XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Каждый свободный от дел вечер он выходил из своего дома, расположенного недалеко от центра маленького городка, и нёс свое тело в неизвестном направлении. В уединении с собой и целым роем нескончаемых мыслей, распирающих черепную коробку, он нашёл когда-то забавным чувство, похожее на свободу и тем не менее не имеющее с ней ничего общего, – наименование этому он никогда не давал, да и не знал подходящего слова. После происшествия, оставившего зародыш неоправданной враждебности к проявлениям любых отношений людей к нему; происшествия, о котором знает лишь сам герой и хранит в запертом наглухо сейфе отвечающего за память отдела мозга, прошли все стадии принятия приобретённой обособленности, потому ко времени, когда приходится рассказывать историю об этом сером человеке, он уже успел свыкнуться со статусом изгоя, даже рад был таковым казаться.

Осень показалась незаметно несмотря на то, что всем людям известно, когда её следует ожидать. После лета, конечно. Но времена года, как и ещё множество вещей, названных человеком, кажутся абстрактными понятиями, ведь дело в том, что нам нужны объяснения абсолютно каждого явления, предмета, чувства, замеченных когда-либо. Можно лишь сказать, что сентябрь уж покинул мир, и теперь октябрь по его примеру готовился к своим похоронам на этот год, если можно было доверять календарю на стене, покрытой старыми обоями с рисунком из желтоватых потёков клея и воды, допущенной к стенам дырявой престарелой крышей. В комнате общежития стоял бы мрак, но оранжевый свет уличных фонарей не позволял погрузиться в эту безысходную тишину. Ни занавески, ни жалюзи не препятствовали ему проникать в пространство комнаты и очерчивать все поверхности, которые, впрочем, не отличались разнообразием деталей настолько, что, имея среднестатистическую память, за пару месяцев, а то и недель, любой смог бы ориентироваться здесь с закрытыми глазами. Одна кровать и тумбочка рядом, письменный стол, стул – в целом, ничего больше и не нужно для молодого человека, не имеющего понятия, что делать со своей жизнью.

Круглые часы с полустёршимся циферблатом оповещали о каждой секунде, отчего никто бы не посмел сказать, что времени не существует и его счёт – ещё одна выдумка человечества, в тайном страхе трясущегося от неизвестного. И тот, кто сейчас в пустоши комнаты слушал привычные ему постукивания громких механизмов, боялся последующего такого звука. Так что, только стало невозможным терпение, он покинул это место.

Стоит ли говорить его имя, когда сам он его ненавидел и предпочёл бы не называться совсем, стать тенью и спрятаться в самый тёмный угол мира? Тем не менее, с рождения он был Зосимой, с рождения он был потерянным, но понял это увы относительно недавно – всего полгода назад. И вот, как в начале уже было сказано, под слабым светом фонарей и редких слепящих глаза фар машин тащил он своё долговязое тело, замечая которое в витринах засыпающих магазинов ни разу не опознал. Туман пеленой накрывал невысокие многоэтажные дома, спускался к частым деревьям по бокам автомобильной дороги, и всё видимое рассеивалось, будто происходило в бредовом сне головы, страдающей мигренью. Отчасти это было правдой: проведя около пяти часов в тишине, разрезаемой секундами, словно ножом шеф-повар умело и неспешно крошил капусту, виски начали пульсировать в такт сердца, в такт времени.

Осознал себя Зосима в уже излюбленном им месте, никогда не пропускаемом в часы прогулок. Это был подземный переход, самый длинный в городе, два раза изгибающийся и имеющий два пути выхода – влево и вправо. Словно там открывался иной мир, иногда пустеющий и отзывающийся лишь эхом шагов, иногда наполненный разнотонными голосами и звуками инструментов бедных музыкантов. В неизвестно который по счёту раз он спустился по каменной, мокрой после осеннего дождя, лестнице в тоннель, все предыдущие разы приводивший Зосиму к перерождению и дарящий силы прожить следующий день.

