Лай собак и грубый голос надзирающего лагеря разбудили женщину,
спящую в бараке. Она уже не помнила ни своего имени, ни своей
фамилии, теперь у неё был лишь номер… номер 177, выжженный клеймом
на её руке. Постоянная боль, пронизывающая руку в месте ожога не
давала забыть о нём, точно также, как жгучая боль, разъедающая её сердце
не давала забыть о том, что в соседнем бараке на сухой подстилке из
соломы лежала девочка, номер которой она не знала, но очень хорошо
помнила её имя, фамилию и возраст “Танечка Копылова, 4 года”. Именно
Танечкой, а не просто Таней была для неё эта девочка, как каждый
ребёнок для любой любящей матери. Каждую ночь она прислушивалась
ко всем шорохам, звукам и скрипам. В них она хоть на секунду надеялась
услышать голос своей малышки. Ежедневный детский плач крамсал её
сердце на тысячи кусочков, ведь в воображении всегда появлялся образ
мучающейся дочери. Напевая колыбельную, истерзанная горем мать
надеялась на то, что нежные нотки долетят и убаюкают маленькое
солнышко, запертое одновременно так близко, но в то же время так
далеко.
Что можно сказать об их прошлой жизни? Ничего…. Она оборвалась 22
июня в 4 часа утра. За одну минуту роковым утром исчезли радость,
счастье и смех, который всегда звонким колокольчиком звучал в их доме.
Остались только любовь, и невероятно сильная надежда… надежда на то,
что все обязательно будет хорошо.
Их судьба менялась со скоростью вспышки, которая возникает при
снимках фотоаппаратом. Танки, гул сирены, лай собак и грубые крики.
Один щелчок, и вот дом остаётся за сотни километров железной дорогой, а
старый разбитый вагон становится единственной крышей над головой. 2
недели пути. 2 недели тянувшиеся дольше, чем тянутся 2 года. Голод,
холод, непрекращающийся стук колёс и писк мышей в углах вагона —
вечные спутники, сопровождавшие “пассажиров” во время их поездки. И
вот остановка… Грубой ошибкой будет сказать, что люди выходили из
вагонов, они выползали из них, а кто-то и вовсе вываливался. На глазах
“доехавших до конечной остановки”, в обрыв скидывали тела тех, чей
“билет” оказался только в один конец. Изуродованные тифом и ранами,
худые от страшного голода и обезвоживания в обрыв падали целые
судьбы.
Вот вторая вспышка…. Она была очень короткой. Её рамки уместились в
один взгляд. Взгляд изнеможденных глаз, которые смогли прочитать
страшную табличку с надписью “Аушвиц”.
Третья вспышка стала самой мучительной. Никто и никогда не сможет
передать всю страшную боль, которую пришлось пережить матери, у
которой варварски отобрали её дитя. Этот момент навсегда остаётся в
памяти, наполненный криком, болью, страхом и ненавистью…
Ненавистью к тем, кто осмелился отнять самое бесценное, кто не пожалел
даже маленького ребёнка и со смехом отрывал его от матери, со смехом
клеймил лагерные номера на запястье, а потом бесчеловечно бросал на
каменный пол барака. Вот такие кадры заснял “фотоаппарат “, который
называется “время”. И в очередной раз просыпаясь от крика надзирателя,
ещё не старая женщина, которая навсегда останется известной, как номер
177, в голове представляла эти “снимки”. В лагере ей дали самую
страшную работу. Ни одна её напарница сходила с ума, исполняя этот
зверский приказ. Их заставляли хладнокровно наблюдать, как
расстреливают “провинившихся” узников, а потом так же хладнокровно
складывать уже не людей, а безжизненные тела в тележку и сваливать в
обрыв у лагеря. В чём был их вина? Для нацистов они совершили самое
страшное преступление — родились не той же расы, что и они.
Происхождение в стенах этого лагеря становилось смертным приговором
для его заключённых. За эту “вину” расплачивались все: — дети, старики,
женщины…
Однажды, когда пьяный палач приводил приговор в исполнение, он
заставил бедных девушек улыбаться, глядя на это безумие. И они
улыбались….Улыбались из страха пополнить ряды обречённых. Только
слёзы, которые ручьями катились из глаз, выдавали крик, раздававшийся
в их сердцах.
Чем жили бедные заключенные? Они жили надеждой. Жены жили
надеждой увидеть мужей, сестры братьев, а матери детей…Можно ли
сказать, что она давала им сил? Не сомневаясь ни минуты, в ответ
прозвучит слово “да”! Эта надежда была их единственным стимулом для
борьбы, для терпения и для веры. Вот так и номер 177 надеялась…
Но вместе с надеждой совсем рядом жил страх. Страх увидеть дочь
усыпленной в газовой камере, брошенной в печь или застывшей из-за
большой кровопотери при донорском переливании. Страх наполнял ночи
кошмарами, а сердце тревогой. Можно ли было его побороть? Сделать это
просто невозможно. Крамольная фраза : “ С ним надо было научиться
жить! “. И заключённые учились. Те кто не мог, сходил с ума и умирал,
впадая в безумие. Было это очень страшно. Однако никто никогда не
сможет представить и передать всю жестокость этого мира, которая
бывает беспощадной даже к безвинным.
