– Серый, я не знаю, что делать. Ты понимаешь, я человек творческий и не могу так работать, – Лёша поднял взгляд на лучшего друга, мрачно разглядывающего пятна краски на скатерти, и запнулся. – Я, наверно, всех уже достал своим нытьём.
– Ладно бы ты просто ныл… – Серёжа отхлебнул остывший чай и откинулся на спинку дивана. – Честно говоря, я технарь, мне все эти метания души чужды, но с тобой серьезно что-то не так. Слушай, а попробуй к знахарке сходить.
– Ты думаешь, я не пробовал? Я всех знахарей, целителей, колдунов в Москве знаю, – грустно усмехнулся Лёша. – Ещё несколько таких «плодотворных» месяцев – и всё, я на дне.
– Не раскисай. Есть ещё один вариант. Не хотел тебе это предлагать, как-то мутно, и я сам в это не верю, но раз уж такое дело… Ты про таблетки от мерзких людей слышал?
Лёша подавился чаем.
– Короче, есть у меня знакомая девушка-психиатр. Если она решит, что тебе эти таблетки нужны, может выписать. Вот номер, сходи к ней. Алиса, вроде, – Серый нехотя поднялся с дивана, накинул кожанку и исчез в дверном проёме.
Лёша записался на приём на субботу и пошёл сооружать себе что-то на ужин. Готовить было лень, поэтому парень доел вчерашние макароны и, не раздеваясь, завалился спать.
Эти три дня до субботы прошли в целом довольно гладко, не считая пары-тройки истерик на тему: «А вдруг я их выпью и стану как амёба?» – и бесчисленных порывов отменить приём.
Как ни странно, в субботу Лёшу уже почти не трясло. Бежевая рубашка с очень интересным пятном зелёной краски прекрасно сочеталась с фисташковыми брюками и новым пальто. Он взлохматил чёлку, посмотрел на себя в зеркало и остался доволен. Вроде не совсем псих.
Лёша вышел из дома и, насвистывая, отправился по нужному адресу. Сегодня его не напрягал даже вечный снегодождь и бабушка из соседнего подъезда со своими советами пойти работать на завод.
Алиса Лёше понравилась. Невысокая, хрупкая, с большими серыми глазами и подстриженными под каре тёмными волосами. Вместо того чтобы с порога лезть в душу и вытягивать из глубин сознания детские травмы, она усадила его в кресло, налила мятный чай в смешную кружку с жабой и начала спрашивать про его картины и вообще про творчество.
Лёше очень польстило, что Алиса знала его как художника ещё до их знакомства. Хотя в лучшие времена, а конкретно где-то полгода назад, его работы висели на всех известных московских и питерских выставках.
Они проговорили ещё пару часов, Лёша отметил, что у них были общие взгляды и на искусство, и на жизнь в целом. Когда он с увлечением рассказывал ей о будущем постмодерна, то вдруг заметил, что Алиса его почти не слушает и строчит что-то в крошечном блокнотике с лисой.
После небольшой паузы она подняла голову и как-то с сожалением сказала:
– Знаешь, с тобой не всё так просто, как я думала.
Лёша даже не знал, комплимент это или нет. Алиса продолжила:
– Если честно, сначала я думала, что ты обычный художник, который расстраивается из-за постоянного хейта. Такие приходят толпами и просят дать им таблетки, чтобы про их творчество никто не смел слова плохого сказать. Но это неправильно, искусство нуждается в критике как конструктивной, так и нет. С тобой всё гораздо интересней. Тебя не волнует мнение идиотов, но, видя вокруг себя только их, ты не можешь создать что-то по-настоящему хорошее. А другое ты и не умеешь. Вокруг тебя нет людей, которых стоит запечатлеть в картинах и для которых эти картины стоит создавать. Хотя нет, неправильно выразилась: такие люди есть, просто ты их не видишь за толпами недоброжелателей. Согласна, тебе правда нужны таблетки. Я закажу, через две недели они будут у тебя.
Лёша сидел в каком-то ступоре. Именно так всё и было, но он сам не мог выразить свои чувства словами. Лёша потряс головой и осторожно сказал:
– Я хочу тебя спросить, как специалиста, вот эти таблетки – это же гениальное изобретение. Можно облегчить жизнь миллионам людей, почему их не пропишут всем? Вот ты сама, наверно, их пьёшь?
– Я? Нет. Тебе они действительно нужны, даже не столько тебе, сколько искусству. Я хочу бороться, менять мир к лучшему, а не прятаться от него. Вот я и пытаюсь делать это по мере возможностей. К тому же если я начну их пить, то половину пациентов не увижу, – Алиса налила себе ещё чаю. – Ко мне все приходят за этими таблетками, но за пять лет работы ты второй человек, которому я их прописала.
– А можно ещё один вопрос? Но это уже не как к специалисту. Может, сходим завтра куда-нибудь?
