XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»
«Ноты, спасающие жизнь…»
(странички из дневника женщины, которая верила…)
17сентября 1941
Все, что было загадано,
В свой исполнится срок,
Не погаснет без времени
Золотой огонек…
(М.В. Исаковский)
Война настала без предупреждений. Жили, отводя горестные мысли. Каждый вздох был наполнен трепетом к завтрашнему дню…
Как прекрасно жить, просто жить! Верить, ждать чего-то, любить и находить себя. Но многие посчитают тебя «не таким как все», ведь ты не живешь под копирку и хочешь быть собой, выделяясь и создавая новое. Всё было так, пока дикий крик сердец не разорвал прежнюю жизнь…
Все ждали «черных карателей», а я верила в светлое будущее и иногда молилась в незаметном уголке нашей швейной. Тогда были в запрете «женские цацки», и приходилось держать в суровой тайне, даже от родственников. После каждой молитвы я добавляла: «Боже, сохрани Марьюшку мою, дай ей просто жить, не зная врага в лицо и страшных дней». Моё тело содрогалось от представленной картины, но тут же все проходило, и я продолжала…. И только по-предательски тихо катилась слеза. Нас страшно гоняли, пугали отменой выдачи продуктов и увольнением, все боялись и мирились с военными законам.
…А для меня это были лишь пустые слова, ведь вера во мне, как уголёк во время бури, разгорается с каждым порывом все сильнее! Ведь ничто не сможет сломить женщину, которая верит…
23 июля 1942
…Жди меня, и я вернусь,
Только очень жди…
(К.М. Симонов)
Снова пишу…
«Просыпаюсь утром и понимаю, что я счастлива! Ведь что может быть лучше легкого покачивания деревьев… Приятный шелест листьев под моим окном и мирное небо, охраняющее сон моей малышки, спокойно сопящей рядом. Моё сердце переполняет любовью ко всему, что меня окружает, и даже соседский щенок, вечно лающий, мне кажется умилительным – ведь и он счастлив! Я живу в постоянной молитве, чтобы жизнь не прерывалась, и ты была рядом, мой ангел». Да, моё сердце замирало именно в тот момент, когда представляла, что могу потерять весь смысл жизни, так до конца и не поняв его.
Для любой матери ребёнок – это то, что придаёт смысл её существованию. А моя Мариночка для меня больше, чем смысл. Когда сына забрали, я думала, что сгинем, ведь он был единственный кормилец, а дочь еще мала. Но я смирилась и продолжала наблюдать за происходящим в мире, без укора и двусмысленных фраз. Люди смотрели на меня и думали, что я рождена такой, и я слышала их мысли, они громче душевного крика… Нет! Меня воспитали те суровые времена, а не мать.
Не прошло и месяца, как слёг муж, пришла похоронка о смерти сына, любая бы сломалась! А я стала только сильнее, ведь у меня осталась надежда – вот она, спит мирным сном, нежно обнимая мою руку. Что может быть лучше?
Август 1943
И от слез теплее глазу.
И тоска меня минует:
Сколько рук прекрасных – сразу
За одну найти, больную.
(И.П. Уткин)
Трудно.
Все грёзы были оправданы, мы живы, а значит, не умрём! Вчера была дикая буря, выбило стекла, но страх покинул нас. «Сегодня предстоит трудный день – переживания прочь! В нашу швейную поступил звонок о том, что надо выполнить наикрупнейший заказ… Годовой…
«Война должна постучать и в наши двери, но мы не откроем», — тихо шепчут наперед мои мысли. Молитва… Сон… Мне предстоял нелегкий разговор с моей дочерью, к которому я готовилась с трудом, и слезы душили, не давая покоя.
— Мамочка, почему ты такая грустная? Меня вчера забрала тётя Валя, у неё в зале стоит огромный рояль. Мамочка, ты не представляешь, как красиво тетя играет! Я попросилась научить меня, и она согласилась… Почему ты плачешь, родная?! Я тебя люблю, не плачь. Ты же говоришь, что плохая война не достанет до нас? Так ведь?
— Да, дорогая моя…
— Мамочка… И тётя Валя так говорит. Всё будет хорошо! Тётушка придёт за мной завтра, и мы опять будем играть на рояле. Можно?
— Марьюшка, я сама тебя отведу к Валентине, я с ней договорилась… Понимаешь, сейчас нужна помощь на фронте.
— Нет, мамочка, ты так же уйдёшь, как мой брат, и мы тебя больше не увидим! Не уходи!
Я не смогла ответить и только поцеловала её в голову, каштановые кудри, наивно рассыпанные по плечам, как это бывает у ангелочков. На этом наш разговор закончился, и Марьяна тихо заснула под капель плачущего неба…
30 августа 1943
Тёмной ночью по оврагам лета,
Словно волки, тайно подползли
К рубежам страны моей Советов,
К рубежам родной моей земли –
Подошли враги и вероломно
Наступают на мою страну.
Смерть врагам!
Со всей страной огромной
На святую выхожу войну.
