Принято заявок
2688

XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Проза на русском языке
Категория от 14 до 17 лет
Оборот

Франц шел по мюнхенским дорожкам веселым быстрым шагом, изредка поглядывая на старые наручные часы. По правую руку, чуть отставая, его догонял верный друг по службе – Константин Федорович Морской, профессор медицины в Санкт-Петербургском университете, покинувший Россию на время небольшого отпуска. Наматывались круги по местному парку, поддерживался незамысловатый, но весьма интересный разговор:

— Человечество вскоре достигнет пика своего прогресса; дирижабли, самолет Райтов… Мы сможем обуздать природу, ведь именно человек – главное вселенское творение.

— Зачем? Ради чего? – опередил Константин Федорович – Не дойдет ли дело до войны? До революции?

— Что нам война? Война – часть великого цикла, колеса, которого не остановить: сегодня мир – завтра война, и опять, и снова. Думаю, Вы, Константин Федорович, стали забывать, хоть я и не профессор, – плел Франц с ухмылкой, какую обычно изображают избалованные дети, – Что мы люди двадцатого столетия, грамотные и образованные! Тринадцатый год на дворе, до войны дело не дойдет. Дипломатия – наше новое решение, а технический прогресс в этом поможет.

Яркое мюнхенское солнце стояло в зените. Его лучи били в глаза прохожим, ветер весело сносил дамские шляпки и котелки местных генералов. Пройдя еще один круг, собеседники набрели на маленькую деревянную будку, в которой молодой человек лет двадцати или тридцати продавал билеты на местное новшество – «Обозревательное колесо».

— Не хотите прокатиться, Константин Федорович?

— Не опасно ли?

— Что вы, что вы, Константин Федорович, абсолютно безопасно, гарант американских и англицких мастеров!

Пред ним предстал огромный блин, насквозь пронзенный десятками спиц, словно паутина окутала вращающуюся ось. Восемьдесят метров длинною, почти столько и в высоту – вот оно, ещё одно изобретение человека. Оплатив билет (двадцать марок с небольшим), они кивнули механику, открывшему им дверь в кабинку. Шестерёнки зашевелились, мотор загудел.

— Сейчас мы внизу, в самом начале этого пути. Тут нам и место. Человеку не дозволено прыгнуть выше дерева, это приведет к нарушению баланса, той идиллии, которую мы так усердно пытаемся построить. Это, как вы там говорили – своеобразное колесо. Мы находимся в состоянии мира, но колесо может перевернуться.

Колесо медленно и скрипуче преодолело половину своего пути. Апогей пройден. Внизу расположился старый могучий город, населенный призраками прошлого и отзвучавшей музыкой Вагнера. Константин Федорович был впечатлен открывшейся панорамой, ему не удалось проронить ни слова. Франц прервал эту паузу:

— Без прогресса не увидели бы вы такого зрелища. Но нет прогресса без войны. Закончим с этим, мир сотворим потом.

Колесо совершило оборот и остановилось. Собеседники покинули кабинку, обменялись пожеланиями и попрощались.

Тогда, тем летним мюнхенским утром, они не могли знать, что осенью следующего года сербский студент дважды выстрелит в наследника австро-венгерского престола, а лидеры великих империй, ожидающие должного повода, решатся «перевернуть колесо». Новая великая война изменит ход истории, заставит крутиться исторический лимб с бешенной скоростью, ускорит время, разрушит империи, разорвёт человеческие связи. Новшества технологического прогресса обратятся против человечества – отныне так будет всегда.

Франц Рaд и Константин Федорович по воле судьбы оказались разделены линией фронта: один воевал за царя, другой за кайзера. Несколькими годами позже этих титулов не станет, как и государств, к которым они принадлежат. Последняя их встреча произошла зимой шестнадцатого года, под Верденом: пересеклись на поле битвы, перетаскивая в окопы раненых и убитых. В грязи и крови, своим внешним видом они – некогда друзья – скорее походили на живые трупы; их лица смешались с самодельными марлевыми масками, стали неразделимы. Франц узнал Константина. Константин еле выдавил из себя: «Мир сотворим потом, мир сотворим потом…». Франц все понял. Они вернулись к главному делу – спасали тех, кого еще возможно.

