Принято заявок
2687

XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Проза на русском языке
Категория от 14 до 17 лет
Открытие

Мои ноги подогнулись. Адвокат виновато отвел глаза.

– Вы объявляетесь неисправимым и проговариваетесь к пожизненному наказанию.

Я побледнел. Через секунду должна решиться моя судьба. Судья беспомощно озирался в поисках записи с приговором. Я покрепче смял листок вспотевшей рукой.

Пока секретарь перепечатывал приговор, я прокрутил в памяти свою жизнь. У меня не было тяжелого детства, оно было скорее скучным. Рос я в деревне. Помню, как мама перед сном мне читала «Робина Гуда», а утром, я, не найдя других приключений, выносил яйца из курятника, пытаясь не разбудить его обитателей. Воровать я начал, чтобы «убить время». Поначалу мне было просто весело. Приятно видеть бурную реакцию людей на факт пропажи того или иного предмета. Это было что-то, что можно обозначить как эмоциональный вампиризм: в отсутствие своих эмоций – впитывать чужие. Усвоенная эмоция проявляла себя чувством жара и щекоткой в районе живота. Ничего лучше и быть не может. Все свое время я уделял любимому делу!

Наконец меня признали и направили в образовательный центр. Ну да, он назывался по-другому. Исправительная колония. Если точнее, то ферма, куда отправляли юных, с натяжкой сказать, преступников. Там было неплохо. Раздолье для творчества. Каждый день у меня под подушкой появлялась новая палка колбасы. Жаль правда, что охранные системы там были просты и примитивны, но зато как же было приятно иметь дело с молочником. Этот скряга следил за каждым бидоном как за своим родным сыном. Тогда я и понял, что может быть что-то поинтереснее чем “Lazer-3167” (на секундочку, одна из лучших лазерных защит, помнится, минут двадцать провозился как-то, открывая стенд с баллонами аэрозольной краски в магазине «Леопардо»). В любом случае, колония сильно меня изменила. Всякий раз я выходил на волю более мотивированным и профессионально подкованным.

Сколько же еще идей ждут своего часа в моей голове! А как блистательно удалось провернуть последнее дельце! Так просто и изящно: заключенные проснулись утром, а на койках не оказалось постельного белья. Проведя расследование, местный полицейский заметил на моей странице в Авито подозрительное объявление о продаже крупной партии простыней с фирменным принтом «Хлебный мякиш». Я не чувствовал разочарования от провала. Акт воровства – самоцель, а продажа – лишь следование воровским традициям, ритуал, который очень давно утратил практический смысл.

А теперь из-за своей незначительной оплошности я объявлен неисправимым и приговорён к самому страшному наказанию из всех, о которых мне доводилось слышать. Оно разработано Институтом Психологии для безнадежных матерых преступников и программируется индивидуально. Мне страшно. На ферме рассказывали, что эти наказания очень жестокие и особо изощрённые. Ходила байка про «Кровавого музыканта». Этого юного скрипача, любителя заниматься по ночам, в течении нескольких лет, по жалобам соседей, просто штрафовали. А когда это не подействовало и ночные занятия только удлинились, то несчастному провели экспертизу и назначили регулярные посещения школьных концертов ДШИ №3 по годовому абонементу. Он долго не протянул.

Тем временем в мои уши полетели слова приговора:

«С сегодняшнего дня любая вещь – движимая и недвижимая, материальная и нематериальная, личная или общественная, — является вашей собственностью. То есть Вы назначаетесь Владельцем Всего Имущества».

Услышав это, я понял, что мне конец, хотя еще не осознал, почему и как. Я вообще почти ничего не осознавал, да и как будто не верил в то, что происходило. Меня вывели из зала и сунули на подпись какие-то документы, которые затем забрала женщина в круглых очках. Когда она уходила, я заметил на её плече маленькую сумку, из которой наполовину торчал кошелек из красной кожи. Я только начал подкрадываться, как вдруг секретарша развернулась, обдав меня тропическим запахом своих духов.

— Вы хотели взять свой кошелёк? — пролепетала она с нарочитым растягиванием слова «свой».