Его встретил скрипач, играющий под записанный аккомпанемент чрезвычайно безотрадную и тревожную мелодию, касавшуюся спрятанного глубоко внутри болезненного места. Если бы Зосима верил в человеческую душу, то выжигало грустью бы именно её; если бы в кармане у него имелась хоть одна последняя десятирублёвая монета, он бы без раздумий опустил её в раскрытый чехол инструмента. С одной стороны к счастью, с другой – к сожалению, потому как было бы неправильно смотреть на вещи лишь с одной стороны ограды знания, у этого человека не имелось ни денег, ни души, а потому он даже не повернул в сторону затронувшей потаённые чувства музыки голову (увидев которую, сказал бы, что она решительно чужая и болтается на чужом туловище). Отсутствие сбережений обосновывалось тем, что Зосима не работал. Он всё ещё материально зависел от своих кровных родителей, хотя, бывало, и подрабатывал сам, в поисках чувства взросления, никак не приходившего к без пяти минут совершеннолетнему.

Мелодия лилась отовсюду, отскакивая эхом от глухих стен, и заливала все пространство под землёй. Тот, кто сейчас по своей судьбе попался на её чары, захлебнулся бы, словно угодил в наводнение. Зосима понял молниеносно надвигающуюся беду в виде непрошенных слёз, сковавших горло спазмом. Нельзя укрыть от себя чувство настроения звуков, кричащих об опасности и угрожающих расправой. Постой он, будто завороженный, ещё пару секунд, — может явилось бы и принятие души, потом и совести. Рискованно. Сердце в неведомом страхе стучало в ушах, и разливались его удары до кончиков пальцев с невероятной силой, как кто-то изнутри бы рвался сквозь кожу на свободу, готовый растерзать сковывающую его оболочку.

Но вот он, первый поворот. И здесь на несколько децибелов тише, вода еще не разгромила этот участок, так что можно было передохнуть, перевести дыхание, успокоиться. Сборище около пяти человек в костюмах полицейских, может быть и их самих, заслоняло часть прохода. Они разбирали, должно быть, какое-нибудь важное дело, что отнюдь не волновало Зосиму. Ему бы хотелось попрощаться скорее с затеей прогулки, не говоря уж о привычке приходить в это место, поэтому шаг его ускорился, и частота вздохов вновь участилась, и он сейчас не думал о жизни совсем.

Второй и последний поворот встретил его с единственным человеком, сидящим на холодных влажных ступенях, прямо посередине, отчего не заметить его фигуру значило быть слепым. Зосима ничуть не смутился, когда мужчина – а это без сомнений было лицо мужского пола, при этом и старческого возраста, – поднялся с места, только заприметив прибывшего юношу. Зосима спокойно и отрешённо направился к выходу вверх, когда понял, что старик следует за ним, и отнюдь не по случайности.

— Извините, у меня нет денег, если они вам нужны. Я не могу вам помочь. – Как можно твёрже и грубее произнёс Зосима, стараясь показать свой недружественный настрой. Хотя больше эта реплика оказалась похожей на оправдание мальчика, увидевшего у своего подъезда дворнягу.

Между тем он размышлял: «И что только заставляет этих людей проводить целые дни на морозном воздухе? Неужели вера в какого-нибудь добряка, который оставит им гремящие в своих карманах монетки и шелестящие помятые купюры? Или это причастность к сектантским обществам? Глупость. Мне плевать, что приводит сюда этих бедных стоять на холодном асфальте, погребённом под шумной четырёхполосной дорогой. Лишь бы со мной не произошло того, что случилось с ними. Мне нужно понять, что этот старик от меня хочет». Он замедлил шаг – это же сделал и преследователь. «Ему ведь не хватит сил ударить меня? Меня не убить так просто. Быть может… – Зосима покосился, стараясь не выдать себя, на старика. – Нет, это, безусловно, крайние меры, даже для человека без души или еды в желудке… Убийство, ограбление. Что угодно».

— …продай мне, — послышался глуховатый хриплый голос потерявшегося на миг из видимости старика.

Гул проехавших машин у первой нижней ступени лестницы слышался отчётливо и, говоря в неудачное время, пожилой человек имел неуспех растерять в этом шуме добрую часть своих слов. Хотя ему повезло в равной мере, потому как оборванная фраза ввела в недоумение юношу, напрягавшего всё это время свой слух, чтобы быть готовым, скажем, принять удар или предотвратить возможное применение оружия вроде перочинного ножа, припрятанного в складках или кармане потрёпанного пальто.

