Роберт Грейвз
Лучшее рождество, которое когда-либо случалось со мной.
‘Мне помнится… Королева Виктория была еще жива в то Рождество, а мне тогда стукнуло всего четыре с половиной года.’
‘И кем она была на самом деле? Бабушкой Елизаветы?’
‘Уж нет: пра-пра-бабушкой!’
‘Ого! Ты ее действительно помнишь?’
‘Конечно: такая пухленькая леди небольшого роста в роскошном черном платье, проезжающая через парк в сопровождении своей охраны. Ее бричка с открытым верхом, запряженная двумя великолепными серыми лошадьми, была видна издалека. Оркестр играл: «Посторонитесь, пропустите, сорванцы!»’
‘Бричка, серьезно, ты не шутишь? ’
‘Представь себе, что в те времена вряд ли можно было встретить хоть один автомобиль. Улицы были так разбиты и повсюду лежали лошадиные лепешки, что всем приходилось носить сапоги. Мальчишки- оборванцы с вечно запачканными лицами подметали перекрестки и выпрашивали милостыню. Порой, они кувыркались колесом, дабы привлечь внимание’
‘Ого! Как давно это было! И где ты провел ТО Рождество?’
‘В кругу своей семьи, близ Уимблдон-Коммон. Уютный дом с двадцатью пятью комнатами и отсеком, где хранился уголь. Ни электричества, ни лифта, ни пылесоса, ни холодильника, ни радио, ни телевизора- ничего этого не было. Только тусклые газовые лампы, камин и рояль.’
‘А Рождественские елки, они уже были в твое время? ’
‘Известно, друг мой, что муж королевы Виктории (принц Альберт Великий) завез их из Германии… Я помню, большая ель стояла в нашей гостиной. Из года в год мы наряжали ее теми же самыми разноцветными стеклянными украшениями, и они никогда не приходили в негодность, вот что удивительно. Все украшения были настоящим раритетом, и люди всегда относились к ним очень бережно. В то время, пока родители украшали рождественское дерево и раскладывали подарки, нам, детям, приходилось набираться терпения, ожидая в холодной прихожей и развлекая себя разными страшными историями.
‘И, что же, родители вешали подарки прямо на ель?’
‘ Нет, не так. На стульчике или диванчике, изящно покрытом белой накидкой, каждый из нас мог найти долгожданный подарок. Как только дверь в гостиную открывалась, мы мчались наперегонки, чтобы первыми увидеть ту великолепную сверкающую ель, напоминающую драгоценный Райский Сад. Мы чинно выстраивались, взявшись за руки, и пели: «Да будут с нами все, кто верит». Мамочка аккомпанировала на пианино так громко, нужно это было слышать! Самое удивительное, что под рождественской елью был спрятан тайник – на нем светились изображения святого Джозефа и младенца Иисуса с тремя мудрецами. А потом неожиданно появился Дед Мороз и постучал в окно, ведущее в сад. Он помахал нам рукой и убедительно рассказал, что оставил оленя, на котором он прибыл сюда, возле паба «Лебедь» напротив. Он пожелал нам счастливого Рождества, а после так искренне сетовал на холод, что мой отец не мог не сжалиться, чтобы не угостить добродушного старичка стаканчиком бренди. Дедушка Мороз с удовольствием выпил и скрылся в густом тумане так же неожиданно, как и появился, крича: «Увидимся через год!». Вот почему я запомнил дату: 1899!’
‘Поведай мне историю о рождественских подарках.’
‘Мне подарили музыкальную шкатулку, которая играла дивную песню «Нет места лучше дома». И две коробки солдатиков – королевские стрелки и египетскую конницу верблюдов, вдобавок игрушечный шлем и барабан, а самое главное – молитвослов, обтянутый красной сафьяновой кожей. А еще раскраску и заводную лошадку!’
‘Ты именно это заказывал?
‘Нет. Я точно помню, что было в списке, потому что вскоре, я заболел ангиной и маме пришлось сжечь большинство моих игрушек. Доктор опасался, что они могут быть инфицированы. А моя любимая сестренка спрятала шлем и барабан в чулан, и тихонько играла, когда рядом не было няни.’
‘А ты верил в Деда Мороза?’
‘ДА! Пока все не перевернулось с ног на голову (Об этом я тебе расскажу чуть позже), хотя Дед Мороз продолжал носить ботинки, точь-в-точь как у дядюшки Чарли. Но это было не столь важно, поскольку реклама не была так широко распространена в те дни и Рождество не считалось забавной игрой. Это был великий День Рождения Христа. День, когда мы дарили подарки и были особенно внимательны друг к другу. Мы полностью опустошали наши копилки, чтобы потратить содержимое на рождественские подарки. Обычно это была какая-нибудь сдоба, недорогое душистое мыло, пирог… Откуда деньги, спросишь ты? Каждую неделю мы получали пенни, а еще дядюшки и тетушки не обижали нас своим вниманием ’
‘Один пенни в неделю… Звучит как-то не очень… А вы заглядывали в свои рождественские чулки?’