Так день тянулся за днём, а число “виновных” всё росло. С каждым разом
ком к горлу подступал всё ближе. Пока однажды тоненьким голосом не
прозвучал крик: “Мама! “ Это был не крик отчаяния и страха, а крик
ребёнка, который был счастлив, увидев маму. Пораженная до глубины
души женщина подняла глаза и увидела перед собой маленькую, худую
девчушку, которая широко улыбалась, смотря на неё ясными глазками. В
тот момент ей хотелось выпустить из рук тележку, плюнуть на все запреты
и ограничения и прижать к груди свою малышку. Но как бы сильно не
сопротивлялось изнуренное разлукой сердце, разум прервал поток бурных
эмоций. Увидя двух надзирателей, ведущих овчарок на поводке, она
осознала, что любое резкое движение или своеволие приведёт к тому, что
по ним пройдутся пулемётной очередью или, того хуже, спустят собак. А
Танечка продолжала кричать,не понимая этого безразличия. Ещё
несколько минут крик оставался радостным, в надежде на то, что мамочка
просто не видит или не слышит её, но когда она отвернулась и начала
уходить, крик стал наполняться страхом, а потом и вовсе превратился в
плач. Плач горький, безнадежный и ужасающий….
Он мог ужаснуть любого человека, у которого было сердце. Однако
надзиратели и палачи лагеря были бессердечны. Вид плачущего ребёнка
никогда не вызывал у них жалость, а иногда становился даже поводом для
смеха. И сейчас они лишь посмеялись, увидев захлёбывающуюся от слез
беспомощную маленькую девочку. Что делала она одна на территории
лагеря и почему была без сопровождающих? Этого так и не удалось
выяснить изумленной матери. Однако она была счастлива! Просто потому,
что её ребёнок был жив!
О продолжительности этого счастья рассуждать тяжело. Кто-то может
прийти к выводу, что для заключённой, которая обречена на ужасающий,
зверский труд, оно было невероятно долгим. Но для матери, которая
считает минуты разлуки с дочерью, это счастье было необычайно быстро
вспыхнувшей яркой искоркой, которая так же быстро угасла….
Всё пошло по “сценарию” прошлых дней: те же люди, те же крики, те же
выстрелы и тот же страх…
У Танечки в это время в голове крутилась только одна мысль:“Почему
мама ушла от неё ?” Несчастная малышка пыталась найти оправдание,
пыталась понять этот поступок, а иногда даже убедить себя в том, что она
ошиблась. Не удавалось сделать ничего из этого. Она всё больше грустила,
впадала в страх и отчаяние. А что же мог сделать четырехлетний ребёнок?
Не найдя в себе больше сил, чтобы терпеть разлуку, и не понимая, что
люди, окружающие её, не намерены помочь ей, она начала подбегать к
надзирателям и плакать. Это был не просто плач, это был крик о помощи,
крик истерзанной души. Однако с детской наивностью она сквозь слёзы
твердила:”Дяденька, вы ведь хороший! Дяденька отведите меня к маме!”.
Так она в течение месяца слёзно умоляла всех, кто попадался ей на глаза.
Но не сожаления вызвали эти слёзы… Они привели к заключению
“Ребёнок сошёл с ума!”.
Сумасшествие было ещё одним “преступлением” для узников концлагеря
“Аушвиц”. И не колеблясь ни секунды, девочку буквально за волосы
отвели и швырнули в новую толпу “виновных”. Тысячи проклятий были
выкрикнуты в тот момент. Однако ни одно не смогло заставить хотя бы
обернуться бездушных существ…. Для них это были даже не люди,
умеющие говорить и чувствовать, а грязное отребье, которое не имело
права на жизнь. И беспомощная четырехлетняя девочка, одно из самых
чистых и невинных созданий в округе, теперь тоже принадлежала к их
числу.
Она не понимала, куда ведут всю эту толпу и, почему люди вокруг
бояться взглянуть на неё. Смятение и страх ежеминутно сковывали всё её
маленькое детское сердечко. Но весь этот страх пропал, когда выйдя на
край обрыва, она увидела маму, стоящую вдалеке рядом с какой-то
незнакомой для неё женщиной. И на этот раз она точно уловила её взгляд!
— Мама! Мамочка! — начали раздаваться радостные возгласы.
Но в ответ отозвалось лишь ужасающее “Нет!”. Этот крик пробрал
каждого до самого нутра и звучал до тех пор, пока не прозвучал
выстрел….
После него на земле остались лежать тела двух самых близких на свете
людей, матери и дочери… У обеих прекратилось биться сердце… Сердце
одной остановила пуля, а сердце второй разорвалось от горя! Однако все
те, кого ожидала следующая пулемётная очередь были готовы покинуть
этот мир с облегчением, зная, что череда страданий этих несчастных душ
уже закончилась.
