XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

На месте города, в котором

Я жарким летом родилась,

В неведомые людям поры

К сини небес трава рвалась,

Стояли в тёмных рясах ели,

Берёзки-сёстры, глядя ввысь,

Держались за руки, шумели,

Как люди, прославляли жизнь.

В густой тени дубов и сосен

Стоял заброшенный пустырь.

Там местный князь однажды в осень

Построил чёрный монастырь.

От зла и ветра укрывали

Деревья жизни светлой нить

И тех, что всей душой желали

Святому Господу служить.

И жили, позабыв про страхи,

Волненья, страсти и людей,

Там одинокие монахи —

Творцы незыблемых идей.

Мужчины эти умертвили

В сердцах житейские нужды,

Мирские тяготы забыли,

Гнев, счастье были им чужды.

Простые люди очень редко,

Но навещали мрачный дом,

Над коим в день шептались ветки,

А ночью выл деревьев сонм.

***

Одним из живших там монахов

Был Алан — тихий, молодой

Мужчина. И печалью, мраком

Полны глаза его, тоской.

Так, одинокий и бесстрастный,

Он жил средь братьев, Божьих слуг,

Не помнить не имел он власти…

Во снах он видел жёлтый луг,

Он чуял ветер, слышал травы

И чей-то звонкий светлый смех;

В мечтах о звёздах и дубравах

Он видел горе, видел грех.

И стоя ночью на коленях,

С молитвой жаркой на устах

Просил у Господа прощенья,

Желая лишь забыть о снах.

***

Весенним утром по полянке

Девчушка, словно лань, неслась.

Ребёнок маленький, крестьянка,

Средь близких Ладочкой звалась.

С восторгом девочка смотрела

На сине-жёлтые цветы,

Глаза, как солнышко, блестели

От столь чудесной красоты.

Бежала крошка, улыбалась,

Спешила выполнить наказ.

Возможность ведь предоставлялась

Ей в первый и в последний раз:

Бежать к таинственным монахам,

Им хлеба, рыбы отнести.

Сердечко было полно страхом

И в то же время радости.

Давно ей интересно: что же,

Что можно там, в лесу, найти?

И что же все твердят: «Негоже

Девчонке в монастырь идти!»

***

Монах с суровым острым взглядом

Ребёнку двери отворил.

И с «чёрным человеком» рядом

Не ощущала Лада сил.

Смутившись, девочка смотрела

В его холодные глаза,

И всё, чего она хотела, —

Вернуться поскорей назад.

«Я…Утром…Мама заболела…

И папа тоже…И они

Мне поручили это дело…

Ведь вы, наверно, голодны».

Малышка протянула рыбу

И хлеб, что уж давно остыл.

Монах пробормотал «спасибо»

И за собою дверь закрыл.

Тогда, поникнув головою,

Ребёнок собрался идти.

Но вот вопрос: «Какой тропою?»,

Ответ не удалось найти.

Ведь мама всё ей объяснила:

Куда идти, какой тропой.

«Я, я забыла, всё забыла!

Что, что же станется со мной?»

Кругом лишь лес, враждебный

страшный,

Кругом лишь злая тишина,

И ни одной душе не важно,

Что Лада здесь совсем одна.

Совсем одна она стояла,

А рядом только тёмный лес.

И всей душой дитя желало

Не видеть больше этих мест.

Терзают сердце Лады страхи,

И не скрывает слёз она,

Не зная, что сейчас монахи

За нею смотрят из окна:

Один холодный и суровый,

Другой — как месяц молодой,

Он нежным и глубоким взором

Следил за девочкой, за той,

Что, вся дрожа, с глазёнок красных

Стирала слёзы в этот миг,

И с губ её готов сорваться

Был горький, безнадёжный крик.

Заговорила тотчас жалость

В душе монаха молодой.

«Суровый» вдруг промолвил: «Алан,

Ты проводи её домой».

***

Он вышел, словно приведенье,

Как ангел, перед Ладой встал,

Не наяву — во сне виденье,

Свою ладонь он ей подал.

Он был красив. Пусть неприметной,

Пусть отчуждённой красотой.

Тревоги крались в сердце тщетно,

Когда повёл он за собой

Малышку. А она внимала

Дыханью божьего слуги,

Бесшумно ряса проплывала,

И не слышны были шаги.

Он был спаситель, благодетель,

Сошедший будто бы с небес.

Казалось, весь он — добродетель,

Одно из Божиих чудес.

Прекрасный, в чёрном одеянье,

С крестом, висящим на груди,

Он был божественным созданьем…

Дитя из леса выводил.

«Святой! Святой!» — кричало сердце.

Молило: «Нет, не уходи!»

