В Перовской «Сцене на могиле»
Есть нечто большее, чем суть:
В ней есть оттенок дикой силы,
Смиренно давящей на грудь.
Застыло пасмурное небо,
Иконы скрашивают крест,
В тени лежит котомка с хлебом;
Вдовы «отчаявшейся» жест
Даёт простор нелестным фразам:
Уж спущен траурный платок,
Вдова уже практичным глазом
Подводит мелочный итог.
Она, наверное, бедняжка,
Великих истин не познав,
Вздыхает тихо: «Сердцу тяжко!»
Но мир, неправедный, лукав!
Глядит в полглаза на солдата,
Что средь иконок держит путь;
И, может быть, она когда-то
Ему и бросится на грудь.
Бугор застыл земельки свежей,
Кругом мистерия разрух;
Сюда теперь приходят реже,
Уж нет заботливых старух,
Что пыль могильную стирают,
Молитвой белят небосвод,
Что, души все причислив к раю,
По всем скорбят из года в год.
Сидит сестра – убита горем,
Сидит правее вдовьих грёз,
Но ей в плену фантасмагорий
Не дали искренности – слез.
Она скорбит. Зачем же? Надо.
Как время тяжкое пройдёт,
Наступит счастье и отрада,
Словечки сладкие как мёд —
Она забудет, засмеется!
В пучине сумрачных ночей
Её желанье разольется
Как после дождика ручей.
А что же мать? К земле припала,
Не поднимает к небу глаз.
Ей что ж для слез несчастья мало?
О нет! Когда мгновенно нас
Ножом иль пулей убивают,
Нам плакать некогда – то миг,
Порой душа не успевает
Предсмертный выпустить-то крик.
Её убили за мгновенье,
Её убить успела весть.
Такие страшные явленья,
Увы, в проклятой жизни есть.
Пройдут года: вдова, сестрица
Забудут боли похорон.
А мать всегда бескрылой птицей
Придет на этот тихий склон.
Придет зимой, придёт и в мае,
Ей эта скорбь не надоест.
А не придет… Я понимаю,
Когда второй поставят крест.
