XII Международная независимая литературная Премия «Глаголица»
Основано на воспоминаниях узников гетто города Рыбница
История никогда не уходит в небытие. Она напоминает о себе в архивных документах, фотографиях. Она прорывается к нам, в настоящее, благодаря художественным фильмам о событиях минувших лет. Она раскрывает нам свои тайны в письмах, которые бережно хранятся в музеях. У меня в руках небольшая стопка таких писем. Их авторы – узники гетто города Рыбница, города, который стал для меня родным и с которым связаны трагические события Великой Отечественной войны.
Читаю первое письмо и словно слышу голоса из прошлого.
***
«Раньше мне доводилось слышать новости о грядущей войне за рубежом. Я со страхом наблюдал за происходящим, но до последнего не верил, что война придет на наши земли.
После ухода советских частей из Рыбницкого укрепленного района в город хлынули фашистские войска. В виде поощрения немецкие фашисты отдали наш город на растерзание румынским захватчикам, которые тут же начали грабить, насиловать, убивать. Сотнями расстреливали на берегу реки женщин, детей, стариков. Жители приднестровских сел видели, как по волнам Днестра плыли трупы мирных граждан… И убивали их только за то, что они по национальности евреи. На улицах, в переулках Рыбницы тоже валялись трупы. Запах разложения носился в воздухе.
В том, видимо, была моя вина… Я был рожден человеком, который не вписывается в расовую теорию Гитлера и должен быть уничтожен. По приказу немецкого коменданта полевой комендатуры мне пришлось покинуть свой дом и поселиться в еврейском гетто. Сегодня мой первый день, проведенный в заключении».
Страшная реальность, увиденная глазами еврея, не просто пугает. Как можно на человеке ставить клеймо «Юде»! Разве есть право у сильного лишать жизни слабого? Жуткие картины будоражат кровь, и ты понимаешь, что порой бессилен перед бесчинствами одержимых нелюдей.
Глаза бегут по строчкам нового письма. И снова потрясение. И надежда, что даже в нечеловеческих условиях можно оставаться людьми.
***
«Гетто охраняется жандармами, которые устраивают облавы для отбора то стариков, то подростков. Расстреливают целыми семьями…
В гетто за выход в город – расстрел, за появление на рынке – расстрел. Десятки ослушавшихся уже убиты. Каждое утро полиция и жандармы выгоняют всех на работу: засыпать подвалы разрушенных оккупантами еврейских домов, на погрузку извести, на чистку туалетов. А плата одна: побои плетьми, прикладами…
Много жизни уносит тиф. Спасения от него нет – в одной комнате ютятся по две-три семьи. Большую помощь находящимся в лагере оказывают врачи Науменко и Григорян. Подвергаясь большой опасности, они доставляют лекарства, спасают больных, поддерживают павших духом».
Подвиг врачей неоспорим. Врач вообще по своему призванию – защитник.
Защитник жизни, веры, надежды. Врачи, помогавшие евреям, вызывают особое уважение, потому что на весах жизни других людей и собственной смерти для них важнее чужая жизнь.
Читаешь новое письмо и словно видишь, как по деталям складывается картина дороги на Голгофу. Старики и дети, мужчины и женщины – все идут дорогой смерти. И их терпение, граничащее с мужеством, – немой упрек каждому, кто глумился над бесправным и униженным евреем.
***
«Ежедневно через город гонят большие этапы евреев из Бессарабии, Буковины, Румынии. Для “профилактики” их загоняют во двор лесобазы по улице Вальченко. Доступ в лагерь “гетто” воспрещен. Люди, изнуренные длинной дорогой, голодом и жаждой, располагаются просто на земле среди отходов. Ни стоны стариков, ни мольба женщин, ни плач детей не трогают звериные сердца румынских жандармов.
Каждый из этаповцев готов отдать свою котомку за глоток воды, краюшку хлеба для своих детей.
Ежедневно со двора лесобазы выносят десятки трупов: люди умирают от голода, тифа. Оставшихся в живых гонят дальше.