Души своей некрепкой дверцы

Открыла Лада: «Ну, входи…»

Монах остановился резко,

Взглянул на Ладу с теплотой.

И словно первая пролеска

Узрела солнце над собой.

«Что ж, мне пора. Ещё немного

Тебе идти. Как ветер зол…

Что ж… Будь благословенна Богом!»

Взглянул с улыбкой и ушёл.

***

Прошло три года. Монастырь же

По-прежнему печален, глух,

Но в леса памяти он выжег

Сплетенье столь далёких рук.

Монахи жили безмятежно,

Заботясь о душе своей,

Когда хранила Лада нежно

В душе один из прошлых дней.

В расцвете красоты девичьей

Пленяла мысли и сердца,

Сама давно пленённа тем, чьи

Безгрешны руки и уста.

И всей душой стремилась Лада

Попасть в тот мрачный, тёмный дом.

Запрет. Осенняя прохлада.

А мысли — только лишь о нём.

И вот в один из дней дождливых

Был снят родительский запрет.

Болезнь их так невыносима…

— Поговоришь там с кем-то?

— Нет…

— Ну, хорошо. Иди скорее,

Они давно уж помощь ждут.

А ну, укутай быстро шею!

Стыд! Ох, тебе я покажу!

Она не слышала, бежала,

Как прежде, как года назад.

Сердечко трепетно дрожало,

Горел сапфиром синий взгляд.

То был день тёмный, день дождливый,

Он краски разом погасил.

Бил по земле налётчик-ливень,

Над лесом ворон воспарил.

В окно стучал тревожно ветер,

Порою в ярости слепой

Он, как неверную невесту,

Шарфы дождя душил рукой.

В окно смотрел печально Алан,

И перед ним чернела даль,

А в душу вдруг змеёй закралась

Уже знакомая печаль.

Вдруг сердце Алана забилось:

Там девушка, совсем дитя!

О, как она была красива

В вуали синего дождя!

***

И жизнь монаха изменилась,

В груди визжала плоти власть,

А в чистом сердце поселилась

Слепая, сладостная страсть.

В тот день из комнаты он вышел,

Душа твердила: «Нет, назад!» —

Но смолкла в миг, когда увидел

Монах девичий нежный взгляд.

Он видел юную Психею,

Её улыбку на устах,

Нагую молодую шею

И мокрый шарф в её руках.

Смотрела странно. Незнакомы

Ему горящие глаза,

Живые, синие, как Нёман,

Пронзительные, как гроза.

Он, тот, кто уж давно отрёкся

От наслаждений, ожил вновь,

О пламя вечное обжёгся,

Познал страданья и любовь.

Один лишь взгляд врастил в нём чувство,

Хотя в желанной не узнал

Девчушку маленькую, ту, что

Когда-то за руку держал.

Монах боролся с искушеньем,

В молитве он изнемогал,

Молил о скором избавленьи,

Какого вовсе не желал.

Быстрее, чаще сердце билось,

Когда во тьме, в тиши ночной

Монаху молодому снились

Объятья девы молодой.

***

Она вернулась через месяц,

Он ждал её. И вот теперь

Он, миновав пролёты лестниц,

Пред ней, счастливый, отпер дверь.

Она зарделась, опустила

Испуганный, влюблённый взгляд.

Скрывать любовь была не в силах,

Как не могла пойти назад.

С едой корзину протянула

Она, не поднимая глаз,

И чуть заметно улыбнулась.

Не нужно было слов и фраз.

Они всё поняли мгновенно,

И души, полные любви,

Тонули в счастье вдохновенно,

В горящей молодой крови.

Настала ночь. Монах покинул

Свой мрачный и привычный дом.

Пьянили разум страсти вина,

Лес разбудил полночный гром.

Метнулась молния как львица,

Грозы раздался страшный рёв.

— Не уж-то должен я молиться,

Просить прощенья за любовь?

Да, я люблю! — воскликнул Алан. —

— Мне запрещаешь это Ты?

И Твоё слово приказало

Чураться женской красоты?

Да, я люблю! Прости мне это!

Прости! Но разве это грех?

Я верен Твоему завету!

Я не ищу плотских утех!

Я лишь ищу земного счастья,

Я лишь ищу любви земной.

Я Твой, в Твоей я вечно власти,

Так будь же добр, Отец, со мной!

Позволь любить и быть любимым! —

— И, верный выбранной стезе,

Пошёл, любовию томимый,

Забыв о громе и грозе.

       Она ждала, и слёзы счастья

Блеснули в девичьих глазах.

Он сжал её в своих объятьях —

И в небе вспыхнула гроза.

