XII Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Продавец стихов.
Каждый вечер перед сном Поэт оставлял на тумбочке пару листов бумаги и чернильницу. Бумагу он всегда выбирал определённой жёсткости и осязаемости. Он всегда предварительно шуршал ею в руках, дабы понять, достойна ли она для очернения её гениальными строками. Поэт был чрезвычайно известен, поэтому приходя в канцелярский магазин, продавщицы радушно совали ему за пазуху очередную бесплатную кипу бумаги, восхищённо утверждая, что его стихи способны при прочтении менять сознание. Тот лишь робко выслушивал, неловко краснея и крепко сжимая от смущения колени, без детального рассмотрения бумаги брал всю пачку и убегал в неизвестном направлении. А потом, рассматривая её дома, убирал вглубь ящика, с грустью осознавая, что она не подходит для написания стихов.
Когда дело доходило до ручки, Поэт отправлялся лишь в специализированные магазины для литераторов, где его, впрочем, как и везде, щедро одаривали годовым комплектом перьевых наконечников, сопровождая этот момент радостными возгласами.
Чернила Поэт также выбирал очень тщательно: выливал маленькую каплю на блюдце, рассматривая, как капля проходит через неровности фарфора. У него не было чётких критериев выбора чернил, в основном это лишь смутно зависело от его настроения. Однако, когда наступал вечер, начинались самые беспристрастные выборы рабочего материала. Когда лист был подобран, чернила налиты, а перо твёрдо закреплено на ручке, Поэт заводил пластинку с Шопеном и садился в кресло. А потом засыпал.
Тогда начинался творческий процесс. Печальная задумчивая музыка навевала лёгкую полудрёму, и Поэт оказывался в Стихотворной лавке. Сознание Поэта переносилось куда-то за облака, перед ним возникал маленький деревянный ларёк, такой аккуратный и красивый, что он казался совсем игрушечным. Потом из маленького окошечка выглядывала круглая румяная физиономия, которая приветливо начинала:
— Доброй ночи, опять к нам?
— Да, — с привычной краткостью отвечал поэт.
— Что у вас нового там, внизу?
— Да по большому счёту ничего. Вчера получил вторую Нобелевскую Премию по литературе. Утром пригласили на пост главы Союза писателей.
— Что ж, сегодня у нас замечательное поступление. Взгляните.
— Посмотрим.
И продавец доставал из сумки лист желтоватой бумаги, протягивал Поэту, а тот, слегка пританцовывая от сладкой ритмичности и музыкальности написанного, внимательно читал.
— Ну как?
— Прекрасно.
— Ещё бы. Это товар нашего лучшего поставщика.
— Во сколько мне это обойдётся?
— Вас выгонят из Союза писателей.
Поэт немного озадаченно нахмурил брови.
— Ну, думаю это того стоит.
— Отлично. Вам завернуть?
— Нет, не надо, я так донесу.
И пожав друг другу руки, они расходились: Продавец куда-то высоко-высоко на небо, а Поэт вниз в своё уютное кресло. Он быстренько записывал по памяти строки на бумагу, выключал граммофон и ложился спать по-настоящему. А на утро он брал лист с очередным шедевром и уносил в редакцию. А после публикации стиха в альманахе, его выгоняли из Союза Писателей, не сумев вынести гениальности такой объёмной ночной покупки. А где-то в далёкой Швеции имя Поэта уже вносили в первую строчку списка претендентов на Нобелевскую Премию по литературе.
Так Поэт жил жизнью скромного гения, вырастая по своей карьерной лестнице до тех самых небес, откуда ему поставляли свежие стихи. Читатели вставали в очереди ради нового сборника с его личной подписью. Редакторы неловко краснели от гениальности строк, набираемых ими на печатных машинках, а другие поэты завистливо загрызали до крови свои никчёмные пальцы, не способные на написание шедевров, подобных шедеврам Поэта.
Но, как часто и происходит в жизни поэтов, однажды он влюбился.
Это было в субботу. Поэт возвращался с вокзала после поездки в Стокгольм на церемонию вручения третьей Нобелевской премии. Он сел на трамвай, совершенно не торопясь домой. Правда, ему пришлось выйти, так как у него совершенно не было денег, кроме полученных в Швеции миллиона долларов, а кондукторше совершенно не хватало денег, чтобы вернуть Поэту сдачу. Она предложила ему продать весь трамвай, но Поэт решил, что трамвай будет гораздо нужнее городу, и он пошёл пешком. Было утро, декабрьское тепло заполнило весь город. Поэт обратил внимание на удивительно звонкий скрип снега под подошвой и решил, что неплохо было бы, если бы сегодня ночью ему в лавке предложили что-нибудь на эту тему. Но вдруг остолбенел.
Нет, это был не холод, насквозь пронзивший его тело. Это была молодая Дама, сидевшая на скамейке с томиком стихов Поэта. У неё были чудесные светлые волосы, густые и пышные как деревенская сметана, ярко голубые глаза, словно сделанные на заказ у ювелира из прозрачного изумруда, и белое, почти как снег, лицо.
Поэт испугался, что он может смутить Даму своим поведением, и он пошёл дальше, но, не выдержав, спрятался за дерево. Он долго наблюдал за ней до тех пор, как Дама встала и случайно наткнулась на взгляд Поэта. Тот вздрогнул, быстро отвернулся и поспешил скорее домой.