Я выдавил:

— Как бы да…

— Так что же, забирайте.

Она быстрым движением засунула его в мою руку.

— Эм, ну спасибо…

— Ой, да что вы, не стоит благодарности, я сохранила все в целости и сохранности.

Я невольно улыбнулся от нелепости всего происходящего и со вздохом вернул кошелек. Вдруг мой живот утробными звуками напомнил мне, что я еще не завтракал.

— А пойдёмте в кафе? — внезапно мне захотелось забыть суд как страшный сон.

— Я вся в Вашем распоряжении- вежливо согласилась девушка.

Спустя несколько минут тяжёлый деревянные двери уютного бара «Пивко» плавно сомкнулись. Было полуденно тихо и пахло сигаретным дымом. Мы уселись у окошка и, заказав пиво с сосисками, разговорились. Я узнал, что девушку зовут Олей, и она работает секретарем в Институте Психологии и Права. Поскольку сосиски оказались очень сочными, и, соответственно, я оказался очень занят, то Оля в основном говорила о себе. На прощание она заметила, что еще многого не дорассказала из своего детства, и я пригласил ее в гости через неделю, в воскресенье. Внезапно Оля взглянула на часы и резко встала:

— Я тороплюсь. Хочу успеть на выставку. Там будет Климт. Обожаю его «Поцелуй».

— Мне кажется, если я постараюсь, то поцелую не хуже твоего Клима, — обиделся я.

— Климта. «Поцелуй» Климта – картина такая. Я в музей иду, картины смотреть, — и она убежала, накинув пальто.

Как хорошо, когда все идет так просто. Я громко засмеялся. У меня родилась идея!

Я вышел на улицу, и тут меня настигло такое острое осознание принадлежности ВСЕГО мне, что даже на СВОЙ асфальт я стал наступать деликатнее. Каждый мой шаг сопровождался звоном приборов шеф-повара «Пивка». Когда я подходил к набережной, мой карман уже растягивали несколько новых телефонов. Из афиши уже возле самого входа я узнал, что как раз сегодня последний день выставки всех когда-либо нарисованных лобызаний, собранных неким, по-видимому, очень озабоченным французом Кусто Врояле. Какой-же из «Поцелуев» выбрать? Я всегда чуть больше необходимого верил в свою удачу и решил, что выбирать картину буду сердцем.

Когда я вошел в зал, сразу понял, что мне нужно. Я остановился на наименее крупном, чтобы легче было нести, и висевшем пониже, чтобы не тащить стремянку. Когда присмотрелся внимательно – отпрянул в ужасе. Зажмурившись, я принялся взламывать охранную систему, но тут подошла смотрительница музея:

— Давайте подсоблю, – и она ключом открыла стеклянный кейс.

-Эх, а ведь это был “Lazer-3131”? …

-Да, поставили у нас защиту, а то всякие люди бывают. Сегодня вот, одну уже унести пытались, но мы ее отстояли. А то ишь, на ваше позарились.

Нести картину было очень неудобно, я всю дорогу пытался как можно меньше на неё смотреть. Повесив «Поцелуй» на кухне, я вспомнил, что в кармане у меня осталось ещё кое-что. Это был уже пятый Чижик-Пыжик.

-Недолго тебе пришлось пыжиться, — я потёр его на удачу и поставил рядом с братьями.

Неделя прошла в раздумьях. Очень хотелось что-то открыть, вскрыть, распахнуть, отпереть, взломать. По ночам снились запоры, щеколды, манящие двери, хитрые замыкательные приспособления, клетки, много-много клеток, выставленных в ряд и каждая- с чудесным засовом или щеколдой. Проснувшись утром в субботу, я целеустремленно направился в зоопарк. Среди вольеров моё внимание привлёк просто великолепнейший замОк у крокодиловых. Меня обдало профессиональной творческой радостью. Рука на автоматизме потянулась в карман за отмычкой.

-Здравствуйте, вы хотите взять крокодильчика? Я бы посоветовал этого, он побольше, и если его кормить сырым мясом, желательно незамороженным, а лучше живым, он легко прибавит еще на пару метров.