***

Прошли недели, промелькнули,

Никто не знал о тех порах,

Когда исступленно тонули

В любви крестьянка и монах.

Промчались месяцы. И осень

Пришла, известие неся.

В семье узнали: Лада носит

Под сердцем молодым дитя.

Рыдает и ночами бредит,

Средь бела дня отводит взор,

Когда «безгрешные» соседи

Шипят: «Позор! Какой позор!»

Отец мечтал о скорой мести,

И Лада убегала прочь,

Когда кричал: «Кто обесчестил,

Кто опозорил мою дочь?»

И только мать была опорой,

От дочки отводила страх.

Лишь ей призналась Лада скоро:

Отец ребёночка — монах.

Признавшись, горько закричала:

«Пусти меня к нему! Пусти!..»

…Мария мужу днём сказала:

«Еды монахам занеси».

***

Шёл снег. И в комнате прохладной

Молился Господу монах:

«Храни, храни, Отец мой, Ладу!»

А сердце рвал на части страх.

Она давно не приходила,

Он ждал, он иссыхал душой,

Не зная, что она носила

Под сердцем малыша его.

Которую уж ночь мужчина

В лесу холодном проводил,

Искал разлуки их причины,

Всё так же преданно любил.

Любил и в будущее верил,

Дня встречи с милою он ждал.

И только открывались двери

Монастыря — он к ним бежал.

Но вечно разочарованье:

То в дом вернувшийся монах,

То их помощник постоянный —

Мужчина с грустию в глазах.

Не ведал Алан, что мужчина

Тот был возлюбленной отец —

По нами ведомой причине

Разлучник любящих сердец.

Лишился Алан веры, счастья,

И вспомнив вдруг с любимой миг,

В ночи кусал свои запястья,

Чтобы сдержать истошный крик.

«Прошу, Отец, верни мне Ладу!

Я не могу без Лады жить!

Мне больше ничего не надо,

Лишь разреши, Отец, любить!»

Дрожали руки у монаха,

Он слёзы с глаз своих стирал.

И, полный горечи и страха,

Без чувств на кельи пол упал.

***

Без сил лежала ночью Лада,

Ладонью гладила живот.

Ещё теплится в жизни радость,

Ведь в ней его дитя живёт.

Но слёзы, как ручьи, стекали

С её уставших синих глаз,

Рука на животе дрожала

В полночный, тихий, жуткий час.

Тот час страданьем обернулся,

Терзала Ладу тьма и тишь.

И вдруг во чреве толкнулся,

Ребёночек, её малыш.

Как бы сказал: «Спокойно, мама!

Не бойся, мама, темноты!

Ты для меня родная самая!

Подаришь скоро жизнь мне ты!»

И Лада тотчас улыбнулась.

«Малыш… Со мною рядом он…»

Стерла слезинку и заснула,

И снился ей счастливый сон:

С ней был любимый, её Алан,

Такой красивый и родной,

Им времени давалось мало

Вдвоём идти одной тропой.

Во сне держал её за руку,

Смеялся, счастлив и влюблён,

И словно не было разлуки,

И словно снова рядом он.

Хоть мама часто говорила:

«О, Лада.., Лада, он — монах,

Свой монастырь он не покинет,

В душе его пред Богом страх!»

Неправда! Чушь! Он здесь, он рядом,

Он будет с ней, одной, всегда,

Утешит светлым добрым взглядом

И не покинет никогда.

И вдруг в тот сон впорхнула птичка,

Малютка-жаворонок пел,

И воспевал он, невеличка,

Свой беззаботнейший удел.

По-детски Алан вдруг воскликнул:

«Смотри, весёленький какой!»

Счастливый, радостный хихикнул,

На птичку указал рукой.

И Лада тоже засмеялась,

Родного нежно обняла…

Над спящей солнце поднималось.

Пришла разлучница-заря.

О, сладкий сон! О, сон жестокий!

Проснувшись, плакала навзрыд

О нём, любимом и далёком…

Как сердце без любви болит!

Шёл снег. И буря бушевала —

Предвестница печалей, бед.

И горько женщина рыдала,

И проклинала солнца свет.

***

Не дал им Бог последней встречи.

А в монастырь закрался страх:

Однажды в тёмный зимний вечер

Там умер молодой монах.

Его не сразу хоронили.

Вот Алан тоже подошёл

К усопшему. Чрез дни решили:

Умерший был недобр душой.

Спустя неделю снова умер

Один из братьев среди сна,

А третий был в бреду, безумье,

Все сразу поняли — чума.

И разом пали на колени,

Хотели жить, но тщетно то,

Что, ночи проводя в моленьях,

Кричали: «Господи! За что?»

