XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Итак, на следующий вечер мы снова собрались, чтобы окончательно обсудить наши планы. Гаррис сказал:

— В первую очередь мы должны решить, что взять с собой. Джей, возьми лист бумаги и записывай, а ты, Джордж, достань продуктовый каталог, и кто-нибудь, дайте мне карандаш: я составлю список.

В этом весь Гаррис – всегда готов взвалить все бремя на себя и переложить его на спины других.

Он всегда напоминает мне моего бедного дядюшку Поджера. Я уверен, что вы в жизни не видели такой суматохи, какая поднималась в доме, когда мой дядя Поджер брался за какую-нибудь работу. Например, привозят от плотника картину в новой раме и оставляют ее в столовой, пока не повесят; тетушка Поджер спрашивает, что с ней делать, и дядюшка Поджер говорит:

— Ну, это предоставьте МНЕ! Никто в этом доме пусть не беспокоится об этом. Я всё сделаю сам!

Затем он снимает пиджак и берется за дело. Он посылает горничную купить на шесть пенсов гвоздей, а за нею следом одного из мальчиков, чтобы передать ей, какого размера должны быть гвозди. С этого момента он серьезно принимается за дело и ставит на ноги весь дом.

— Хилл, пойди принеси мне мой молоток, — кричит он, — Том, неси линейку. Также мне понадобится стремянка и скорее всего еще и стул, захватите и его заодно. Джим, сбегай к мистеру Гоглзу и скажи ему: папа вам кланяется и спрашивает, как ваша нога, и просит вас одолжить ему ватерпас. Мария! А ты не уходи, потому что нужно будет, чтобы кто-нибудь мне посветил. Когда горничная вернется, пусть опять сбегает и купит моток шнура. Том! — Где Том? — Иди сюда. Ты подашь мне картину.

Затем он поднимает картину и роняет ее, и она вылетает из рамы, и он, пытаясь спасти стекло, режет руку и начинает метаться по комнате в поисках своего носового платка. Он не может найти свой носовой платок, так как тот остался в кармане пиджака, который он снял, и теперь не может найти и пиджак, потому что не помнит, где его оставил. Всем в доме приходится оставить поиски его инструментов и начать искать его пиджак, пока он крутится вокруг и мешает им.

— Неужели никто во всем доме не знает, где мой пиджак? В жизни не встречал такого сборища бездельников! Вас шестеро! – и вы не можете найти пиджак, который я снял пять минут назад!

Тут он встает со стула, и оказывается, что все это время он сидел на пиджаке.

— Ладно, хватит с вас, — восклицает он, — я сам уже его нашел. Мог с таким же успехом поручить поиски нашему коту.

И вот уже через полчаса перевязан палец, добыто новое стекло, принесены инструменты, лестница, стул, свеча, и дядюшка снова берется за дело. Целая семья, включая горничную и служанку, становятся полукругом, готовые помочь в любой момент. Двое из них держат стул, третий помогает дяде влезть на него и поддерживает дядю, четвертый подает ему гвоздь, а пятый передает ему молоток, и дядя берет гвоздь и роняет его.

— Отлично! – говорит он оскорбленным тоном, — теперь гвоздь потерялся.

И всем нам приходится, опустившись на колени, ползать в поисках гвоздя, пока дядя Поджер стоит на стуле и ворчит, что такими темпами ему придется простоять так до вечера.

Наконец гвоздь найден, но к этому времени дядя потерял молоток.

— Где молоток? Куда я подевал молоток? Господи боже мой! Семеро ротозеев смотрят по сторонам, и никто не видел, куда я девал молоток!

Мы находим молоток, но тут оказывается, что дядя потерял отметку на стене, куда нужно вбить гвоздь; и мы по очереди должны взбираться к нему на стул, чтобы найти эту отметку. Каждый находит ее в другом месте, и дядя называет нас одним за другим дураками и сгоняет со стула. Дядя берет линейку и начинает измерять все заново. Ему нужно разделить расстояние в тридцать один и три восьмых дюйма пополам, и он пытается делить в уме и чуть не сходит от этого с ума.

И все мы пытаемся разделить это расстояние в уме, и каждый приходит к разным результатам и насмехается друг над другом. В конечном счете мы забываем число, которое делили, и дядюшке Роджеру приходится измерять снова.

На этот раз он будет использовать шнур, и в самый ответственный момент, когда этот старый дурень наклоняется к плоскости стула под углом в сорок пять градусов и пытается дотянуться до точки, расположенной на тир дюйма дальше, чем та, до которой он может дотянуться, шнур соскальзывает, и дядя падает на фортепьяно. Неожиданность, с которой его голова и тело одновременно касаются клавиш, производит чудесный музыкальный эффект.

И тетушка Мария говорит, что она не позволит детям стоять и слушать такие выражения.

Наконец, дядюшка Поджер снова находит отметку, левой рукой наставляет на нее гвоздь и берет молоток в правую руку. Первый удар приходится на его большой палец, и он с криком роняет молоток на чью-то ногу.

Тетушка Мария мягко подмечает, что в следующий раз, когда дядюшка Поджер решит вбивать гвоздь в стену, она надеется, что он заранее ее предупредит об этом, и она отдаст все необходимые распоряжения, чтобы съездить к матушке на неделю, пока вся работа не будет сделана.

— Ох уж эти женщины! Вечно поднимают шум из-за ерунды! – отвечает дядюшка Поджер, поднимаясь на ноги. – А мне вот нравится такого типа работа.

Затем он делает новую попытку, и при втором ударе гвоздь полностью уходит в штукатурку, и полмолотка за ним, а дядюшка Поджер прижимается к стене с силой, которой достаточно, чтобы расплющить его нос.