Ночью Поэту не спалось. Он не мог идти в Стихотворную лавку и всю ночь просидел у окна, разглядывая блеск снега на фонарном свете, словно ища в нём столь нужный лик. А утром он снова отправился на место, где видел Даму, в надежде встретить её за обыденным чтением. Она, действительно, оказалась на скамейке. Поэт вновь наблюдал за ней из-за дерева. Дама заметила его, но решила подождать его следующих действий. Так длилось около получаса. Напуганная рассказами о маньяках, терпеливо выслеживающих своих жертв в парках и скверах, Дама поспешила влиться в толпу и покинуть место со странным поклонником. Поэт последовал за ней. После долгих пряток Даме надоело, и она вошла в подъезд своего дома и побежала в квартиру, быстро стуча каблучками по ступенькам. Даже на улице было слышно, с какой силой она повернула замок на двери и повесила на крючок цепочку.
Поэт вновь вернулся домой. Поэт так и не разменял деньги, и ему пришлось идти снова пешком. Но на этот раз на протяжении всей дороги он думал только о Даме с голубыми глазами. Перед сном ему было совсем не охота готовить бумагу, чернила и ручку, как он делал каждый божий день. Впервые в своей жизни ему хотелось просто спать, без похода за стихами, без красивых сновидений с бабочками и разноцветными шёлковыми лентами. По привычке его сознание поднялось к небесам, и Поэт, как и обычно, предстал перед Стихотворной лавкой.
— Доброй ночи! – приветливо сказала румяная физиономия.
— Доброй. – пробурчал Поэт, явно настроенный на что-то другое.
— Кажется, вы сегодня не в духе. Сегодня пришла поистине невероятная вещь! Такого не видели ещё даже на небесах!
Продавец протянул Поэту свёрток, внимательно разглядывая его реакцию. Поэт с грустью развернул свиток и, лишь прочитав первые слова, утонул в строчках. Стихотворение было о неразделённой любви, пропитанное невероятной болью и страданиями.
— Гениально! – воскликнул он.
— Но вам это обойдётся в слишком большую стоимость.
— Сколько! — и глаза Поэта загорелись масляными лампадками.
— Вы никогда больше не увидите Даму с зелёными глазами.
Только сейчас Поэт в полной мере прочувствовал боль, которой было пропитано стихотворение. Он погрузился в молчание.
— Я не знаю… Это слишком большая цена.
— Извините, но такой товар стоит много. Одно это стихотворение прославит вас на долгие годы вперёд.
Поэт поднял брови высоко на лоб.
— У меня есть время до завтрашней ночи?
— Думаю, да. Но вам стоит поторопиться. Такие вещи долго не задерживаются на прилавке.
Утром Поэт, догадавшись, что Дама не пойдёт в парк, пришёл к её дому. Он просидел два часа в ожидании Прекрасного создания, долго и пристально вглядываясь в окна в надежде увидеть её лицо за стеклом чьей-нибудь оконной рамы. Он совсем не заметил, что началась сильная метель, поэтому через несколько минут Поэт оказался полностью заваленным снегом, из-за этого, когда Дама вышла из подъезда, она увидела лишь снежный ком, который каким-то образом намело на скамейку.
Поэт вернулся домой. Повесив одежду сушиться, Поэт сел в кресло.
— Ну, что, надумали?
— Нет.
Поэт попросил вновь взглянуть на свиток. Читая столь дивные строки, его пальцы приняли куриную форму. Поэт с силой расцарапал себе руку, показалась кровь, и сквозь зубы он произнёс:
— Неужели какое-то стихотворение может стоить любви?
— Ну, если вас это так озадачило, значит может. Вам стоит поторопиться с выбором. В нашу лавку перестали ходить поэты, из-за чего мы вынуждены набивать цены, так что если вы его не купите, мы закроемся.
— Закроетесь?
— Закроемся. У нет денег для оплаты поставщиков.
Поэт опустил взгляд.
— Решайте сами: если вы возьмёте стихотворение, то дадите потомкам прекрасные душещипательные слова, которые будут вдохновлять поэтов будущего; если нет, то будете жить счастливой жизнью с вашей возлюбленной, оставив потомкам груду наивного сумасбродства.
— Думаю, я оставил достаточно потомкам. К тому же на небесах есть ещё много Стихотворных лавок. Прощайте.
И Поэт спустился вниз, чувствуя на себе пристальный взгляд бледнеющей, некогда румяной, физиономии.
Рано утром Поэт вновь пришёл к подъезду Дамы с зелёными глазами. Он вновь просидел два часа в судорожном ожидании. А когда она показалась из-за двери, Поэт немедля представился. Дама его узнала, и, кажется, была счастлива, узнав, что за ней следит поэт, а не маньяк.
Через месяц они поженились. Правда, литературная карьера Поэта резко пошатнулась. Публика, ожидавшая печальные меланхоличные стихи, так сильно трогавшие за душу и заставлявшие сушить носовые платки, была не в восторге от бледных, но таких искренних любовных стишков, насквозь пропитанных счастьем разделённой любви. Поэт сменил лавку, и по ночам приходил в расположенную по соседству от прежней. Его стихи были просты, малоритмичны, а рифма в них была только между второй и четвёртой строками, сшитая тонкой простодушной нитью из ямба. В альманахах его печатали так редко и коротко, что имя Поэта вскоре стало чем-то вроде имени погибшего в дуэли гения, и довольствоваться приходилось лишь его прежними сочинениями. На церемонию вручения четвертой Нобелевской премии Поэта не пригласили, ее решили присвоить Поэту посмертно, тому самому Поэту, который когда-то писал строчки на миллион долларов.
Но Поэт никогда не жалел, что оставил потомкам не гениальное стихотворение о неразделённой любви, а бесконечные томики любовной лирики, посвящённой загадочной Даме с голубыми глазами.