Обычный день в старинном европейском городке. Повсюду тишина, ведь только зарево, хотя на площади уж собирается народ. По улице бредут мрачные фигуры, в потрепанной одежде и зачастую с побитыми лицами. Это люди, которые прошедшей ночью не устояли пред грехом– чревоугодьем. Они нашли пристанище для сна средь закоулков, улочек и у трактиров. С рассветом же все стали просыпаться и побрели домой с неясными, больными головами. Различные ларьки и лавки начинают открываться.
В одной из тюрьм пытают человека, что, впрочем, вполне обыкновенно. Железные тиски безжалостного палача, сжимают ногу обвиняемого в приступлении, дабы под пытками выведать правду, а точнее ложь, сказанную человеком, которого пытают, во спасение от боли, однако сулящую неминуемую гибель. Но что есть смерть, перед лицом страшнейшей боли? И ведь все рады: «преступник» пойман, жители спокойны, репутация власти не подорвана, а обвиненный человек избавился от боли. „Избавился от боли, но чего ради? Смерти?“,- вы спросите. Так знайте же, что это так! Да, именно! Смерть- явство страшное, но боль- страшнее. Прибавьте, что пытали крестьянина, лет тридцати, не меньше, и, по невероятному стечению обстоятельств, не болевшего ветряною оспою, при том, что дети его совсем недавно ею заразились. Отцу не миновать болезни, а в силу возраста и осложнений. Смерть и без труда правительства в скором времени настигла бы его. Человеку оставалось лишь выбрать меньшее из двух зол. Он выбрал казнь.
Небольшое оконце, находящееся в самом верху стены мрачного помещения, предназначенного для пыток, и открывающее вид на главную улицу так, что можно было видеть лишь обувь ходивших снаружи людей, пленило взгляд стражника, сидевшего в углу этой комнаты, на скамье. Палач и этот самый стражник, по окончании пытки, услышав желаемый ответ, отвели, отныне хромого, «виновника» в его, разумеется, совсем не приятного вида временное «ложе», а точнее клетку– одно из помещений тюрьмы. Хромым он был теперь из-за того, что признался в происшествии (в коем не был виновен) слишком поздно, ибо признать вину считается поступком, достойным презрения, слабым и малодушным. «Виновник» же совсем не горел желанием быть униженным и потерять какое-либо уважение, доверие(на счастье ли, на горе ли заключенного, времени на унижения не было, его приговорили к казни в тот же день). По этой причине палач успел стиснуть ногу обвиняемого столь сильно, что переломал все имевшиеся у того кости. Неудивительно, что крик стоял неимоверный. Столь истошно и жалобно раньше никто не вопил, отчего даже у стражника, давно привыкшего быть свидетелем подобных процедур, сжималось сердце. Крики были слышны и снаружи. Кто-то поговаривал, что это души умерших, попавших в ад и вот, дескать, их там варят в котле, вот они и кричат, да так ужасно, что звук доносится и до поверхности. Местная же ребятня сразу понимает откуда слышится крик и подбегает к оконцу. Они вглядываются в темную комнату, в которой едва различимы некие фигуры: руки палача, тиски и извивающееся существо, привязанное к столу. После ходят слухи, мол на такой-то улице, в неком подвале пытают чудищ, похожих на змей и драконов. Однако большинство же знает, что является причиной этих, в последнее время появляющихся все чаще, криков. Большинство знает, что в подвале зала судебных заседаний находится камера пыток и там же тюрьма.
Время шло, как оказалось после, невероятно быстро. Заключенный человек, имя которого нам неизвестно, думал о многом: о том, что сделать не успел, как правосудие несправедливо, порой пытался выдумать он план побега, но ничего не вышло. Все эти раздумья привели заключенного в состояние дрема, но усыпить не смогли. И темнота, тепло нагретой летним солнцем подземной клетки не смогли усыпить человека. А знает ли читатель, что ранее не спал крестьянин пару дней, усердно работал, следил за детьми, ухаживал за больно женой и делал многие другие мелочи, которые занимают много времени. Но даже так, не смог Морфей заманить его в свое царство, настолько ужасала его мысль о кончине.
