Назойливая муха кружила в пыльном воздухе класса и наконец соизволила приземлиться на лакированную парту. Койт уставился на насекомое, уныло потирающее лапки и смотрящее на окружающих своими огромными изумрудного цвета глазами — почему-то оно оказалось куда более интересным зрелищем, чем белоснежная бумага учебника, исполосованная строчками букв и цифр. Парень не знал сколько времени прошло к моменту, когда он спиной почувствовал тяжёлый взгляд:
— Койт Цурман! Не расскажете, что такого интересного вы узнали о мухе, что созерцали её последние пять минут?! — в глазах учителя полыхало такое раздражение, что могло показаться, будто еще секунда и оттуда заблещут молнии, заскачут по помещению, как солнечные зайчики, и разом все ударятся о голову невнимательного ученика.
— Простите, мистер Смит! — Койт подскочил из-за парты и наклонил голову, глядя в паркет и испытывая почти первобытный ужас от настроения преподавателя. — Такого больше не повториться…
— Цурман, это ваше третье замечание за месяц. Мы будем вынуждены доложить вашему отцу о вашем поведении. Боюсь, он не слишком обрадуется этому, — почти прошипел мистер Смит в лицо юноши, а после фыркнул. — Сядьте. Продолжаем урок! — громко объявил старик, оборачиваясь к классу и медленно проковылял к доске.
С трудом отсидев оставшийся урок, который на его счастье оказался последним, Койт вышел из школы на свежий воздух. Тёплый, почти летний ветерок сразу ударил в лицо. В воздухе пахло сиренью, цветущей как раз в это время года, свежескошенной травой школьного двора и булочками из пекарни неподалёку. Юноша вдохнул полной грудью и вышел за ограду. Стоило пойти домой, ведь наверняка отцу уже отправили письмо с жалобами на поведение его чада, но ноги сами понесли в ближайший парк, где он и опустился на первую попавшуюся лавочку.
Но не успел Койт расслабиться и вытащить небольшой альбом, чтобы зарисовать красоту весенних цветов, как в его спину прилетело что-то жёсткое и круглое, отскочило и с глухим стуком упало на землю. Тут же из кустов показалась чья-то русая макушка, а затем и полностью её обладатель.
Парень был на вид не старше Цурмана, но выглядел так, будто видел умывальник с водой раз в год, а мыло и мочалку и того реже. Чумазая физиономия немного виновато улыбнулась:
— Это я в тебя попал? Ты это… Ну, извиняй. Я не специально. Яблоко противное попалось. Но остальные точно вкуснее, — затараторил незнакомец и протянул одно из яблок, распиханных по карманам его старых шорт, кои держались лишь на чуде и, возможно, ремне — настолько они были ему велики.
— Эм… Ну, давай, хм… — Койт словно вмиг растерял всё то красноречие, которым должен обладать каждый уважающий себя юноша из высшего общества, и наконец замолчал, принимая яблоко из веснушчатой загорелой ладони.
— Меня, кстати, Гинз зовут. Вообще Гинзерих Фрай, но мне нравится просто Гинз, — теперь небезымянный парень уселся рядом с Цурманом и протянул руку для рукопожатия. — А тебя как звать?
— Кой. Койт Цурман. Но мне больше нравится Кой, — он пожал руку и посмотрел в лицо Гинзу, чьи почти небесные голубые глаза в удивлении распахнулись и стали похожи на два чайных блюдца. — Что-то не так?
— Ты сын того самого Цурмана? Владельца ближайшей хлебной фабрики? Так, волосы темные, глаза серые, а но-о-ос… Ну вылитый… — с усмешкой протянул юноша, разглядывая острые скулы и нос с горбинкой, потом на секунду задумался и тут же рывком вскочил с лавки и согнулся в поклоне. — Простите, сэр, не узнал сначала! И простите за мою вольность и невеже… невежло… невежливость, вот, в общении с вами!
— Эй, хватит, хватит. Всё нормально, — смущённо отозвался Кой, — ты ничего плохого не сказал. И прошу, не называй меня сэр… Ужасно звучит, — поморщился. — Я не мой отец, не сделаю тебе ничего.
