Глава 1. Неожиданное собрание
В земляной норе жил-поживал себе хоббит. Не в гадкой, влажной норе, пронизанной червями и пропитанной запахом тины, и в то же время не в иссохшей песчаной и унылой норе, в которой нет ни места, где можно присесть, ни чего-нибудь, чем можно было бы перекусить: это была настоящая хоббичья нора, а значит, комфортная.
У неё была идеально круглая, словно иллюминатор, дверь, выкрашенная зелёной краской, с сияющей жёлтой латунной ручкой прямо посередине. Дверь эта вела в длинный коридор с округлыми деревянными стенами, похожий на туннель: очень уютный туннель с идеальным паркетом и коврами, мебелированный полированными стульями и многочисленными крючками для шляп и плащей – хоббит очень любил принимать гостей. Коридор тянулся всё дальше и дальше и уходил в глубь холма – Холма, как все жители на многие мили вокруг его называли – и множество маленьких дверок выходило из этого туннеля, то с одной, то с другой стороны. Подъёмы это не для хоббитов: спальни, ванные комнаты, погреба и кладовые (в большом количестве), гардеробы (у этого хоббита были целые комнаты исключительно для одежды), кухни, столовые – все были на одном этаже, вдоль по одному единственному коридору. Лучшие комнаты были по левую сторону от входа, ведь они одни имели окна, глубоко посаженные и круглые, с видом на хоббичий сад, на луга вдалеке, спускающиеся к реке.
Сей хоббит был очень состоятельный хоббит, и фамилия его была Бэггинс. Бэггинсы проживали в районе Холма с незапамятных времён и окрестный люд находил их достойными уважения не только за то, что большинство из них были богаты, но и за то, что никогда они не впутывались ни в какие приключения и не делали ничего неожиданного: вы уже знали, что Бэггинс ответил бы на любой вопрос, даже не утруждаясь его спрашивать. И эта история о том, как Бэггинс впутался-таки в приключение и обнаружил, что делает и говорит вещи в высшей степени неожиданные. Он, быть может, и потерял уважение соседей, но обрёл… что ж, поглядим обрёл ли он что-нибудь в конце.
Матушка нашего хоббита… Что такое хоббит? Смею предположить, что хоббиты теперь нуждаются в кое-каком описании, так как они уже стали редки и пугаются Больших Людей, как они зовут нас. Они есть (или были когда-то) маленьким народцем, примерно в половину нашего роста, и меньше бородатых Гномов. Хоббиты безбороды. В них мало или совсем нет волшебства, кроме обыденной магии, которая помогает им бесшумно и быстро исчезать, когда громоздкие и тупоголовые существа (как ты или я) неуклюже надвигаемся нашей слоновьей поступью, которую они могут услышать за целую милю. Хоббиты склонны к полноте в области живота; одеваются ярко (в особенности в зелёный и жёлтый); не носят обуви, ведь и так имеют весьма толстую кожу на ступнях и плотный мех, цветом как волосы на голове (которые, кстати, кудрявые); пальцы их ловкие и длинные, лица добродушные, а смех глубокий и сочный (особенно после обеда, который устраивают дважды в день, если есть такая возможность).
Думаю, сейчас вы знаете достаточно, чтобы можно было продолжать мой рассказ. Как и говорилось, матушка этого хоббита, то есть Бильбо Бэггинса, была знаменитая Беладонна Тук, одна из трёх удивительных дочерей Старого Тука, который был главой хоббитов, живших по ту сторону Воды. Вода – это маленькая речушка, бежавшая у подножия Холма. Часто (в других семьях) поговаривали, что давным-давно один из предков Туков, вполне возможно, взял себе в жёны эльфийку. Это, конечно же, абсурд, но точно было что-то не совсем хоббичье в Туках, и бывало, что время от времени кто-нибудь из них сбегал на поиски приключений. Он незаметно исчезал, а остальное семейство заметало следы; но всё равно это факт, что Туки были не такими уважаемыми, как Бэггинсы, хотя и были несомненно богаче.
Едва ли в жизни Беладонны Тук осталось место приключениям после того, как она стала Миссис Банго Бэггинс. Банго, отец Бильбо, построил для неё (отчасти за её счёт), наироскошнейшую хоббичью нору, равной которой не было ни под Холмом, ни за Холмом, ни даже по ту сторону Воды. Чета Бэггинсов до конца своих дней оставалась там. Всё же есть вероятность, что Бильбо, единственный сын Беладонны, хотя он и выглядел, и вёл себя, как точная копия своего крепко сбитого и беззаботного отца, унаследовал от Туков что-то малость странное, что было частью его естества с рождения и лишь ждало подходящей возможности вылезти на свет. Шанс всё не приходил до тех пор, пока Бильбо не стал взрослым, примерно пятидесятилетним хоббитом, живущим в чудесной хоббичьей норе, построенной его отцом и описанной мной на пару страниц раньше. И всё в жизни Бильбо должно было измениться именно тогда, когда казалось, хоббит укоренился там окончательно.