Ситуация недельной давности повторяется, как будто мир – неумелый автор, который одинаковыми событиями пытается подчеркнуть проблематику. Я медленно обернулся. За мной стоял человек в фирменном костюме зоопарка. За ним на поводке тащился, упираясь, серо-зелёный взъерошенный крокодил с вылупленными глазами мутно-болотного цвета наполовину прикрытыми тяжелыми веками. На словах «лучше живым» пресмыкающееся угрюмо уставилось прямо на меня с нескрываемым интересом.

-Да нет, мне особо он не нужен…

— Ну что вы, что вы. Для любви нет никаких преград, особенно если это любовь к зверюшке. Он уже ВАШ! – и мне в руки плюхнули зеленое чудовище.

-Может всё-та…

— Как вы не понимаете, это же ВАШЕ предназначение!

Я предпочёл не отвечать, а побыстрее отправиться домой, крокодил сильно придавливал меня к земле. Дома я поместил его в ванну. Из незамороженного мяса у меня в кармане оказался белый голубь, который достался мне от ряженного Петра Первого рядом одним из дворцов. Птица не подавала признаков жизни, и я кинул самодельный крокодилий корм на пол в сторону ванны. Подойти к рептилии самому мне было страшно. При виде еды, питомец с громким плюханьем покинул ванну и разом очутился напротив неподвижной птицы. Она, неожиданно, как будто даже для себя самой, пришла в чувство и захлопав крыльями, взлетела на штору. Крокодил посмотрел на меня с каким-то младенческим упреком и раскатисто взревел. Мне стало жалко зверюгу, поэтому я быстро высыпал из морозильника 3 пачки пельменей, а затем немедленно закрылся в спальне на все свои тренировочные замки, которые обильно покрывали дверь. Я решил назвать «зверюшку» Гаврюшей.

Следующим утром я выбежал на ежемесячную пробежку. Вернулся довольный, вспотевший, принял душ, выпил стакан воды и включил «Новости» по ТВ. Женщина с экрана рапортовала, что сегодня из государственного банка Владельцем Всего Имущества было взято нескольких миллионов рублей, которые предполагалось пустить на починку очистительной системы водоснабжения города. Почему-то от этих слов, мой живот скрутило. Сорок минут прошли в туалете. Меня еще и тошнило. Особенно тошно было смотреть на стопки купюр. Завтра же сам отвезу их на Водоканал. Только я успел надеть одну из своих любимых клетчатых рубашек (выбирал я по запаху), как раздался звонок. Пересилив боль, я открыл дверь. За ней стояла Оля в облаке тропического аромата, мне вспомнился павильон с Гаврюшей. Она сняла обувь. Вдруг из ванной высунулся Гаврюша.

-Ах. По Гумилеву в Занзибаре приветствие крокодилами — хороший знак.

-Да не, это в зоопарке сунули, я не хотел брать, завтра в Неву выпущу.

Оля посмотрела на меня с неодобрением.

-Или в зоопарк обратно отнесу, — пошел на попятную я.

Олино неодобрение стало еще жестче.

Гаврюша, по-видимому, поняв, что ему рады, потёрся о её ногу, а потом злобно клацнул зубами в мою сторону. Я не растерялся и клацнул зубами в его. Оля предусмотрительно надела туфли обратно (я впервые видел использование нарощенного ногтя в качестве обувной ложки) и пошла на кухню. На пороге она остановилась и стала всматриваться в стену, где у меня висел «Поцелуй». Я гордо выпятил подбородок и стал ожидать восторгов.

-Пи-ка-ссо, — прошептала она, растягивая гласные, — оригинал.

Ее брови поднялись, а губы искривились. Физиономией радости это трудно было назвать, скорее мимикой крайнего удивления, что тоже радовало.

-Лазер 3131,- прошептал в ответ я. — В простонародье «ЗИЗИ», почти вскрыл — 22 секунды. Мировой рекорд 32.