Жители сел, через которые проходят этапы обреченных, бросают в колонны куски хлеба, бутылки с водой. Румыны разгоняют собравшихся у дороги ударами прикладов, а те, кому доставались брошенные передачи, нередко падают, сраженные пулей. По пути жандармы издеваются над девушками, в упор расстреливают плачущих детей, юношей. Путь этот сплошь усеян трупами безвинных людей.
Свинофермы в с. Борщи находятся за пределами села. Они и стали местом размещения многих этапов. Согнанных не пускают за пределы ферм. Попытки местных жителей передать заключенным еду, воды жестоко пресекались. Более того, жандармы забирали у этаповцев последнее содержимое их котомок.
Свинарники настолько переполнены евреями, что там тесно стоять, приходится дышать смрадным воздухом. Отхожих мест нет. Палачи отбирают одежду у мужчин, и те остаются совершенно голыми. То в одном, то в другом месте слышатся душераздирающие крики женщин и детей, частые выстрелы… Как легко румынским фашистам воевать с безоружными людьми!
Дикое надругательство, голод, насилие приводят к тому, что люди умирают десятками. Трупы сваливают в окопы, едва прикрывая землей. В то же время этапы через Рыбницу шли, кажется, бесконечно…»
Смерти, смерти, смерти! Они, словно вороны с картины Верещагина «Апофеоз войны», кружат над моим городом. И страшно осознавать, что какие-то 84 года назад мир был подобен открывшемуся аду.
***
«Зима 1943 года. Оккупационные румынские власти приказали евреям загрузить углем вагоны, идущие на Бухарест. Для этого румыны отобрали в гетто человек 100-150, в том числе женщин, стариков и даже детей. Когда я узнал, что мне придется иметь дело с вагонами, то очень встревожился, так как часто “походы” на станцию под конвоем оканчивались для несчастливцев высылкой, как говорили, насмехаясь, румынские палачи, “в этап”, но мы-то все в гетто понимали: наших сестер и братьев больше не увидим, их ждет смерть.
У всех оставшихся в гетто глаза были полны слез, но что было делать? Мы, чьи фамилии были названы, построились в колонну – худые, оборванные, измождённые от голода и болезней – и, подчиняясь приказу, пошли. Командовал “парадом” палач гетто румын Бушерницану. Он никогда не расставался с нагайкой, которая, когда палач находился на территории гетто, не знала отдыха, свистела то тут, то там, оставляя кровавые полосы на лицах, руках и спинах “провинившихся”, а по сути, ни в чем не повинных людей. Нас били только за то, что мы евреи и что мы, несмотря на старания палачей, еще живы. На этот раз Бушерницану шел позади колонны и подгонял своей нагайкой отстающих. На одноконной повозке ехал Титиевский, в обязанности которого входило убирать и вывозить за пределы гетто трупы умерших. На этот раз повозка была пуста. От Титиевского мы узнали, что нас ведут к сахзаводу.
Пятикилометровый путь до завода показался мне вечностью, ведь двигались мы медленно. Те, кто мог держаться на ногах, помогали совсем слабым. Наконец, добрались до завода, увидели на рельсах порожняк – десять высоких вагонов грузоподъемностью 20 тонн. Встретил нас заведующий угольным складом (фамилии не помню). Он показал нам “объект работы” – уголь лежал метрах в пятидесяти от пути. Ни носилок, ни лопат у румына, “заведовавшего складом”, не оказалось. В ответ на наше недоумение он с ехидцей сказал примерно следующее: “Вы, евреи, – хитрый народ, вот и схитрите, погрузите вагоны без лопат и носилок!”