— Точно? — неуверенно посмотрел на собеседника Гинз, и тот кивнул. — Ну… Ладно… А почему ты… то есть вы… или всё-таки ты… — он замялся и спустя пару мгновений раздумий пришёл к какому-то выводу. — Почему ты тут один? Без всяких там охранников, я не знаю.
— Я просто гуляю после учёбы, — он встревоженно перевёл взгляд на наручные часы с позолоченным циферблатом. — И, кажется, мне уже пора домой.
Койт уже собирался уйти, как почувствовал, что его крепко схватили за рукав рубашки:
— Приходи завтра. Ты забавный, — с мягкой улыбкой попросил Гинзерих, на что Цурман кивнул, а затем поспешил к выходу из парка.
Остаток дня пролетел почти незаметно, даже несмотря на брань отца из-за поступивших жалоб из школы. Ему уже пообещали, что он никогда больше не выйдет из дома, что на приближающийся важный приём знатных гостей, где будет молодая красавица-дочь важного делового партнёра, и много, много чего ещё. Койт знал, что выполнять эти угрозы никто не собирается, но слушать это из раза в раз всё равно утомляло. Завтра у него встреча с новым знакомым, и почему-то мысли об этом разжигали ощущение, что всё самое интересное не только ждёт, но и скоро начнётся.
Всё следующее утро и, тем более день, прошли до искр из глаз уныло. Казалось, что ещё немного, и он помрёт вот тут, за партой, слушая очередного очень умного профессора и его не менее умные речи. Но последний звонок стал глотком свежего воздуха. Стоило только звону прервать висящую в коридорах тишину, как Койт схватил вещи и почти бегом припустил на выход, а потом и в парк.
К его приходу Гинз уже терпеливо ждал на той же лавке, где они впервые встретились, и приветливо помахал, завидев приближающегося Цурмана.
Остаток дня пролетел почти незаметно за разговорами. Оказалось, общих интересов у них на удивление много — оба они любили рисовать, оба в детстве увлекались историями о приключениях великих мореплавателей, оба хотели однажды покинуть родину и повидать мир… Гинз рассказал, что он из очень бедной семьи — мать горничная в богатом доме, а отца никогда не знал — и потому никогда не был даже за пределами города.
Когда солнце уже начало закатываться к краю земли, Койт осознал, что они сидят уже несколько часов и ему давно пора домой:
— Прости, я… Мне пора. Встретимся завтра? — с неловкой улыбкой спросил он, на что Гинз кивнул.
Цурман поднялся с лавочки и направился к выходу. Остановившись у ограды и махнув рукой на прощание, он пошёл домой.
Дома его поджидала гнетущая тишина. Внутри что-то рухнуло. Отец явно зол, очень зол.
Тихо пройдя в столовую, Койт увидел родителя, сидящего за столом. Негативное настроение витало даже в воздухе, который словно искрился от гнева:
— Пап, здравствуй, что-то случилось? — тихо поинтересовался юноша и тут же два, словно потемневших от злобы, глаза уставились на него. — Пап?
— Койт, где ты был? — сквозь зубы спросил мужчина.
— Гулял? Просто пошёл прогуляться в парке…
— Гулял?! Ты должен учиться, учиться и ещё раз учиться! — мистер Цурман сорвался на крик и рывком подскочил с места. — Твоя единственная обязанность — учёба, а ты даже её не хочешь выполнять!
— Пап, я правда не хотел так задерживаться, — Койт уставился в пол, не желая смотреть в лицо отцу.
— Не называй меня так! Никогда больше не называй меня так! Если бы не ты… — мужчина почти рычал. — Если бы не ты, Мэри, моя милая Мэри была бы жива! — Койт в шоке перевёл взгляд на папу. Они никогда не упоминали маму в разговорах, а тем более спорах. Это было их негласное правило — не вспоминать про неё никогда, кроме годовщины её гибели. Ком встал в горле, а глаза и нос начало отвратительно покалывать. Он бы и хотел что-то ответить, но слова застревали в горле и отказывались вырываться изо рта.
Койт рывком развернулся и почти убежал в свою комнату, запирая за собой дверь. Не хотелось видеть вообще никого — ни назойливых слуг, ни отца, который никогда не был доволен ничем из его поступков. Хотелось спрятаться, убежать как можно дальше, куда-нибудь, где его точно никогда не найдут. Казалось, что отец — последний человек, которому он хоть немного мог доверять — отвернулся от него, предал. Внутри словно что-то оборвалось после сказанных Цурманом-старшим слов.