-Ты что, просто взял и украл её? — Вскрикнула она. — Не видя в картине никакой ценности, ничего не понимая в искусстве, ты взял и спер. Просто, потому что можешь. Нормальный человек пошел бы на такое преступление только из высоких мотивов, мотивов духовных, а ты… ты низок. И все это еще и насмешка надо мной. И можешь не говорить, что просто хотел меня порадовать. Да еще и зная, что мне нравится «Поцелуй» без преувеличения величайшего художника Климта, повесил этого пошловатого Пикассо. Больше мне не о чем с тобой говорить.

-Но… Я почти взломал тот биометрический смарт звонок. Кисточкой любой повазюкать сможет, это тебе не математически точная работа отмычкой.

-Нет, ты – ничтожество, всё вокруг тебя – ТВОЕ. Твои взломщицкие «таланты» просто не имеют смысла, это бред. Как же я в тебе ошибалась! Мне казалось, что эти полотна нужно спасти от музейного равнодушного мира. Но пусть лучше стерильная тюрьма галереи, чем развратное логово бандита! Ты думаешь только о себе и об удовлетворении своей жалкой, как её там, потребности, вот что! А я теперь пойду другой дорогой. Нам не по пути!

Когда я собрался с мыслями, моя входная дверь была плотно закрыта. Она сказала правду. Зачем мне теперь жить? Мое ремесло, мое искусство! То, в чем я достиг непревзойдённого совершенства, мой дар больше не принесет мне радости. Теперь я был словно великий музыкант вдруг оказавшийся среди глухих, обречённый не быть услышанным. Хотя может я и правда просто глупец. Я хотел разобраться в свой душе, в своей клептомании так же легко, как в сувальдном замке. Для этого мой мозг придумал нехитрое объяснение, возвышающее мой образ жизни. Якобы кража – это наиболее эволюционно выгодная стратегия существования, своеобразный обмен многих часов работы на куда меньшее затраченное время, в то время как остальные ремесла в принципе пытаются выполнить ту же функцию, но с меньшим успехом. Соответственно, воровство – пик развития ремесел и доступно лишь элитарному меньшинству. Да, похоже это все было одной большой отговоркой, не более. Я упал на диван. К концу ночи я наконец-то смог заснуть только из-за того, что принял решение — я пойду к психологу.

Записаться удалось только на следующую неделю, к этому дню у меня уже не было той решительности, как после ухода Оли, но она все равно была достаточной для того, чтобы встать с кровати, погладить Гаврюшу, лежащего в ногах, одеться и пойти. По дороге я заскочил на Водоканал, а после отправился к «Пивку». В этот раз дубовые двери показалась мне еще более тяжелыми, а свет еще более тусклым. Я сразу пошел в сторону кухни. Где-то сбоку бубнил телевизор. Я мог еле-еле разобрать слова, но тут отчетливо и ясно, разрезая клубы дыма до меня донеслось: «…прямой репортаж из «Института психологии и права». Скорее всего рассказывали об очередном «ужасном» преступнике, излечившемся благодаря институту. Раньше я бы никогда не заинтересовался очевидно бравирующей пропагандой, но теперь я видел в историях себя. Нет, слишком поэтично. Мне было просто интересно понять принцип, этот сложный механизм по искоренению пороков. Я вслушался.

— Сегодня объявляется излечившемся очередной тяжелый пациент Института Психологии, по этому случаю мы пригласили на нашу передачу одного из ведущих психологов нашей страны Антона Монишина. Здравствуйте, Антон Эгашович.

-Здравствуйте

-Вы можете кратко рассказать о диагнозе пациента?

— Да, конечно. Мне этот кейс представляется довольно занятным. Симптоматика заключалась вот в чем: наблюдаемая совершила несколько неудачных попыток грабежа…

Я обрадовался: неужто это брат по отмычке?

— Но воровство само по себе не редкий случай. Медицинский интерес представляет первопричина желания красть. В чем загвоздка, пациентка пыталась своровать картину из одного из самых известных музеев города, при том каждый раз одну и ту же. Раз за разом, всегда неудачно, бесталанно и скажем прямо, без всяких шансов на успех. Сразу отметаем вариант с клептоманией, для нее характерны постоянные акты кражи на протяжении всей жизни. Так же вполне очевидно, что не подходит и простая жажда наживы. У пациентки наблюдается настоящая мания, в этом нет сомнений: маниакальная тяга к венскому модерну.