В окно смотрел, как прежде, Алан,

Его кружилась голова,

Дышать вдруг трудно, тяжко стало,

Но прошептал монах слова:

«Спаси, Отец, и дай ей счастья!

Спаси, любовь ей подари!

В невзгоды, беды и ненастья

Ты мою милую храни.

Тебе покорен… Умираю,

Люблю я свет прожитых дней,

Но я спокоен, ведь я знаю:

Ты позаботишься о ней…

Я виноват. Тебя я предал,

И я приму за это смерть.

Любил бы снова, если б ведал,

Что должен буду умереть.

Я грешен, знаю, мой Спаситель,

И я не жду уже чудес.

Лишь об одном хочу просить я:

Смотреть на милую с небес…»

***

Прошла зима. Всё оживило

Тепло весенних светлых дней.

Вокруг малиновки парили,

Трудился крошка-муравей.

В один из первых дней весенних

Сыночка Лада родила.

Стояла после на коленях

И незабытого звала.

Малыш же рядом поднял руку,

Открыл глазёнки, закричал.

— Не плачь, не плачь, родной! А

ну-ка!

Ребёнка на руки взяла.

А утром ранним мама Лады

Одна пошла к монастырю,

Решив: «Ему знать нужно правду.

Скажу, я всё ему скажу».

Войдя в дом, вскрикнула от страха:

Всех погубил жестокий рок —

И жуткие глаза монахов

Смотрели прямо в потолок.

Обезображенные, пали

Зимою в страшный смертный час.

Остывшие тела скрывала

Лишь чернота их длинных ряс.

А в верхней келье было тело

Мужчины мёртвого давно,

С лицом больным и страшно белым,

Но столь красивым всё равно.

И на мгновенье показалось,

Что нет здесь рядом мёртвых тел:

Монах как будто (сердце сжалось)

Живой на небеса смотрел.

Такие синие, родные,

Как той, кого любил, глаза,

А слёзы будто не остыли

И не сошли с его лица.

Мать Лады горько зарыдала,

И, словно был мужчина жив,

Вдруг улыбнулась и сказала:

«Сыночек твой здоров, красив!»

Внезапно посветлело небо.

Как нежен был рассвета час!

«О, Алан, сын, где ты бы ни был,

Ты улыбаешься сейчас».

***

Сожгли крестьяне дом тот страшный.

Чтоб это место не забыть,

Поставили в лесу однажды

Следы трагедии — столбы.

То место люди обходили,

Страшил таинственный пустырь.

Друг другу тихо говорили:

«Там был когда-то монастырь».

Года прошли. Десятилетье.

И женщина, чуть-чуть дрожа,

Идёт по золотому лесу,

Сыночка за руку держа.

Рассвет весенний зябнет, стынет,

Сынок на маму поднял взгляд,

А у него такие ж синие,

Как и у матери, глаза.

А волосы — чернее ночи.

— Мама, а мы уже пришли?

-Да, мой родной.

Сапфиры-очи

Печальные столбы нашли.

-А тут ведь жил когда-то папа?

Какой он был? Скажи мне, мам!

-Самый прекрасный, добрый самый…

Он подарил жизнь, Алан, нам…-

И отвернулась. Мальчик прямо

Вверх взгляд внезапно обратил

И вдруг воскликнул: «Мама! Мама!

Смотри! Смотри же! Погляди!»

Кричал, восторженный, счастливый,

На небо указал рукой.

 

Пел жаворонок в небе синем.

— Смотри, весёленький какой!

С глаз Лады слёзы покатились,

И с губ сорвался тихий стон.

Перед глазами появился

Увиденный однажды сон…

А небо тихо улыбалось,

Звенел листвою старый лес.

Весны так долгожданной радость

Повсюду пронеслась окрест.

В родном лесу стояла Лада,

Ладошки сына сжав в руках.

— Мы с мамой любим тебя, папа!

Мы знаем: ты на небесах!

Одной души с тобой мы части! —

Блестели очи, как вода.

— Мамуль, а папа сейчас счастлив?

И прошептала Лада: «Да…»

***

Легенду слышала ребёнком

Я о рождении Столбцов.

Сейчас под дождь весенний, звонкий

Последние пишу из строк.

Бродя по улицам бескрайним,

Я часто думала о том,

Что есть…Что есть загадка, тайна

В родимом городке моём.

О ней шумят, поют берёзы,

Она в метелях снежных зим,

В дождях осенних, майских грозах,

Над тихим городом моим.

В цветах и травах, жёлтом поле,

И в песне — гимне этих мест,

Что там звучит, где синий Нёман

Укрыт ладонями небес.

***

Мой стих читателю поведал

Историю людских страстей,

О вечном пламени легенду,

Легенду Родины моей…