После таких издевательских, унижающих человеческое достоинство слов многие в колонне заплакали от горечи, обиды и возмущения, открыто проклинали мучителей. Сапожник Иосиф Липсман попробовал воззвать к совести заведующего, убеждал, что без инструмента погрузка невозможна, на что оккупант заявил, что это его не интересует. А надсмотрщик Бушерницану пригрозил: “Если не загрузите вагоны, всех вас утопим в Днестре”, – и, размахнувшись, ударил Иосифа нагайкой. Мы начали кричать и открыто наступать на палачей. Бушерницану испугался, приказал Янкелю Титиевскому ехать в еврейскую примарию за жандармами: “Скажи, что евреи восстали и не желают работать, пусть шлют подмогу…”
Успокоили нас две женщины – Пася Тарнопольская и Бетя Спивак. “Дети, братья! Мы уже в могиле. Бог нам поможет. Беритесь за работу”, – сказала одна из них, а вторая поддержала. И мы начали работать. Уголь переносили в найденных кусках мешковины, в платках, подолах, а те, кто совсем ослаб, выбирали куски угля покрупнее и носили в посиневших от холода ладонях. Работали до темноты. За день нам не дали ни кусочка хлеба. Когда совсем стемнело, стали собираться “домой”.
Каждый взял с собой по несколько кусков угля в надежде обогреть помещения, в которых стояла минусовая температура и замерзала вода. Но когда мы, окруженные жандармами, вышли за пределы завода, Бушерницану, угрожая нагайкой, приказал весь взятый уголь свалить к себе в повозку. Приказание палача заставило колонну встрепенуться. Первым на румына с кулаками кинулся Мика Мурахвер, за ними остальные мужчины и женщины. Началась драка. Но мы были слишком слабы, чтобы устоять перед жандармами. Мика и многие другие участники драки, воспользовавшись темнотой, бежали.
Всю ночь жандармы искали зачинщиков и участников драки. Крепко побитый румынский палач Бушерницану стал лютовать пуще прежнего… Нам оставалось только ждать прихода Красной армии».
«И мертвые восстанут!» – так хочется сказать после прочтения этого письма. Евреи, сопротивляющиеся палачам, – урок нам, не знающим унижений. Урок силы духа и верности своим законам. Урок человечности. Урок памяти.
Шелестят страницы писем. Люди из прошлого словно материализуются, оживают в строчках пожелтевших страниц. И вот новая картинка. Не менее жуткая.
***
«Расстрелы в гетто продолжаются. Многих убили у насыпи железной дороги, там же присыпали землей. Лагерников заставляют копать себе могилы, а расстрелянных засыпают землей ждущие своей участи. Причем земля ровная – никакого следа…
Румынам невмоготу держать у себя свидетелей их преступлений. В 1943 году в один из пасмурных дней всю лагерную молодежь согнали на площади. Отобранные сто молодых людей, все с левобережья, были под сильной охраной отправлены на железнодорожный вокзал, погружены в вагоны-теплушки для скота и без воды и пищи отправлены в концлагерь».
Поражает, насколько жестокими могут быть люди, воспринимающие евреев как скот. Разве нет у румын сердца? Разве не страшно им предстать перед Божьим судом? Кто замолит их грехи? Вопросы отсветами молний прошлого не дают нашей совести покоя.
***
«А фронт приближается. Рыбницу наводнили отступающие фашистские полчища. Днем и ночью в гетто можно услышать отчаянные крики: то в одном, то в другом доме, расстреляв мужчин, издевались над женщинами, истязали юношей. Карательный отряд расстреливает в гетто всех, кого застает в помещениях или на улице».
Палачи обезумели. В одержимости зверя они тянут за собой в могилу новые и новые жертвы. Но существует высшая справедливость. Есть правда. Есть сила памяти. И в этой памяти евреи для нас обретают статус мучеников, а румынские фашисты – клеймо Иуды. И это им обвинение – факты о массовых расстрелах евреев в Дубоссарах, где у заранее вырытых ям было уничтожено более десяти тысяч евреев, согнанных из близлежащих сел.
***
«Сегодня, 30 марта 1944 года, Рыбница была освобождена! Многие узники фашистского лагеря гетто ушли на фронт, чтобы отомстить фашистам за насилие, убийства, издевательства».
Насилие, унижение, боль – вот что пришлось испытать евреям гетто. До освобождения дожили немногие. Но они оставили нам память о тяжелейшем времени. Сохранили для нас правду. Выплакали свою боль, выстрадали свое право на то, чтобы быть евреями. Они дали нам бесценный урок: люди, оставайтесь людьми, даже если обстоятельства против вас!