В ту ночь Койт уснул только к рассвету, даже не закончив домашнее задание. В голове неприятно гудел белый шум, а перед глазами стоял образ матери, какой он её запомнил последний раз — отчаянно сжимающей пятилетнего его в объятиях, закрывающей собой, мягко улыбающейся сквозь слёзы. Когда же парень закрывал глаза, эта картинка, словно выжженная на внутренней стороне век, становилась в памяти только ярче.
Все последующие дни тянулись медленнее замёрзшей патоки — вот он ходит на учёбу, сдаёт экзамены для перехода в последний класс, идёт с отцом на важный приём. Но почти каждый день он всё равно виделся с Гинзом — в какой-то момент тот стал приходить к особняку Цурманов и ждать друга, прячась от вездесущей охраны.
Им было весело. По-настоящему весело, словно они наконец-то обрели настоящее счастье. Но, как всегда случается в дружбе между столь разными людьми, было одно “но”:
— Откуда… Где ты достал это? — Койт смотрел на причудливое золотое кольцо на указательном пальце друга, когда они в очередной раз встретились в дальнем углу сада.
— Украл, — как-то чересчур беззаботно откликнулся Гинз, — в доме у человека, у которого работает моя мать. Там был какой-то званый ужин. Ты бы знал сколько там богатеев собралось. И у всех такие побрякушки краси-и-ивые. И наверняка дорогие! — мечтательно протянул он, срывая листок с ближайшего клёна и разрывая его на мелкие кусочки.
— Украл?! — возмущенно выдохнул Койт и посмотрел на друга. — Я не знал, что ты воруешь! Это же… Это ужасно! Как можно так поступать!
— Слушай, дорогой мой друг и товарищ, не все, как ты, родились с честностью в сердце и золотой ложкой во рту, — почти обиженно буркнул Гинз, глядя исподлобья.
— Я понимаю, но кража… Это ужасно! — Цурман схватился за голову ходя из стороны в сторону. — Во-первых, наверняка это кольцо дорого владельцу…
— У них таких колец целые горы, — хмыкнул Гинзерих.
— Не перебивай! Во-вторых, ты однажды можешь попасться, тебя посадят, твою мать посадят, а тебя ещё и к казни наверняка приговорят! — с каждым словом он распалялся всё больше и уже почти перешёл на крик.
— Эй, я же мистер Осторожность в таких делах. Я промышляю подобным достаточно давно, чтобы не попадаться, — юноша закатил глаза и подверг ещё один лист, но в этот раз дубовый, растерзанию в ловких пальцах.
— Я понимаю, но… — Койт замолк. На секунду он растерял все аргументы, но быстро заново нашел их. — Что я буду делать без тебя, если вдруг что-то случится?!
— Ладно, ладно, Кой, успокойся. Давай я пообещаю, что больше не буду красть такие ценные вещи, но ты сейчас замолчишь вместе со своими нотациями, — Гинзерих примирительно поднял ладони в жесте “сдаюсь” и Цурман кратко выдохнул кивая.
Кажется, теперь не было даже этого маленького “но”.
В приоткрытое окно комнаты Цурмана-младшего задувал свежий ночной воздух, пропитанный опадающей листвой. Юноша сидел за письменным столом с зажжённой свечой и выводил на бумаге наброски для будущих рисунков, когда на подоконник вдруг опустилась грузная сова, издав тяжёлый “уху-х”. Койт медленно приблизился к нежданному гостю — к лапке птицы был привязан какой-то грязноватый клочок бумаги. Быстро развернув записку, он принялся читать кривые буквы, складывающиеся в малограмотный, но всё же разборчивый текст.
“К. У миня теперь есть сова и я жду тебя в низу твоево дома. Г.”
Цурман мягко улыбнулся и посмотрел вниз. На траве в саду прямо рядом с домом и вправду стоял Гинз. Помахав ему рукой, Койт осторожно вылез через окно на крышу беседки, находившейся рядом с домом, а потом осторожно слез вниз — этот путь он обнаружил ещё несколько лет назад, иногда выбираясь тёплыми летними ночами, чтобы порисовать и полюбоваться звёздами, а теперь изредка, но спускался погулять с Гинзерихом ночью. Сова вспорхнула с подоконника и слетела вниз, присаживаясь затем на плечо владельца, который уже восторженно рассказывал другу, что нашёл раненое животное у в лесу неделей ранее, немного подлечил её, а затем птица привязалась к нему, потому теперь у них есть личный почтальон.