— Что? – он даже остановился, влекомый любопытством.

— Пойдём, – старик ответил с долей раздражённости в голосе, подбородком указав вверх.

Тот же интерес, что заставил недоверие Зосимы уступить себе главенствующее место, подтолкнул его вслед за уже поднимающейся спиной, несколько сгорбленной от тяжести собственной тела и трудности его переносить. Мужчина что-то бубнил, и от неразборчивости слов нельзя было понять, был это настигнувший его в таком возрасте маразм, или же он говорил в адрес Зосимы то, что придётся переспрашивать, дабы узнать весь прошедший мимо монолог.

— Ты знаешь, ты всегда мне был другом, — развернувшись лицом к лицу юноши, приостановившему движение на две ступени ниже, изрёк старец, и лицо его было серьёзным, что Зосима решил оставить версию с маразмом лидирующей.

— Это невозможно, я вижу вас впервые.

— Неправда, — он возобновил ход, с трудом перешагивая, отчего делал паузы в речи, чтобы передохнуть. – Я знал тебя столько, сколько.. помню себя, и… — лицо его нахмурилось в попытках вспомнить продолжение своей фразы, — и ты тоже.

— Я вам не верю. Это может быть только в том случае, что вы член моей семьи, но в родословной я не припоминаю вас.

— Значит, плохо знаешь свою родословную, — прокряхтел он, осиливая последний шаг по лестнице.

Дуновение свежего прохладного воздуха привело в чувства молодого человека, и он ужаснулся происходящему по его же воле и любопытству. Но, как мы знаем, Зосима вовлёкся в этот странный разговор причудливым поведением случайно встретившегося бродяги. Потому для него было бы упущением не развлечься, немного подыграв новоиспечённому знакомому, ведь довольно давно веселье не посещало его.

Старик шёл молча, в итоге приведя их к ближайшей скамейке, на которую и свалился.

— Садись, — сказал он, сделав рукой соответствующий жест. – Я не знаю, как долго нам придётся здесь пробыть.

И Зосима, войдя в роль примерного слушателя, покорно устроился по правую сторону от рассказчика. Он ожидал услышать любую историю о том, как бедный мужчина потерял свой дом, как тот сгорел вместе со всем имуществом, как его семья вся пропала или умерла, или её и вовсе не имелось – действительно что угодно, далее ведущее к просьбе помочь с деньгами. Ведь после подобной душещипательной легенды добропорядочный человек бы так расчувствовался, что, может, пару сотен бы и отдал. Больше нельзя.

Но старик сказал нечто иное, застопорившее снова мыслительные процессы Зосимы.

— Так вот, я предлагаю тебе продать мне мир.

— Какая глупость, простите, — он уж подумывал высказаться насчёт таких шуток в не самой изящной манере слова, но решил до некоторого времени держаться сценария. – Что это означает?

— То и означает: ты продаёшь мне мир – я за это тебе плачу. Хочешь узнать сумму? Обрадуешься, когда услышишь..

— Нет, — предотвращая раскрытие всех карт, после которых пути отступления наверняка исчезнут, уверенно произнёс Зосима. – Не нужно. Я бы хотел услышать вашу историю. Почему вы задумались о покупке мира? Вам не хватает своего?

Покупатель поверил.

— В том-то и дело, что свой я продал, о чём теперь невероятно жалею. Вы мне попались случайно, но я подумал, что, мол, вот он, кого я ищу. В самом деле, я рад, что вы отозвались на мою просьбу.

— Конечно, я не мог иначе, — поддерживал его Зосима, пока выбирал, чем бы заняться завтра, в последний на неделе выходной.

— Я благодарен, но должен вас, как добрый человек, предупредить, что вы можете стать несчастным, прямо как я, — его глаза навыкат смотрели в упор на собеседника, то ли ожидая его реакции, то ли убеждая в правдивости своих слов.

— Можно ли человека сделать более несчастным, нежели он есть?