– Почему нет… – улыбнулась девушка.
Лёша вышел на улицу и вдохнул мартовский, пахнущий сумерками, весной и свежестью воздух. Так хорошо ему не было уже очень давно. Его вдруг посетило желание творить, но очень лёгкое, невесомое, как будто проедет машина с громкой музыкой или залает собака, и всё – нет его. На картину, конечно, не хватит, но пару набросков сделать можно.
Лёша сел на ближайшую лавочку, достал из кармана блокнот и карандаш и несколькими движениями руки наметил кота на крыше, ветку с набухшими почками и тающие сугробы.
«Как приду домой, надо будет пастелью акцентов добавить… Или акварелью?» – подумал он.
Но эти мысли сразу вылетели из головы, когда Лёша поднял голову и увидел Алису, следящую за ним из приоткрытого окна. Она помахала парню и отошла. Он ещё пару минут постоял, надеясь, что Алиса вновь появится, но не дождался и ушёл.
Эти две недели прошли для Лёши словно в дурмане. Он списывал это на весеннее обострение и часто меняющуюся погоду, но самообман не помогал. За это время он ещё несколько раз встретился с Алисой. Лёше было классно с ней, Алису нельзя было назвать и такой как все, и не такой как все, она была такой, какой нужно. Возможно, она просто нашла к нему подход как к одному из своих многочисленных пациентов.
За день до получения таблеток они сидели на лавочке в парке и кормили голубей. Лёша в очередной раз завёл разговор про таблетки. Алиса почему-то хмурилась и отвечала очень неохотно.
– Ну а как они вообще работают-то? Это же должно по-научному объясняться? – спросил он.
– Всё просто. Человек сам неосознанно уже при первом знакомстве чувствует: хорошо с ним поступит другой или нет. Там это сложно объясняется по мимике, манере речи и тому подобным вещам. Ты пьёшь эту таблетку, твой мозг блокирует гипотетически нехорошего человека, и для тебя он потом просто не существует.
– Гениально…
– Не хотела тебе говорить, но я последнее время не справляюсь и тоже начну пить таблетки. Мне уже коллеги говорят, что надо, – мрачно сказала Алиса.
– А как же работа? Ты сама говорила, что если начнёшь их пить, будут проблемы.
– Но я же не всю жизнь. Курс пропью и всё. И к тому же говорят, что через какое-то время просто перестаёшь замечать мерзких людей.
– А давай вместе? – предложил Лёша.
– Давай, – грустно улыбнулась Алиса. – Тогда до завтра. Приходи в клинику я тебе их отдам.
На следующий день, когда Лёша пришёл на приём, Алиса была в прекрасном расположении духа. Она достала блистер с таблетками и налила мятный чай в кружки с котятами. Выдавила две ярко-оранжевые кругленькие таблетки, дала одну Лёше, другую положила в рот и подняла чашку со словами:
– Ну за вдохновение и счастливую жизнь! – и проглотила таблетку. Лёша последовал её примеру.
Они сидели молча. Алиса говорила, что начинает действовать минут через десять. Лёше стало плохо. Тошнило и кружилась голова. Он прошептал: «Я пойду подышу», – и выскочил из кабинета. Парень постоял несколько минут на улице, ему полегчало, и он вернулся к Алисе.
Лёша спросил её, как она себя чувствует, но девушка не ответила. Сказал громче – никакой реакции. Он подбежал, потряс Алису за плечо, она как будто не замечала его. Сначала Лёша хотел вызвать скорую, но тут до него дошло, что происходит. Он хотел написать Алисе, но решил, что она и так всё поймет. Поэтому, не оборачиваясь, вышел из клиники и направился домой. На улицах Москвы стало гораздо меньше людей, но Лёша этого не замечал.
Уже дома он понял, что не забрал у Алисы таблетки, но возвращаться не стал. Парень вышел на балкон и посмотрел в холодное мартовские небо. Лёша вдруг вспомнил, что обещал Алисе написать её портрет. А сейчас уже поздно. Хотя, нет! Лёша бросился доставать мольберт и краски. Ночь работы – и её портрет был готов.
Алиса стояла на крыше в бежевом пальто, которое Лёша отдал ей в один из совместных вечеров, и держала в руках дурацкую кружку с жабой. У её ног тёрся кот – тот самый, с наброска, – а над головой простиралось бескрайнее мартовское небо.
На выставочных площадках у Лёши были свои люди, поэтому уже утром его картина висела в одной из лучших галерей Москвы. Место он выбрал сам: около окна, выходившего на такие же крыши.
Всё, что хотел ей сказать, Лёша сказал этой картиной. Он знал, что она придёт сюда, надеялся, что увидит его картину и всё поймёт. А вдруг нет? Алиса точно поймёт, она же психиатр в конце концов.
