к этому обстоятельства. Дориан прилег на диван и раскрыл книгу.

CHAPTER XIV

At nine o’clock the next morning his servant came in with a cup of chocolate on a tray, and opened the shutters.

Dorian was sleeping quite peacefully, lying on his right side, with one hand underneath his cheek. He looked like a boy who had been tired out with play, or study.

The man had to touch him twice on the shoulder before he woke, and as he opened his eyes a faint smile passed across his lips, as though he had been lost in some delightful dream.

Yet he had not dreamed at all. His night had been untroubled by any images of pleasure or of pain. But youth smiles without any reason. It is one of its chiefest charms.

He turned round, and, leaning upon his elbow, began to sip his chocolate.

The mellow November sun came streaming into the room. The sky was bright, and there was a genial warmth in the air. It was almost like a morning in May.

Gradually the events of the preceding night crept with silent blood-stained feet into his brain, and reconstructed themselves there with terrible distinctness. He winced at the memory of all that he had suffered, and for a moment the same curious feeling of loathing for Basil Hallward that had made him kill him as he sat in the chair, came back to him, and he grew cold with passion.

The dead man was still sitting there, too, and in the sunlight now. How horrible that was! Such hideous things were for the darkness, not for the day.

He felt that if he brooded on what he had gone through he would sicken or grow mad.

There were sins whose fascination was more in the memory than in the doing of them; strange triumphs that gratified the pride more than the passions, and gave to the intellect a quickened sense of joy, greater than any joy they brought, or could ever bring, to the senses.

But this was not one of them.

It was a thing to be driven out of the mind, to be drugged with poppies, to be strangled lest it might strangle one itself.

When the half-hour struck, he passed his hand across his forehead, and then got up hastily, and dressed himself with even more than his usual care, giving a good deal of attention to the choice of his necktie and scarf-pin, and changing his rings more than once.

He spent a long time also over breakfast, tasting the various dishes, talking to his valet about some new liveries that he was thinking of getting made for the servants at Selby, and going through his correspondence. At some of the letters he smiled. Three of them bored him. One he read several times over, and then tore up with a slight look of annoyance in his face.

«That awful thing, a woman’s memory!» as Lord Henry had once said.

After he had drunk his cup of black coffee, he wiped his lips slowly with a napkin, motioned to his servant to wait, and going over to the table sat down and wrote two letters.

One he put in his pocket, the other he handed to the valet.

«Take this round to 152, Hertford Street, Francis, and if Mr. Campbell is out of town, get his address.»

As soon as he was alone, he lit a cigarette, and began sketching upon a piece of paper, drawing first flowers, and bits of architecture, and then human faces. Suddenly he remarked that every face that he drew seemed to have a fantastic likeness to Basil Hallward.

He frowned, and, getting up, went over to the bookcase and took out a volume at hazard. He was determined that he would not think about what had happened until it became absolutely necessary that he should do so.

When he had stretched himself on the sofa, he looked at the title-page of the book.