— Безусловно, — отозвался старик на риторический вопрос и продолжил своё. – Так к чему я веду. Есть ли вам, что терять? – вопрос, застигнувший Зосиму врасплох.

— Свою жизнь только если, — и, немного поразмыслив, добавил, — мне не за что держаться, у меня нет настоящего дома, нет родины, нет места, где будут ждать. Пусть даже есть семья, их дом — не мой.

Разговор невольно принял печальные ноты, головы людей, сидевших на скамье, несколько склонились от неловкости, и оба они уставились в плитку тротуара под стопами. Старик, стремясь подбодрить своего юного собеседника, положил свою увядающую руку на его плечо, немного сжав и потрепав её. «Теперь точно начнёт рассказывать о своей несчастной судьбе» — пронеслось в мыслях Зосимы, не думавшего расстраиваться из-за правды слов, а готовившегося к рассказу. Которого не последовало.

— Значит ли это, что ты готов продать мне мир? – не отступая от своего спросил пожилой покупатель.

Зосима успел подустать от его настойчивости спустить деньги, если таковые, конечно, имелись у человека, днями сидевшего в подземном переходе и собирающего подань с прохожих. Возможно, он был на самом деле миллионером, держащим свой бизнес, но потерявшим свой ум и теперь разбрасывающимся своими сбережениями направо и налево. Если эта догадка верна, думал «продавец мира», то белая полоса его жизни началась с того момента, как он встретил старика, и кончится, должно быть, когда он потратит последнюю копейку с «торговли».

— Вы долго молчите, — напомнил он о себе и своём вопросе.

— Я уже наполовину решил, поэтому теперь я готов услышать предлагаемую вами сумму, — заговорил предприниматель в юноше, недавно считавшем, что стоит назвать количество денег – игра закончится.

— Не могу вам сказать, но могу уверить, что внушительная.

— Я не осведомлён о нынешних ценах на миры.

— Это, в самом деле, не страшно.

Немного повозившись с торчавшими заплатками пальто, он вытянул из кармана вырванный из тетради клетчатый лист с заглавием «Договор купли-продажи мира», написанным синей шариковой ручкой, которую он также выудил.

— Вот, распишитесь здесь, пожалуйста, — и протянул Зосиме.

— Но я ещё не дал своего согласия.

— Вы же видите, что это далеко не серьёзный документ. Мне нужно это, чтобы быть в вас уверенным, что вы не обманываете меня, — он насилу вложил в руки молодого и немного напуганного человека ручку с имитированным документом. – Тут ещё впишите ваш телефон и адрес. Не волнуйтесь, всё строго конфиденциально, — сказал он, будто не знал, что таким словам никогда нельзя верить.

И снова, повинуясь, как актёр сценарию, он вывел как можно корявее свою подпись и в графах места жительства и номера телефона вписал неизвестные ему самому цифры и буквы.

— Готово! – сделав свой голос порадостнее прокомментировал Зосима, вручая ручку и ею написанный договор их владельцу.

Старик внимательно проверил данные, особенно тщательно просматривая адрес, и повторил:

— Готово! Прекрасно. Теперь нам нужно договориться о следующей встрече. Я бы не медлил и назначил её уже на завтра.

— Так скоро?

— А вам не хватит времени всё обдумать? Вы сами сказали, молодой человек, что решили на пятьдесят процентов, и чего следует, что и размышлять вам теперь придется вдвое меньше, — с каждым словом распаляясь, объяснял он.

— Да-да, вы правы. Увидимся завтра примерно в это же время, — Зосима поднял левую руку поближе к лицу, чтобы рассмотреть в потёмках цифры на часах, — сейчас почти десять.

— Договорились. Я буду вас ждать здесь же.

И он, с усилием, отражавшимся на лице в виде эмоций боли, встав со скамьи, дождался, когда то же самое сделает его собеседник, и пожал тому руку, желая ему побыстрее сделать выбор. Старик ушёл. Зосима не стал задерживаться на холоде, лишь сейчас почувствовав свои ноги замёрзшими, если не оледенелыми, и последовал примеру старших.