По любопытнейшему стечению обстоятельств, одним пригожим и тихим утром, вдалеке от мирской суеты, когда и шума было меньше, и трава была зеленее, а хоббитов было много, и народ их процветал, и когда Бильбо Бэггинс стоял у дверей своей норы после завтрака, покуривая свою деревянную трубку, доходящую ему чуть ли не до пальцев ног (шерсть на которых была аккуратно причёсана), появился Гендальф. Гендальф! Если вы слышали хотя бы четверть от того, что приходилось слышать о нём мне (а это очень малая доля, от того, что в целом о нём можно услышать), то вы бы при первом звуке его имени приготовились к самым изумительным историям. Истории и приключения наистраннейшего толка прорастали везде, где бы он ни оказался. Многие годы он не был у Холма. Не был с тех самых пор, как скончался Старый Тук, поэтому, по правде сказать, хоббиты почти забыли, как он выглядит. Гендальф покинул окрестности Холма и ушёл за Воду по своим делам ещё в те времена, когда ныне взрослые и степенные хоббиты были ещё малышами.
Всё, что сперва увидел ничего не подозревающий Бильбо в то утро, был старик с тростью. У него была островерхая синяя шляпа, длинный серый плащ, серебряный шарф, над которым свисала его длинная седая борода, тянувшаяся ниже пояса, и гигантские чёрные сапоги.
— Доброе утро! — сказал Бильбо, имея это в виду, ведь солнце приветливо светило, и трава зеленела. Однако Гендальф сурово взглянул на него из-под своих кустистых бровей, выдававшихся за поля его шляпы.
— Что ты имеешь в виду? – спросил Гендальф. – Ты желаешь мне доброго утра или утверждаешь, что это утро доброе, не беря во внимание, хочу я этого или нет? Или ты чувствуешь, что это утро, в которое хорошо бы быть добрым?
— Всё сразу, — сказал Бильбо. — Чудесное утро для трубочки на свежем воздухе, кстати говоря. Если при Вас есть своя, присаживайтесь, не откажитесь от горсточки моего табаку. Без спешки — весь день впереди!
Тогда Бильбо присел у своей двери, ловко закинул ногу на ногу и выдул красивое серое колечко дыма, уплывшее в небо, сохранив свою форму, а потом и спрятавшееся далеко за Холмом.
— Прелестно! – воскликнул Гендальф. – Но в это утро у меня решительно нет времени дуть дымные кольца. Я в поисках кого-нибудь, кто бы смог бы присоединиться к путешествию, которое я организую, но что-то претендентов я не нахожу.
— Ещё бы! В этих-то краях. Мы спокойный и тихий народ, от путешествий нам пользы никакой. Лишь гадкие, раздражающие неудобства! К обеду ещё и опоздать можно! Вот не понимаю, что в них находят? – сказал наш Мистер Бэггинс, оттянул подтяжку большим пальцем и выдул ещё одно колечко, больше предыдущего. Погодя он достал утреннюю почту, начал читать, стараясь ясно показать, что старик его больше не интересует. Бильбо пришёл к выводу, что старик был не совсем его породы, поэтому желал, чтобы тот поскорее удалился. Но старик остался недвижим. Он продолжал стоять молча, облокачиваясь на свой посох и упираясь взглядом в хоббита до тех пор, пока Бильбо не стало чуточку неуютно, что он даже малость рассердился.
— Доброе утро! – отчеканил хоббит после долгой паузы. – Нам точно не нужны здесь никакие приключения, покорнейше благодарю! Вам явно стоило бы попробовать поискать за Холмом или по ту сторону Воды.
Под этим он имел в виду, что разговор окончен.
CHAPTER I
An Unexpected Party
In a hole in the ground there lived a hobbit. Not a nasty, dirty, wet hole, filled with the ends of worms and an oozy smell, nor yet a dry, bare, sandy hole with nothing in it to sit down on or to eat: it was a hobbit-hole, and that means comfort.
It had a perfectly round door like a porthole, painted green, with a shiny yellow brass knob in the exact middle. The door opened on to a tube-shaped hall like a tunnel: a very comfortable tunnel without smoke, with panelled walls, and floors tiled and carpeted, provided with polished chairs, and lots and lots of pegs for hats and coats—the hobbit was fond of visitors. The tunnel wound on and on, going fairly but not quite straight into the side of the hill—The Hill, as all the people for many miles round called it—and many little round doors opened out of it, first on one side and then on another. No going upstairs for the hobbit: bedrooms, bathrooms, cellars, pantries (lots of these), wardrobes (he had whole rooms devoted to clothes), kitchens, dining-rooms, all were on the same floor, and indeed on the same passage. The best rooms were all on the left-hand side (going in), for these were the only ones to have windows, deep-set round windows looking over his garden, and meadows beyond, sloping down to the river.