-Но как же вы ее избавили от недуга?

— Понимаете, избавиться от мании почти не представляется возможным, её можно только ограничить или перенаправить, другими словами, сублимировать. Этим мы и занялись. У нас была разработана стратегия. Стратегия эта не инновационна для карательной психологии, да и в целом крайне проста. Как отец показывает сыну на хулиганов и говорит, что таким быть плохо, так и мы показали ей воров, самых закоренелых, можно сказать, отбросов общества. Точнее, мы её погрузили в эпицентр воровской жизни, сведя её судьбу с судьбой одного из этих выродков за счёт обыкновенного психорасчета. Как и ожидалось, после контакта с ним клиническая ситуация резко улучшилась, сейчас мы уже почти закончили социальную реабилитацию, подобрали подходящую работу, перенаправляющую манию, теперь общество имеет хорошего экскурсовода. Мы гордимся нашей пациенткой.

Дальше я слушать не мог на каком-то физиологическом уровне. Оля… Да, это она. Я сел за ближайший стол и заказал пиво, ворованные приборы меня уже не волновали. Я их просто выгрузил на соседний столик и просидел, тупо глядя в окно, почти до самого часа своего приема. Так значит я был отбросом общества, наживкой, послужившей исцелению очередной жертвы их психоправли. Инструментом. Отмычкой в мозолистой длани Института, незримо парящей над миром. По крайней мере, ясно то, что я не властен даже над своей волей. Да и мое мастерство утратило ценность не только из-за приговора. Институт показывает мне, что я не управляю ничем, будь то заколка для взлома, будь то свидание, моей власти нет, она вся у Института. А может это и было целью моей жизни, моим истинным предназначением? Пусть так. Но теперь замок моей души сломался, а к каждому замку, даже испорченному, должна найтись отмычка, и я должен открыть новый модус существования в изменившихся условиях своего бытия.

Моросил дождь. В самой дорогой частной клинике Санкт-Петербурга в вечерние часы на буднях было, как всегда, тихо и безлюдно. В кабинете было очень удобное кресло. Я с нетерпением ждал своего вердикта и наконец услышал:

— У вас редкий случай клептомании. Вам не важна сама вещь. Вам важна ее добыча. Чем труднее ее достать, тем больше к ней интереса. Чем глубже она спрятана, тем больше азарта в том, чтобы к ней подобраться.

— Ну какой интерес брать то, что и так уже моё?- воскликнул я.

— Да, коллеги хорошо поработали, — усмехнулась психолог, — но все-таки еще есть выход! Все, что есть в мире, принадлежит ВАМ. Так доставайте то, чего еще нет!

— В смысле?

-Я вам советую… — тут она наклонилась и шепнула мне что-то на ухо.

А что так можно было?… Я вышел в задумчивости.

Эпилог.

Я мчался на машине с проблесковым маячком по ночному городу. Позади 6 лет учебы, 2 года ординатуры, 3 года частной практики. Меня приглашают только в самых трудных случаях, а это как раз был такой. Страдальческие глаза смотрели на меня с мольбой.

– Три минуты и все будет хорошо! — решительно проговорил я, намыливая руки.

В итоге вышло всего две. Палату огласил новый голос. Я снял маску и прошептал: «Поздравляю у вас мальчик!» Потом подождал и проговорил: «И ещё мальчик!»

Глаза матери округлились, так же, как и рот. Она выдавила: «А на узи был один…»

— Да что узи! Моё мастерство может изменить любые планы! -ответил я, гордо глядя на свои руки.

— А ЧТО ТАК МОЖНО БЫЛО? — прошептала новоиспеченная мать и, прикрыв глаза, обессиленно упала на подушку, счастливо улыбаясь.

Сказать честно, я и сам не знал, можно так, или нельзя, но я определенно сумел открыть самый заковыристый замОк и нашел свое место в жизни.

Гуменник Иван Олегович
Страна: Россия
Город: Санкт-Петербург