XII Международная независимая литературная Премия «Глаголица»
Сонечку Оболенскую никто не мог назвать некрасивой. Каштановые волнистые волосы, бережно забранные в пучок, бледная мягкая кожа, которая порой казалась Николаю и вовсе прозрачной, лебединая шея, всегда украшенная бусами из натурального жемчуга, большие карие глаза, в обрамлении темных пушистых ресниц, и яркие пухлые губы, которые так сильно хотелось зацеловать. Она была ангелом, который ранил Николеньку в самое сердце еще во время первой встречи на балу.
Вокруг него было много любезных девушек. Каждая по-своему хороша. Неточка – дочка боевого товарища отца Николая – великолепно танцевала. У нее не было отбоя от желающих пригласить ее на вальс. Бывало так, что свои танцы Анна раздавала еще задолго до праздника. Елена Волкова – подруга детства Голицына – виртуозно играла на фортепиано. Порой казалось, что за нее играет кто-то другой. Пальцы легонько касались клавиш, нежно лаская инструмент, который, наверное, и пел так чисто и чувственно только из любви к девушке, сидящей за ним. Николя очень любил всех женщин и, прекрасно зная, насколько он влюбчив, совершенно не хотел жениться. Ведь как человек, который до такой степени любит звонкий девичий смех, их ножки, ручки и глаза может позволить себе причинить боль одной из них, своей жене, просто полюбив еще сильнее совершенно другую, не менее очаровательную особу.
Но как бы он не зарекался, любовь выскочила перед ним так быстро и неожиданно, что Николенька совершенно потерял голову. Плотные кудри блестящих темных волос заворожили его. А голос Сонечки… Ну как же она пела! Так не могли спеть ни в одной, даже самой лучшей опере. Настолько красиво выводить мелодию способны были лишь ангелы в поднебесье. И Николай не сомневался, Сонечка – одна из этих божественных существ. Иначе объяснить всю ее прелесть и тот свет, что исходил от юной красавицы, молодой человек просто не мог.
Вокруг Сони всегда было много мужчин. Кавалергарды, недавно вернувшиеся из-за границы юноши, засыпавшие Оболенскую комплиментами, на которые она лишь учтиво улыбалась и что-то тихо отвечала в ответ так, что стоящий неподалеку Голицын, каждый раз тянулся вперед и напрягал все свои силы, чтобы на мгновение услышать ее голос. Но подойти и попытаться начать беседу он боялся. Такое с ним было, откровенно говоря, впервые. Николенька всегда был словоохотлив и для него не было дела легче, чем заговорить с понравившейся девушкой. Только вот Сонечка была исключением из всех правил. Он томился чувствами к ней дольше, чем к какой-либо, даже самой замечательной, из своих прежних пассий. На ее фоне все девушки блекли. И юноша впервые с ужасом осознал, какие они все обычные, по сравнению с любимой Софьей Константиновной. Единственным, о чем со дня встречи мечтал Николай, было просто подойти к этому прекрасному созданию и попробовать заговорить с ней. Ему было не важно, о чем вести беседу. Будь это политика, в коей он вообще не уважал женское мнение, или погода, обсуждаемая в приличном обществе за неимением иных тем. Пусть это будет рассказ о том, как в детстве ей читали по-французски. Главное – слушать ее голос. И видеть взгляд, обращенный только к нему.
Однажды Николаю повезло получить такой подарок от любимой. Хотя это мгновение и длилось пару секунд, юноше казалось, что теперь он будет счастлив вечно. Ему хотелось пасть у ее ног в тот же момент и трепетно целовать руки Сонечки, умоляя ее стать его женой. И только остатки здравого смысла остановили Голицына от этого шага.
Любовь, которая описывалась в романах, была ничем по сравнению с той нежностью, которую зародила Сонечка в сердце ее воздыхателя. Только вот если книжные герои имели счастье быть рядом друг с другом, разговаривать, одаривать любимых легкими касаниями теплых рук, то Николенька мог лишь наблюдать за своей музой и преданно ждать момента, когда он осмелится к ней подойти.