Он добрался домой быстрее обычного проигрывая в мысленном кинотеатре сегодняшнее знакомство и про себя смеясь с абсурдно вышедшей ситуации. Завтра вечером его будет ждать покупатель, нацеленный на мир, продажа которого состоится на деревянной скамейке, первой после выхода на тротуар из подземного перехода. Но до Зосимы невозможно будет дозвониться, потому что, если кто-нибудь и ответит на звонок того полусумасшедшего старика, то скажет, что в жизни не знал никаких Зосим, и повесит трубку. А придёт бедный человек по указанному адресу, если таковой и правда существует в этом городке, его пошлют на все четыре стороны, ведь тоже не знают никаких Зосим.

Рассудив таким образом, юноша со спокойной душой лёг спать под стук всё той же секундной стрелки. И, потому что так и не сумел решить, чем он займёт себя в воскресенье, запланировал провести его таким же образом, как и эту субботу. Правду говоря, он не рассчитывал встретить у входа в общежитие вчерашнее новое лицо, когда выходил на привычную одиночную прогулку по вечернему тихому городу, исключая лишь одно известное нам место. Тем не менее, это не помогло не встретить покупателя мира.

— Вы не пришли на нашу встречу, — с досадой начал старик, а внутри Зосимы закипала ненависть к этому безумцу и к себе, пришедшему вчера к выводу, что хорошая идея – немного поразвлечься.

— Да, я был занят, — и в попытке смягчить ответ, сказал, — но вы не оставили мне своего номера. Так бы я вас предупредил.

— Вы правы, моя оплошность. Я пришёл сказать, что наша сделка состоялась. И успешно.

Несколько секунд Зосима пытался обработать полученную информацию, но, поняв, что решительно ничего не выходит из прозвучавших слов, уточнил у старика, что тот имел в виду.

— То и имел, — ответил он. – Вы успешно продали свой мир, а я в свою очередь успешно его приобрёл. Немного позже вам вышлю деньги.

— Отлично, — он не знал, что отвечать на эту чушь. – Вам не кажется, что мне, как участнику сделки положено знать ваше имя? Ведь моё вы увидели на договоре ещё вчера.

— Март, — незамедлительно сказал он. – Не бойтесь, я не обманываю людей… Также к вам придут грузоперевозчики – они заберут ваши вещи, так что, будьте добры, приготовьте их заранее, — старик всю свою речь не сводил глаз с юноши, лицо которого выглядело до невозможного глупо.

— Должен ли я сказать наконец, что совершенно не верю в ваши россказни?

— Это было ожидаемо, — улыбнувшись себе под нос, ответил Март. – Но они приходят не зависимо от того, верит кто-то или нет.

— Кто это, «они»?

— Грузоперевозчики, я же говорил.

Тишина прошла между ними, оставив за собой шлейф, пока старик не обрезал эту материю:

– Что ж, если вам нечего сказать, я удалюсь. Напомню только, что по договору мы не имеем права более видеться. Поймите, мне не хочется, чтобы кто-нибудь узнал о второсортности моего мира.

— Я жду оплаты, — всё, что смог выжать из себя Зосима.

— Она последует незамедлительно, как только я уйду.

Его пробрал смех. Он сотрясался в нём, пока не свело скулы, а живот не заболел от натуги. И когда он уж успокоился и вернул способность рассуждать и излагать мысли, с его рта сорвалось лишь ироническое: «Что?». Таких серьёзно-бредовых речей он не слышал ни разу, поэтому и не смог сдержаться. Так он умозаключил, что потрясений достаточно, по крайней мере на сегодняшний день.

Зосима, с детства боявшийся собак, понял, что они отстают, когда он не обращал на них внимания. И, сидя за письменным столом своей комнаты в окружении учебников, готовясь к завтрашним лекциям, он проводил аналогию между этим уж точно сумасшедшим дедом и дворнягами, пытавшимися отобрать у маленького него пакет с продуктами, за которыми посылала мама. Но старик пугал иначе животных. Во-первых, он был человеком, во-вторых, чувство было схоже с тем, когда в темноте проходишь мимо зеркала и совершенно ненамеренно глаза затрагивают запечатлённый в отражении образ, иной в искажении от недостатка света, словно ждущий обращённого на него внимания.