Наступает полдень, все близится теперь уже заветный, час кончины. Внезапно ужас сменился восторгом. казнь крестьянину теперь же кажется подарком щедрым от судьбы.
Пришел тот час. «Преступника» ведут на эшафот. Вот поднимается смиренный человек на возвышенье. Повсюду люди, которые кричат, но непонятно что, а потому не тяжело их крики ненависти спутать с возгласами счастья; и спутать гневную толпу, с толпой ликующих людей, которые собрались так, будто сам король прибыл давать речь. У человека, проведшего в тюрьме совсем немного, помутнел рассудок(интересно, насколько ж невменяем был бы он, если б пробыл в тюрьме дольше). Человек стал радоваться тому, что на его смерть пришел посмотреть весь люд, он не умрет в беззвестности. Смертник стоял у виселицы и на его лице зарождалось нечто искревленное, едва похожее на улыбку, глаза же были огромного размера, зрачки сужены, они выдавали его сумасшествие, которое пришло так скоро. И это не должно вас поражать, ведь годы тяжкого труда уже не раз почти свели его с ума. Ужасная гримаса, образовавшаяся на лице подсудимого пугала людей, толпа затихала от ужаса. Кто-то внезапно воскликнул:
–В него вселились бесы! Казнить, скорей казнить!
После чего гул возобновился, все подхватили эту мысль.
Шею человека постепенно охватывала ужасно жесткая, натирающая кожу веревка. «Преступник» в самом деле вообразил себя королем, решил, что толпа ликует и тут же стал он что-то глупое невнятно говорить. Его говор был словно шепот, по сравнению с шумом гневной толпы. «Короля» не было слышно. Суровый палач, не колеблясь и не ожидая, когда утихнет толпа, дернул рычаг. Внезапно шепот утих, гримаса исчезла, а буйная толпа возрадовалась. Несправедливость восторжествовала. Человек был повешен и отныне в царстве небесном, а может подземном– нам неизвестно, но, однозначно, в мире ином. Собравшиеся люди долго ликовали, а после постепенно разошлись. Стражник и палач оставили тело висеть и так же ушли. Улица постепенно пустела, наступила ночь.
Наутро больная жена погибшего спохватилась и выбралась в город, в поисках мужа (детей уложила спать, оставила им немного еды, а дом заперла). Длительное время она, ослабшая, бродила по улицам и охрипшим своим голосом спрашивала, не видел ли кто ее мужа, но никто не знал где тот находился. Таким образом, когда уже вечерело, забрела она на одну из улиц. Шла, как обыкновенно это у крестьян, понурив голову, смотря себе под ноги, и наткнулась на сооружение, коим являлась виселица. Женщина медленно подняла голову и ужаснулась. Наконец она встретила мужа, а именно труп его. Да столь ужасный, что чудом можно было его распознать. Бедная женщина не могла поверить в случившееся. Она полезла к супругу и все еще в голове своей отрицала его кончину. Она медленно скатилась к его ногам и, охватив одну из них, своими дрожащими холодными руками, зарыдала. Печаль ее была бесконечна: любовь всей жизни погибла, детей и себя прокормить теперь будет гораздо сложнее. Долгое время женщина эта была охвачена горем. Но она осознала, что насколько бы тягостно не было ей, придется вернуться, дома ведь дети, бросить которых та не могла; поняла, что нужно жить дальше. Однако, вместе со слезами иссякли и силы, она еле встала, простилась и, скрепя сердцем, побрела домой. Пока шла пару раз чуть ли не падала наземь, заливаясь слезами, но держалась. Долго шла она домой. Совсем уже стемнело, кое-где зажглись фонари. Крестьянка с трудом отперла дверь разваливающегося помещения, которое мало похоже на дом. Дети все еще спали. Про отца правду им поведать она не смогла, сама же подробностей смерти знать не желала.
Что же сталось с семьей этой после, нам не известно. Вполне вероятно смерть вскоре настигла их всех, ведь и мать, и дети были больны, а их дом не мог ообеспечить тепло и достаточную защиту. Возможно им удалось побороть все болезни и стали жить они словно прежде, до печальной утраты. Предоставим возможность читателю самому предположить, что стало с семьей.