This hobbit was a very well-to-do hobbit, and his name was Baggins. The Bagginses had lived in the neighbourhood of The Hill for time out of mind, and people considered them very respectable, not only because most of them were rich, but also because they never had any adventures or did anything unexpected: you could tell what a Baggins would say on any question without the bother of asking him. This is a story of how a Baggins had an adventure, and found himself doing and saying things altogether unexpected. He may have lost the neighbours’ respect, but he gained—well, you will see whether he gained anything in the end.
The mother of our particular hobbit—what is a hobbit? I suppose hobbits need some description nowadays, since they have become rare and shy of the Big People, as they call us. They are (or were) a little people, about half our height, and smaller than the bearded Dwarves. Hobbits have no beards. There is little or no magic about them, except the ordinary everyday sort which helps them to disappear quietly and quickly when large stupid folk like you and me come blundering along, making a noise like elephants which they can hear a mile off. They are inclined to be fat in the stomach; they dress in bright colours (chiefly green and yellow); wear no shoes, because their feet grow natural leathery soles and thick warm brown hair like the stuff on their heads (which is curly); have long clever brown fingers, good-natured faces, and laugh deep fruity laughs (especially after dinner, which they have twice a day when they can get it).
Now you know enough to go on with. As I was saying, the mother of this hobbit—of Bilbo Baggins, that is—was the famous Belladonna Took, one of the three remarkable daughters of the Old Took, head of the hobbits who lived across The Water, the small river that ran at the foot of The Hill. It was often said (in other families) that long ago one of the Took ancestors must have taken a fairy wife. That was, of course, absurd, but certainly there was still something not entirely hobbitlike about them, and once in a while members of the Took-clan would go and have adventures. They discreetly disappeared, and the family hushed it up; but the fact remained that the Tooks were not as respectable as the Bagginses, though they were undoubtedly richer.
Not that Belladonna Took ever had any adventures after she became Mrs. Bungo Baggins. Bungo, that was Bilbo’s father, built the most luxurious hobbit-hole for her (and partly with her money) that was to be found either under The Hill or over The Hill or across The Water, and there they remained to the end of their days. Still it is probable that Bilbo, her only son, although he looked and behaved exactly like a second edition of his solid and comfortable father, got something a bit queer in his make-up from the Took side, something that only waited for a chance to come out. The chance never arrived, until Bilbo Baggins was grown up, being about fifty years old or so, and living in the beautiful hobbit-hole built by his father, which I have just described for you, until he had in fact apparently settled down immovably.
By some curious chance one morning long ago in the quiet of the world, when there was less noise and more green, and the hobbits were still numerous and prosperous, and Bilbo Baggins was standing at his door after breakfast smoking an enormous long wooden pipe that reached nearly down to his woolly toes (neatly brushed)—Gandalf came by. Gandalf! If you had heard only a quarter of what I have heard about him, and I have only heard very little of all there is to hear, you would be prepared for any sort of remarkable tale. Tales and adventures sprouted up all over the place wherever he went, in the most extraordinary fashion. He had not been down that way under The Hill for ages and ages, not since his friend the Old Took died, in fact, and the hobbits had almost forgotten what he looked like. He had been away over The Hill and across The Water on businesses of his own since they were all small hobbit-boys and hobbit-girls.
All that the unsuspecting Bilbo saw that morning was an old man with a staff. He had a tall pointed blue hat, a long grey cloak, a silver scarf over which his long white beard hung down below his waist, and immense black boots.
“Good Morning!” said Bilbo, and he meant it. The sun was shining, and the grass was very green. But Gandalf looked at him from under long bushy eyebrows that stuck out further than the brim of his shady hat.
“What do you mean?” he said. “Do you wish me a good morning, or mean that it is a good morning whether I want it or not; or that you feel good this morning; or that it is a morning to be good on?”
“All of them at once,” said Bilbo. “And a very fine morning for a pipe of tobacco out of doors, into the bargain. If you have a pipe about you, sit down and have a fill of mine! There’s no hurry, we have all the day before us!” Then Bilbo sat down on a seat by his door, crossed his legs, and blew out a beautiful grey ring of smoke that sailed up into the air without breaking and floated away over The Hill.
“Very pretty!” said Gandalf. “But I have no time to blow smoke-rings this morning. I am looking for someone to share in an adventure that I am arranging, and it’s very difficult to find anyone.”
“I should think so—in these parts! We are plain quiet folk and have no use for adventures. Nasty disturbing uncomfortable things! Make you late for dinner! I can’t think what anybody sees in them,” said our Mr. Baggins, and stuck one thumb behind his braces, and blew out another even bigger smoke-ring. Then he took out his morning letters, and began to read, pretending to take no more notice of the old man. He had decided that he was not quite his sort, and wanted him to go away. But the old man did not move. He stood leaning on his stick and gazing at the hobbit without saying anything, till Bilbo got quite uncomfortable and even a little cross.
“Good morning!” he said at last. “We don’t want any adventures here, thank you! You might try over The Hill or across The Water.”
By this he meant that the conversation was at an end.