Потом нам приходится искать линейку и шнур снова, и на стене появляется новая дыра; и примерно в полночь картина занимает свое почетное место на стене (пускай очень криво и ненадежно), и стена на несколько ярдов вокруг выглядит так, как будто по ней палили картечью, и все в доме обессилены и валятся с ног, исключая дядюшку Поджера.

— Готово! – говорит он, грузно спускаясь со стула прямо на мозоль служанки и с явной гордостью любуясь произведенным им беспорядком. – Ну, вот! А другой на моем месте еще кого-нибудь нанимал бы из-за такой мелочи.

SO, on the following evening, we again assembled, to discuss and arrange our plans.

Harris said:

«Now, the first thing to settle is what to take with us. Now, you get a bit of paper

and write down, J., and you get the grocery catalogue, George, and somebody give

me a bit of pencil, and then I’ll make out a list.»

That’s Harris all over — so ready to take the burden of everything himself, and

put it on the backs of other people.

He always reminds me of my poor Uncle Podger. You never saw such a commo-

tion up and down a house, in all your life, as when my Uncle Podger undertook to do a job. A picture would have come home from the frame- maker’s, and be standing in the dining-room, waiting to be put up; and Aunt Podger would ask what was to be done with it, and Uncle Podger would say:

«Oh, you leave that to ME. Don’t you, any of you, worry yourselves about that.

I’LL do all that.»

And then he would take off his coat, and begin. He would send the girl out for

sixpen’orth of nails, and then one of the boys after her to tell her what size to get;

and, from that, he would gradually work down, and start the whole house.

«Now you go and get me my hammer, Will,» he would shout; «and you bring me

the rule, Tom; and I shall want the step-ladder, and I had better have a kitchen-chair, too; and, Jim! you run round to Mr. Goggles, and tell him, `Pa’s kind regards, and hopes his leg’s better; and will he lend him his spirit-level?’ And don’t you go, Maria, because I shall want somebody to hold me the light; and when the girl comes back, she must go out again for a bit of picture-cord; and Tom! — where’s Tom? — Tom, you come here; I shall want you to hand me up the picture.»

And then he would lift up the picture, and drop it, and it would come out of the

frame, and he would try to save the glass, and cut himself; and then he would spring round the room, looking for his handkerchief. He could not find his handkerchief, because it was in the pocket of the coat he had taken off, and he did not know where he had put the coat, and all the house had to leave off looking for his tools, and start looking for his coat; while he would dance round and hinder them.

«Doesn’t anybody in the whole house know where my coat is? I never came

across such a set in all my life — upon my word I didn’t. Six of you! — and you can’t

find a coat that I put down not five minutes ago! Well, of all the — «

Then he’d get up, and find that he had been sitting on it, and would call out:

«Oh, you can give it up! I’ve found it myself now. Might just as well ask the cat

to find anything as expect you people to find it.»

And, when half an hour had been spent in tying up his finger, and a new glass

had been got, and the tools, and the ladder, and the chair, and the candle had been

brought, he would have another go, the whole family, including the girl and the

charwoman, standing round in a semi-circle, ready to help. Two people would have

to hold the chair, and a third would help him up on it, and hold him there, and a

fourth would hand him a nail, and a fifth would pass him up the hammer, and he

would take hold of the nail, and drop it.

«There!» he would say, in an injured tone, «now the nail’s gone.»

And we would all have to go down on our knees and grovel for it, while he would

stand on the chair, and grunt, and want to know if he was to be kept there all the

evening.

The nail would be found at last, but by that time he would have lost the hammer.

«Where’s the hammer? What did I do with the hammer? Great heavens! Seven

of you, gaping round there, and you don’t know what I did with the hammer!»

We would find the hammer for him, and then he would have lost sight of the

mark he had made on the wall, where the nail was to go in, and each of us had to get up on the chair, beside him, and see if we could find it; and we would each discover it in a different place, and he would call us all fools, one after another, and tell us to get down. And he would take the rule, and re-measure, and find that he wanted half thirty-one and three-eighths inches from the corner, and would try to do it in his head, and go mad.

And we would all try to do it in our heads, and all arrive at different results,

and sneer at one another. And in the general row, the original number would be

forgotten, and Uncle Podger would have to measure it again.

He would use a bit of string this time, and at the critical moment, when the old

fool was leaning over the chair at an angle of forty-five, and trying to reach a point

three inches beyond what was possible for him to reach, the string would slip, and

down he would slide on to the piano, a really fine musical effect being produced by

the suddenness with which his head and body struck all the notes at the same time.

And Aunt Maria would say that she would not allow the children to stand round

and hear such language.

At last, Uncle Podger would get the spot fixed again, and put the point of the nail

on it with his left hand, and take the hammer in his right hand. And, with the first

blow, he would smash his thumb, and drop the hammer, with a yell, on somebody’s

toes.

Aunt Maria would mildly observe that, next time Uncle Podger was going to

hammer a nail into the wall, she hoped he’d let her know in time, so that she could

make arrangements to go and spend a week with her mother while it was being done.

«Oh! you women, you make such a fuss over everything,» Uncle Podger would

reply, picking himself up. «Why, I LIKE doing a little job of this sort.»

And then he would have another try, and, at the second blow, the nail would

go clean through the plaster, and half the hammer after it, and Uncle Podger be

precipitated against the wall with force nearly sufficient to flatten his nose.

Then we had to find the rule and the string again, and a new hole was made; and,

about midnight, the picture would be up — very crooked and insecure, the wall for yards round looking as if it had been smoothed down with a rake, and everybody

dead beat and wretched — except Uncle Podger.

«There you are,» he would say, stepping heavily off the chair on to the charwo-

man’s corns, and surveying the mess he had made with evident pride. «Why, some

people would have had a man in to do a little thing like that!»