А пока чувства томились в груди, которую кажется изнутри разрывало от переизбытка ласки и восхищения. Тогда Николай понял, что нужно сделать хоть что-нибудь. И если разговор при всех невозможен, он расскажет Сонечке о том, что не может выразить вслух, через письмо. Эта мысль его осенила, когда юноша в очередной раз не мог уснуть, представляя в голове образ той, что захватила его разум и сердце. Он быстро вскочил с кровати и, подлетев к письменному дубовому столику, упал на стул рядом с ним. Сразу нашлись и бумага с чернилами. И свечка, и даже огонь для нее. Как будто сам Всевышний все сделал для того, чтобы Николенька все же смог рассказать возлюбленной о своих мыслях. Обмакнув перо в чернила, юноша вздохнул и начал строчить.
«Милая моя Сонечка.
Вы, наверняка, даже не знаете моего имени. Но это не так уж и важно, когда речь идет о том, что я хочу Вам сказать. Любезный ангел, вы убили меня выстрелом в самое сердце. И я весь Ваш со всеми своими самыми искренними и чистыми порывами. Со всей той нежностью, что заполняет мое сердце при одной мысли о Вас.
Вы слишком прекрасны, и я знаю, как много у Вас воздыхателей, но, если бы Вы только знали, как мне хочется хотя бы на минутку заглянуть в Ваши глаза, рассмешить Вас, почувствовать мягкость Ваших волос, коснуться Вашей руки. Это все сделало бы меня самым счастливым человеком на свете. Помогите мне стать счастливее. Примите мое предложение руки и сердца и тогда я сделаю все, чтобы Вы ни на одну секунду не подумали, что в Вашей жизни может быть что-то плохое,
Ваш самый верный и погибающий без Ваших ласк поклонник.»
И только когда письмо было закончено, Николай наконец-то смог погрузиться в сон, так и оставшись сидеть за столом.
Написание писем стало его новым ритуалом. Каждый вечер, чтобы сбросить груз эмоций и с чистой головой лечь спать, Николя садился за стол и писал. Писал много, порой неразборчиво, но суть каждого письма была одна. Он клялся в вечной любви, звал Софью Константиновну всеми возможными ласковыми словами и признавался в том, что готов будет умереть ради ее счастья, если она полюбит не его, а другого мужчину. Пусть не с ним, но Николай был готов молиться Богу днями и ночами, только бы его Сонечка была самой беззаботной с любящим человеком рядом. Он готов был отдать ей себя всего, без остатка, но… Все эти письма так и продолжали храниться в него в тумбочке и ждали своего часа, когда, взяв их все, Николенька бы решился вручить свою любовь, бережно перенесенную на бумагу той, которая была единственным светом в его оконце.
И вот, настал тот день, когда ему снова было суждено увидеть Соню на балу, устроенном в честь именин Неточки. Шел Николай туда вовсе не ради именинницы, которая теперь казалась несимпатичной и глупой пустышкой, и не ради какой-либо другой из девушек, что танцевали там. Их затмевала та, что опять захватила внимание всех юношей в зале, чем наверняка страшно обижала Анну. Но, первым делом, вместо поздравления, Николенька помчался в глубь зала к тому маленькому диванчику, на котором сидела Сонечка и кто-то из ее ухажеров. Тот что-то ей рассказывал, а она в ответ заливалась смехом, чем только сильнее воодушевляла рассказчика, который в азарте уже терял нить истории, начиная ее приукрашать так, лишь бы Соня не переставала смеяться.
Теперь Николая не могли остановить ни кавалергарды, ни «заумные» юноши, ни даже этот лихой рассказчик. Он молча остановился перед девушкой и, учтиво поклонившись, так же, не произнеся ни слова, передал ей в руки письма. Лишь погодя Николенька понял, как глупо он поступил, ведь даже не был представлен Сонечке и явно напугал ее, такую чистую, своей невежливостью. Единственной надеждой теперь было только то, что она поверит в искренность его чувств и даст шанс показать, что он может не только говорить, но и действовать.
Девушка не подошла к нему ни во время бала, ни когда все уже собирались разъезжаться. Николенька ждал ее до последнего. А когда, все еще томимый надеждой, что она просто не успела прочитать его письма, юноша пошел в сторону своей кареты, он увидел в грязной луже, образовавшейся во время праздника от дождя, все свои письма.
Ни одно из них не было распечатано, а надпись, которую так сильно старался выводить на них Николай, размыло по всему листу, оставив лишь легкие очертания имени адресата.
«Сонечке О.»