— Слушай, а возьми это, неожиданно предложил Гинзерих, протягивая товарищу какое-то серо-бурое перо и радостно улыбаясь. — Будет как символ нашей дружбы. У меня такое же, — он ткнул себя куда-то в грудь, очевидно, там находился внутренний карман его старой рубашки.
— Спасибо. А это… Прости, чьё оно вообще? — Койт, конечно, послушно убрал перо во внутренний карман, но всё равно удивленно смотрел на Фрая.
— Совы. Они валялись рядом с ней раненной и ей явно уже не нужны, — всё так же воодушевлённо вещал парень, на что Цурман лишь согласно кивнул.
Так они проболтали почти до рассвета и разошлись — Койт в дом, а Гинз вместе с совой через дыру в заборе в город, который медленно, но верно затапливали солнечные лучи не по-осеннему жаркого солнца.
Так прошли несколько месяцев — они по-прежнему гуляли не реже раза в неделю, но казалось, что что-то немного не так. Однажды Койт вновь не спал поздней ночью, но в этот раз его мысли были заняты отнюдь не рисованием — недавно прошедший званый ужин в поместье отца оставил не только чудесные воспоминания о вкусных блюдах и интересных людях, но и неожиданно вонзившуюся стрелу Купидона в сердце Койта.
Дочь знатного торговца ювелирными изделиями по имени Герда обладала чем-то чарующим в своей внешности. И это были не шелковистые золотые волосы, не фарфоровая кожа и даже не изящные манеры. Это были чистейшие голубые глаза, при свете свеч словно отливающие сиреневатым оттенком. Такие чудесные, такие непорочные…
Тут на подоконник приземлилась грузная туша с гулким “уху-х”, прерывая любовные воздыхания Койта. Снова записка на лапе.
Без лишних обдумываний юноша совершил уже привычный путь вниз.
— Кой! Я… Я сказать хотел! — Гинза явно переполняли эмоции так, что он аж задыхался от них. — Мне скоро исполнится восемнадцать, и я думаю в этот день покинуть Сант-Марию на вечернем судне. Хочу поплыть в Бирюзт, а там уж как пойдёт. Ты со мной?
— Что? — мозг Койта, ещё недавно обдумывавший как лучше пригласить даму на свидание, в панике пытался осмыслить всё услышанное.
— Ну… Мы же мечтали повидать мир. У меня есть немного деньжат и… Ну… Ты со мной?
— Гинз, я… Я не могу, — отвёл глаза, избегая взволнованного взгляда друга.
— Ну… Если не хочешь сейчас, то давай в конце лета, когда тебе будет тоже восемнадцать, — с надеждой предложил Фрай.
— Нет, Гинз. Я вообще не смогу. Никогда. Мне кажется, я встретил девушку, с которой буду рад провести остаток жизни и я… Я не хочу никуда уплывать. Больше не хочу, — Койт осторожно посмотрел в глаза друга. Тот словно окаменел.
— Но… Но я же… Мы же… Мы же мечтали! Ты сам говорил о том, как хочешь увидеть мир и всё такое! — какая-то обида сквозила в голосе Гинза.
— Ты просто глупец, раз считаешь, что у тебя всё получится, — словно поставленная точка прозвучали эти слова в тишине сада.
Койт прикрыл глаза, смаргивая слёзы. Он и вправду хотел. Но Герда много говорила, как любит родной город и не хочет его покидать никогда, а значит и он должен будет остаться. Цурман тихо поднялся к себе в комнату, оставляя Гинза наедине со щемящей болью в сердце и Лилит — так с недавних пор звали сову.
Время текло быстро, месяц пролетел незаметно, вот и день рождения Гинза. Мистер Цурман становился только строже, чаще стал наказывать и оскорблять, словно вовсе стал ненавидеть сына, отчего у последнего раз за разом разбивалось сердце, хотя оно так и не было склеено после той ссоры, когда отец сказал, что он виноват в смерти мамы.