После войны о Константине Федоровиче было известно немного; говорят, он был убит красноармейцем под Омском. В начале восемнадцатого Франц получил серьёзное ранение, лишился глаза. За отвагу был награжден Железным Крестом. Дальнейшая судьба его неизвестна.

***

Огромная пустошь – всё, что осталось от небольшого, но по-своему прекрасного европейского города, Варшавы. Шесть лет назад по этим маленьким улочкам бродили тысячи людей – учились, работали, гуляли с детьми. Они жили мирной жизнью. Для Антона, который, как и сотни тысяч таких же молодых юношей, попал на фронт в свои неполные восемнадцать лет, война стала жизнью.

Сегодня, шестнадцатого января тысяча девятьсот сорок пятого года, Красная Армия вынудила врага обратиться в бегство и покинуть польский город. Так Антон стал освободителем — но об этом он узнает потом. В тот момент он был лишь частью 61-ой армии, свидетелем всех ужасов, что происходили в течение последних пяти лет.

Антон и его сослуживец Захар Мельников бродили по руинам города в поисках выживших и раненых. Вокруг них вихрем куражилась пыль, словно дух войны всеми силами напоминал о себе. Трупы, обрывки одежды, оружие – казалось, это всё, что осталось от города. Солнца не было видно, тишину прерывали раздававшиеся вдалеке выстрелы.

На обратном пути в штаб они набрели на зелёное пространство, некогда бывшее парком. Над руинами величественно возвышалось чудом сохранившееся колесо обозрения — немой памятник былой жизни, которую Антон уже почти не мог вспомнить. Завязался разговор:

— Можешь представить себе, что когда-то тут царила мирная жизнь? Боюсь, я уже нет, — сказал Антон.

Под ногами Захар обнаружил старую брошюрку, кажется, за тридцать девятый год. На ней были запечатлены черно-белые фотографии того парка в первозданном виде.

— Когда-то, наверное, мог. Но теперь, думаю, это не представляется возможным. Захар «сделал акцент» на предпоследнем слове.

Они добрались до колеса. Ржавые спицы будто вонзились в его диск, на кабинке виднелись следы от пуль и осколков – все стекла были разбиты. От кассовой будки остались лишь хаотично разбросанные брусья.

— Что, если существует эдакое колесо, управляющее миром? Совершает оно половину оборота – наступает мир, еще половину – война… Такой своеобразный вечный цикл. Может, какой-то чудак взял и перевернул его? Может, оно просто двигается вспять?

— Боюсь, Захар, обратить ход истории не в наших силах. Человечество натворило столько бед, что этот грех никак и никому не отмыть.

Спустя четыре месяца война завершилась. Всюду слышался баритон Левитана, слёзы радости шли на лицах граждан, долгожданное «мирное небо надо головой».

После войны Антон вернулся домой в Ленинград, в маленькую сталинскую квартиру на пятом этаже. Семьи он не застал. Блокада добралась и до них. Долгие годы он страдал от ночных кошмаров: то колесо, когда-то увиденное им в парке, преследовало его. Больше он не мог жить прежней размеренной жизнью: душой и телом, своим разумом он оставался на войне, стал её частью, очередной шестерёнкой. Война поглотила его.

Захар же не дожил трех дней до окончания войны – его задело осколком под Берлином. Все, что от него осталось – зеленый треугольник на столе родителей. Захара, как и его друга, как и миллионы им подобных «переехало» то самое колесо. Кажется, его не остановить.

Аюпов Рамазан Искандарович
Страна: Россия
Город: Казань