X Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Манго

Огни дрожащих домов

Сквозь шуршащие листья,

Словно бесконечные звёзды

В ночном сибирском небе.

Точно я не на третьем этаже,

А на сто двадцать седьмой платформе усталого небоскрёба.

Верно искрятся огоньки пристанища моего,

Из лампочек кухонных.

Жизнь кажется безмятежной.

Прохладно от буйных порывов ветра.

На часах стрелки играют в перегонки.

Десять минут до половины часа.

Под белой простыней занавесы моих век встретятся.

Шторы сомкнутся у серо-рыжего хвоста.

Вечность шуршит в подушке.

Сон унесёт в несносные волны,

Таящие в себе простор белеющий.

Волны те — обители изумрудов, опалов.

Волны взращивали на себе маки.

Окатил ключицы теплом лен песочный мельком.

— Мяу!

Лучи первые незаметно подкрались.

Свет растопил ямочки на щеках.

Муся в дремоте парирует усиками

И урчит благостно.

Утро.

Пушистому солнцу (котенку Мусе)

Прости за мою близорукость, наступала тебе на лапки.

Прости, что не давала писать на тапки.

Каюсь, разбила миску для молока!

Спасибо за теплоту и верность.

Ты — самый искренний друг, приходила на помощь первой.

Ты вытирала слезы с глаз сердобольным взглядом.

Мяукала по утрам, прыгала на постель

В мой лоб мокрым носом тыкалась.

Охотилась за тенями, таращилась в зеркало.

Оберегала дом от лукавого.

У двери на потрепанном стуле дожидалась нас с мамой.

Радостно приветствовала. 

Тянулась к рукам, вставая на задние лапки.

Терлась об тапки.

Не привыкну расставаться с тобой дольше, чем на полдня.

Но звезды колыбельную шепчут. 

Янтарная тишина.

Подсолнух

Я пуст и больше всего боюсь пустырей. 

Лежу под сиренью и глотаю лучи солнца майского. 

Сережки березовые падают прямо в нос.

Я не ною, спокоен как слон. 

Ломит затылок, хрустит плечо 

— Прерывается тишина.

Мой лоб гладок, как побережье Краснодарского края.

Мои щеки красные, 

Диатез от пустых и сладостных разговоров.

А брови густые, как непаханые поля Кузбасса.

Меня потрясло!

Рядом ползали пешеходы, не замечая моих желтых носков.

Моя идентичность размывалась.

Сорняки врастали в плоть, вонзались в сухую кожу.

Желтые носки стягивались в нарциссы.

Утопал в пропасти клещевой.

Пешеходы шли все быстрее.

Всуе метались, воевали, резали друг друга напополам

И жрали грязь.

Моё бренное тело ныряло к ядру измученного шара.

Душа была поодаль от мирских хлопот, 

Пустырей и желтых носков.

Пешеходы оставались идиотами.

Набор цифр с буквами пополнялся, зло сгущалось.

Добро же обретало новые формы.

Я перерождался вновь, 

Проходил мимо тех нарциссов с сорняками.

Как прекрасное уживается со столь безобразным…