Зато между Койтом и Гердой явно была какая-то искра и шло всё просто отлично, у них было уже несколько свиданий, и юноша чувствовал себя самым счастливым человеком в мире. Но счастье это вмиг разлеталось в клочья, стоило взгляду упасть на то самое перо.
Когда они с Гинзерихом виделись в последний раз, Койт был уверен, что делает всё правильно, но теперь в груди неприятно сводило от мыслей от этом. Только он тут глупец, раз решил отказаться от мечты, он предатель, дурак. А самое ужасное — плохой друг.
Мысли Койта были прерваны приглушёнными криками внизу. Он медленно спустился на первый этаж, где Герда, потерявшая всю свою аристократичность, в грязном платье, с синяками на бледной коже, с запёкшейся на щеке кровью, громко спорила с дворецким мистером Шнипдтом и просила пустить её к возлюбленному.
— Герда! Что случилось?! — Койт подбежал к любимой, нежно обнимая её и заглядывая в голубые глаза. Завидев юного господина, дворецкий сразу удалился.
— Кой… Милый, мой отец оказался замешанным в крупной коррупционной схеме… И не просто замешанным — он оказался одним из её основоположников… Его уже везут в тюрьму, скоро и меня арестуют. Мне надо бежать. Я поплыву на вечернем судне в Бирюзт… Хотела попрощаться с тобой, — в небесных глазах девушки застыли слёзы.
Слова Герды, стоило попасть им в голову Койта, забились там, как загнанные в клетку птицы.
— Нет! Я пойду с тобой! — решительно вскинул голову он.
— Но Кой…
— Никаких “но”! Я с тобой и никак иначе! Во сколько отбытие?
Девушка секунду помялась на месте, а потом на её губах вспыхнула улыбка и она крепко сжала ладонь парня в своей.
— Через пятнадцать минут. Поторопимся — успеем, — впервые она выглядела такой смелой и готовой ко всему, и это определённо нравилось Койту даже больше, чем её обычная сдержанность и скромность.
— Отлично. Тогда бежим, — он ответно сжал руку Герды и они побежали на выход, в город, в порт.
Но успев добежать даже до портового рынка, они услышали за спинами громкий оклик:
— Мисс Терни! Немедленно остановитесь! Именем полиции Сант-Марии я приказываю вам остановиться! Вы арестованы.
Койт и Герда переглянулись и с пущей прытью побежали к порту. Оставалось пять минут до отбытия корабля, а погоня всё приближалась.
До порта оставалось ещё около трёхсот метров, когда шаги послышались почти за их спиной. Цурман уже чувствовал, как к нему тянется рука в железной перчатке, когда послышался глухой удар за их с Гердой спинами. Лишь на секунду обернувшись, он увидел, что гвардейцы все дружно упали, споткнувшись о кем-то растянутую и незамеченную ими на дороге верёвке. Кстати, эти кто-то облачённые в чёрные с капюшоном плащи прямо сейчас выхватывали у двоих из мужчин кинжалы.
Из-под одного из плащей раздался знакомый голос:
— Бегите, идиоты! — их с Гердой схватили за руки, и они все вчетвером побежали с новыми силами дальше. Оставалось три минуты до отбытия корабля.
— Вперёд, вперёд, быстрее! — из-под второго плаща послышался незнакомый девичий голос, и они помчались ещё быстрее.
Вот и порт, вот и нужный корабль. Первым на борт поднялся Гинз и отдал деньги за четырёх людей, за ним зашли остальные.
Фрай громко свистнул и ему на плечо откуда-то с вышины прилетела Лилит, изящно приземляясь на своё законное место на плече хозяина.
— Вы, придурки, потом мне всё объясните, — тихо буркнул юноша, а затем перевёл взгляд на вторую фигуру в плаще, которая теперь стягивала с себя капюшон и показывая лицо, обрамленное почти что иссиня-чёрными волосами, с острыми скулами, азиатским разрезом тёмных глаз, тонким небольшим носиком и гордой усмешкой, — Это Юджира. Она профессиональная воровка и моя девушка. Это мои… Друзья — Койт и… хм… неважно. Важно, что все целы и не за решёткой. Что ж, тогда в путь! Свобода нас ждёт!
Корабль медленно покидал гавань, унося путников далеко за горизонт.