‘А как же. Находились те, кто, был недоволен, что зима одаривает углем вместо миндаля, изюма, яблок, мандаринов, лакричных сладостей и белоснежных сахарных мышек с розовыми глазками и тонюсенькими хвостиками.
‘Ого! А тебе доставался в подарок уголек?’
‘Никогда! Я был всегда таким же привилегированным, как Принц Альберт.’
‘Смешно. Погоди, что все же произошло в Рождество?’
‘Мы приоделись и пошли в церковь. Она была украшена хризантемами и остролистом. Думаю, настоятель вряд ли бы смог позволить в оформлении присутствие омелы, считая это растение слишком простым для такого великого праздника.
Все же…Вернемся к Рождественскому ужину. Вся семья была в сборе: пять мальчиков (включая младенца), четыре девочки и дядюшка Чарли, который не мог праздновать Рождество дома в полном одиночестве, так как с тетушкой Элис они давно расстались. Безусловно, индейка, сливовый пудинг и сладкие пирожки были предложены к угощению. На самом деле, однажды наш повар готовил самому Генералу Гордону, воспользовавшись рецептом приготовления сливового пудинга из своей записной книжки.’
‘А кто тот самый Генерал Гордон?’
‘Дервиши убили его в Хартуме. Я однажды показывал тебе эту экспозицию в музее Мадам Тюссо’
‘Правда? Не помню совсем. Ну, продолжай.’
‘После этого мы разломали хлопушки, надели разноцветные колпачки и загадывали друг другу загадки.’
‘Например?’
‘Почему Крюгер носил толстые сапоги?’
‘Крюгер?’
‘Да, Президент Южной Африканской Республики. К тому самому Рождеству англо-бурская война длилась уже 2 года и поэтому каждый уличный мальчишка насвистывал известную песню:
Прощай, прощай, красотка Долли,
Мне очень жаль с тобой расстаться,
На фронте я всего нужней,
Я с неприятелем иду сражаться.
Никого не призывали на фронт, так как ту войну нельзя было назвать великим сражением. Жизнь текла свои чередом. Бомбы, танки и военные самолеты в то время еще не были изобретены.’
‘Почему же Крюгер носил толстую обувь?’
‘Чтобы спасти Де Вета от поражения.’
‘Слишком замудренно. Я не понял.’
‘Де Вет был одним из Генералов Крюгера.’
‘Тем не менее, чем ты занимался тем вечером?’
‘Кино в то время не было изобретено, поэтому мы пошли на службу, организованную специально для детей настоятелем приходской церкви.’
‘Так почему же ТО Рождество было для тебя самым лучшим?’
‘Потому что оно было самым настоящим’
‘Ох, а что случилось c домом в Уимблдоне?’
‘Продан и разделен на шесть квартир… Я думаю, шесть маленьких семей живут там сейчас, а в канун Рождества шесть крошечных елей: возможно, искусственных или настоящих, светятся от маленьких гирлянд с разноцветными лампочками. А парочка пожилых сиделок будет распивать шерри и слушать рождественские гимны по телевизору, в то время как молодежь отправится куда-нибудь потанцевать’
‘Я полагаю, это немного веселее, чем загадки или пение церковных песен под рояль. Тем не менее: если я еще до сих пор есть в очереди на подарки от Санта-Клауса, то больше всего на свете я хотел бы получить бонго-барабаны. Ах, да, ты что-то хотел сказать по поводу…?’
‘Да… Два года спустя – когда дядюшка Чарли вошел в одну из дверей нашего дома и сказал всем, что он — Дедушка Мороз, в это же самое время из другой двери появился дядюшка Боб с такой же новостью. А произошла эта самая история как раз тогда, когда дядюшка Чарли уже пришел и объявил всем, что он — и есть настоящий Санта Клаус.’
‘Вот это да…’
ROBERT GRAVES
My Best Christmas
‘QUEEN VICTORIA WAS still alive that Christmas, and I was four and a half years old.’
‘Who was she exactly? Queen Elizabeth’s grandmother?’
‘No: great-great-grandmother.’
‘Wow ! Do you remember her?’
‘Yes: a fat little lady in black riding through the Park with an escort of Lifeguardsmen – her open barouche drawn by two splendid high-stepping grey horses, and the band playing: “Make way, make way, for the rowdy-dowdy boys”.’
‘Barouche?’
‘Yes: no cars in those days. The streets cobbled, and so filthy with horse-droppings and mud that everyone wore boots. Ragged boys with dirty faces used to sweep the crossings with brooms, and beg for halfpennies. Sometimes they turned cartwheels to attract attention.’
‘Wow! How ancient you are! Where did you spend that Christmas?’
‘At home, near Wimbledon Common. A big house with twenty-five rooms and a coal cellar. But no electric light or lift, or vacuum cleaner, or refrigerator, or radio, or telly. Only rather dim gas-lamps, and coal fires, and a grand piano.’
‘Were Christmas trees invented then?’