Зосима уж давно приготовился ко сну: почистил зубы, принял душ и переоделся в пижаму. Потому к полуночи он уже похрапывал, пока свет фонарей как обычно мягко заполнял ночную комнату. Внезапно раздалось три глуховатых стука, разбудивших его, будто от кошмара. Спросонья трудно сориентироваться, откуда происходит раздражитель, отчего Зосима долго настраивался, пока не подошёл к двери, ведь только от неё мог исходить подобный звук. Он посмотрел в глазок. Никого. И всё же любопытство, уже как минимум два раза приводившее к не самым приятным последствиям, взяло верх над здравым смыслом, и юноша отворил ключом дверь, раскрывшуюся наполовину, стукнувшись о мягкий предмет. Зосима вышел за пределы комнаты и осмотрелся. Так же – ни души.

Предметом оказался рюкзак. Рюкзак оказался набитым деньгами с запиской «От Марта. За мир». И деньги оказались настоящими, что проверил первым же делом Зосима.

— Вероятно, сон, — заключил он и вернулся в объятия кровати.

Но это стало мучительнейшим делом, пытаться восстановить прежнее своё состояние. Он сел за единственный стол и включил лампу, чувствуя себя преступником во всех возможных проявлениях. Он украл деньги, обманул человека и, возможно, его родных, сейчас спохватившихся о последних семейных сбережениях. Они все у него, в этой сумке с двумя лямками, как у школьника, носящего каждый день все положенные книжки.

Секундная стрелка колола время по частям, отчего голова Зосимы вновь была готова стать колотушкой, хотя, помнится, он никогда и не считал её своей головой, аналогично телу.

— Тик-так, тик-так… — нескончаемая мелодия.

В дверь снова постучали ровно в такт времени три раза. После уже не останавливались. Зосима было сорвался с места, чтобы поймать нарушителей спокойствия, но здесь впервые послушал здравый смысл, который имелся в той же пропорции, что любопытство. Он тихонько встал и, прижавшись спиной к стене, прокрался к двери, припал к глазку также бесшумно и принялся наблюдать. Ничего не шевельнулось в темноте, не дрогнуло. Постукивания продолжались.

Зосима в страхе отпрянул от деревянной поверхности. Руки его мелко потрясывались, конечности похолодели. Постукивания набирали громкость. Он сел обратно на стул и выключил лампу – так собаки должны были понять, что здесь некого искать. Сейчас он боялся «их», грузоперевозчиков, прямо как собак.

Постукивания не прекращались. Они были повсюду: по стенам стучали соседи, по двери «они», по окну – длинная ветка. Указательный палец правой руки в такт бил по колену, пока Зосима в ужасе смотрел на него, не в состоянии унять дрожь. Единственное, чего он желал в этот момент, было провалиться в беспамятство, а после забыть всё произошедшее за последние пару дней. Тело окаменело, будто статуя Большого Сфинкса.

Что все раздающиеся звуки на самом деле в его голове, Зосима понял, когда две руки и две ноги не-его-тела перестали слушаться, как потом и целое туловище. Неведомая сила взывала воспарять его на секунду и ударяться о пол снова и снова. Так ощущались обыкновенные прыжки. Он чувствовал усталость мышц и сознания, но был заперт в этом каркасе. Он ждал спасительного конца, пришедшего быстрее, чем ожидалось.

К его чудовищно огромному сожалению, он помнил всё, отчего первым делом после пробуждения устремился в уборную очиститься от последствий прошедших событий. Спина болела и разогнуть её давалось с трудом, ноги подкашивались под тяжестью тела. К громадному удивлению, после того как Зосима протёр запотевшее зеркало над раковиной, в отражении на него взирал старик Март своими выпученными блёклыми глазами. Он осмотрел свои старческие руки с выпирающими воспалёнными суставами, и ничего не почувствовал, кроме физической боли.

На кровати лежал открытый рюкзак, рядом – записка с помятыми краями, которую он стремительно разорвал и выбросил. Одевшись в найденные старые вещи, он закинул на старческие плечи сумку с бумажками и отправился в привычное для прогулок место. Чтобы дождаться себя.