‘Yes, Queen Victoria’s husband, Prince Albert the Good, brought them in from Germany… We always had a big one in the drawing room. The same coloured glass decorations lasted year after year – never got broken. Things were made to last in those days and people treated them more carefully… We children always waited outside in the dark, cold hall for an hour or so, telling ghost stories, while Mother and Father dressed the tree and sorted out the presents.’
‘Were they hung on the tree?’
‘No: each of us had a chair or a sofa or small table, covered with a white linen cloth, and the presents laid out on it. But when at last the door opened and we rushed in and the tree blazed out at us like the Jewelled Garden of Paradise, we had to join hands first and sing: “O Come All Ye Faithful”. Mother accompanied us on the piano with the loud pedal pressed hard down. At the foot of the tree was a Crypt – with St Joseph and the Virgin and the Christ Child and the ox and ass, and the Three Wise Men. Then Father Christmas knocked at the french window leading to the garden, and came in. He waved his hand at us and told us his reindeer were stabled at the “Swan” just across the road and wished us a happy Christmas. He complained of the cold so much that my father poured him a glass of cherry brandy. He drank it noisily and went out again into the thick fog, shouting: “See you again next century!” That’s how I can fix the date: 1899!’
‘Tell me about your presents.’
‘I got a musical box that played “Home Sweet Home”, and two boxes of soldiers – the Royal Fusiliers and the Egyptian Camel Corps – and a toy helmet and a toy drum, and a prayer-book in red morocco leather, and a painting book, and a clockwork horse.’
‘You’re making it up, aren’t you?’
‘No; I remember the list because soon afterwards I was taken away to a scarlet-fever hospital and my mother had most of my toys burned. The doctor said they were infectious for the baby. But my favourite sister hid the helmet and drum in the tool shed, and used to play with them sadly when her nurse wasn’t about.’
‘Did you believe in Father Christmas?’
‘Yes, until the Mix-up Christmas (I’ll tell you about that later), although he wore the same boots as Uncle Charles. But he hadn’t such importance in those days as the advertisements have built up now. Christmas wasn’t just fun and games. It was Jesus’s Birthday, on which we gave one another birthday presents – a day of thanking God and being especially kind to everyone. We emptied out our money-boxes for the presents. I remember we always used to give the cook and the parlour-maid scented soap, at 2d. a cake… We got a penny a week in those days, and occasional tips from uncles and aunts.’
‘A penny a week; sounds sort of stingy… Did you hang up your stockings?’
‘We did, and anyone who had been naughty that winter got coal instead of almonds, raisins, apples, tangerines, a negro-teeth puzzle, and white sugar mice with pink eyes and string tails.’
‘Wow! Did you often get coal?’
‘Never. I was always as good as Prince Albert.’
‘Ha, ha! What happened on Christmas Day?’
‘We dressed up and went to church, which was decorated with chrysanthemums and holly. But the vicar wouldn’t allow mistletoe; he said it was frivolous. Then back to Christmas dinner. The whole family was there: five boys (counting the baby), four girls, and Uncle Charles who couldn’t spend Christmas at home because Aunt Alice had left him. Yes, turkey, plum-pudding and mince pies had been invented. In fact our cook had once been cook to General Gordon and used a plum-pudding recipe in his own hand-writing.’
‘Who was General Gordon?’
‘The Dervishes killed him at Khartoum. I once showed you the scene at Madame Tussaud’s.’
‘Did you? I don’t remember. Go on with the story.’
‘Then we pulled crackers, and put on coloured caps and asked one another riddles…’
‘Such as?’
‘Such as: “Why did Kruger wear thick boots?”’
‘Who was Kruger?’
‘President of the South African Republic. The Boer War had been on for two years that Christmas and every streetboy was whistling the song:
Good bye, Dolly, I must leave you
Though it breaks my heart to go
– Something tells me I am needed,
At the Front to fight the foe.
But nobody got called up; and it wasn’t much of a war. Life went on as usual. Bombs and tanks and planes hadn’t been invented yet.’
‘But why did Kruger wear thick boots?’
‘To keep De Wet off defeat.’
‘I don’t dig you.’
‘De Wet was one of Kruger’s generals.’
‘Anyhow, what did you do that evening?’
‘We went to a special children’s service at the Parish Church: cinemas hadn’t been invented, you see.’
‘Then why was it your best Christmas?’
‘Because it was the reallest.’
‘Oh!… What’s happened to the Wimbledon house?’
‘Sold and cut up into six flats… I suppose six small families live in them now, and on Christmas Eve there’ll be six tiny Christmas trees lighted – probably the artificial wire- and grocer’s-grass sort that fold up, with a little string of coloured electric light bulbs tied on… And a couple of elderly baby-sitters will be drinking sherry there and listening to the carol-singers on TV, while the young folk go off somewhere to dance.’
‘Well, I daresay that’s a bit more fun than singing hymns to a grand piano and asking riddles. By the way: if I’m still on your Santa list what I want is a really good set of bongo-drums… Oh, and you had something to say about a Mix-up?’
‘Yes, two years later – when Uncle Charles came in by one door and said he was Father Christmas, and Uncle Bob came in by the other, just after Uncle Charles had gone, and said he was Santa Claus.’
‘Wow!’