(В.И. Елькин)
Стояла пасмурная осенняя погода. Прошло лето, и уже неделю лили холодные проливные дожди. Все животные прятались, не выходя даже за едой.
Я молча разбудила дочь, минутная готовность – и я отвела её в безопасное место, где точно с ней ничего не случится. Сегодня мы понимали друг друга без слов, мысленно. «Валя, я вернусь… Сбереги её…». И я ушла. Дождь спрятал мои слёзы, понимая меня.
«Чем может помочь слабая женщина на такой войне, смешно! Ты и день не протянешь без ваших бабских погремушек. Иди домой», — усмехнулся как-то мужчина, когда ходила в приёмный пункт… Но я рискнула всем: своей жизнью, любимой дочерью. Я стояла в очереди! Да, да, сотни моих земляков, в том числе и женщин, стояли с самого утра до глубокого вечера, чтобы пойти воевать за Родину, а если нет, то хоть спасать жизни в полевых больницах! Не думала, что наступит время, когда покину дом и пойду на защиту Отечества, ведь с детства я боялась крови и терпеть не могла даже рогатки. Но жизнь удивляет и поражает, так что я стою в этих рядах.
Моё внимание привлекла женщина примерно моих лет. Она была одета в простое рваное платье… Заметив мой взгляд на себе, она прикрыла лицо руками и зарыдала, присев на камень… Она продрогла насквозь. Я подошла к ней, и мы тихо плакали вместе обнявшись.
«Меня Зиной зовут», — прошептала она. Я назвала своё имя и услышала историю из её жизни, так похожую на мою.
— Знаешь, дорогая, год назад у меня забрали сына на фронт, как ты поняла, он не вернулся. И только скромная похоронная открытка! Боже! Что они могут знать, когда говорят: «Мы сожалеем, примите наши искренние соболезнования» Что?! Вот именно, ничего! Он был единственный кормилец в семье, моей дочери сейчас даже шести лет нет, а жизнь её на волоске! Каково мне лгать на её проникновенные вопросы: «Мамочка, война ведь скоро закончится, и я пойду в школу? Мамочка, когда братик придёт?» И не объяснишь ведь, она еще очень мала, чтобы знать правду. Жестокую правду. Знаешь, а ведь у неё прекрасный голосок… Поёт вечерами мне, говорит, что брат её слышит и подпевает ей. Каково, а? Я ей лгала, когда говорила, что поеду за братиком, а сама…»
Было около одиннадцати вечера, и очередь дошла до нас. Принимали всех, и это радовало меня: «Не умру, так спасу!» Но всё произошло не совсем так, как хотелось бы. Зинаиду сразу же отправили, а мне было сказано: «Останешься здесь. Будешь работать в поликлинике, иди на распределение». И я отправилась знакомиться с новым местом работы.
Меня определили в коллектив, в котором трудились прекрасные женщины, у нас с ними похожие судьбы. Похожие!?
12 Мая 1944
Забыть нельзя. Простить нельзя.
О страх, почти нечеловеческий
Мгновенье — не короче вечности.
Жить надо, но забыть нельзя.
Опять пропеллер. Катер мечется.
Чревата смертью бирюза.
Забыть нельзя. Простить нельзя.
Тот страх, почти нечеловеческий!
(В.В. ВОЛЬТМАН-СПАССКАЯ)
Я была на седьмом небе от счастья! Ведь я буду рядом с дочерью и смогу спасать жизни…
Быстрее ветра степного вбежала в дом Валентины, а там моя Марья сидит за роялем и тихо напевает что-то! «Ты пришла, дорогая! Я верила, мамочка. Верила». Звонкий голосок Мариночки разбудил во мне жизнь, и я поняла, что не простила бы, если умерла бы и оставила моё голубоглазое чудо один на один с кровожадной бойней! Хотя до нас война, слава Богу, пока не добралась. Пока что…
«Марина быстро учится. Днями сидит за роялем. Я горжусь ей! Способная девочка, живет и рождает своим голоском жизнь вокруг», — закончила монолог Валентина.
Я была рада видеть эту стройную женщину, всегда элегантно одетую и мило улыбающуюся. Благодаря ей моя дочь цела, окружена заботой и теплотой этой бескорыстной женщины. «Доченька! Я больше никогда тебя не оставлю. Я обещаю, скоро все закончится, и мы поедем на море, о котором ты всегда мечтала!» Дааа…Веру женщины ничто не погубит, даже пуля, это я понимала точно.
23 августа 1944
И не допускать — избави Бог!
Жечь, ломать, уничтожать в зачатье,
Преодолевать усильем страшным воли
Мысль о доме, так же, как когда увозят мертвых —Искушенье — приоткрыть глаза…
(И.Н. Кнорринг)
Долгое время не оставляла записей в своем дневнике, и в ближайшее время не получится… Времени нет даже строчку черкануть, напряжённые будни, но привыкли…. К нам прислали ещё одну женщину. Милая, молоденькая, с очень красивым голосом, поёт нам, даже больные полюбили «кудрявое чудо». Так её прозвали в госпитале.
Впервые с начала войны мне приснился сон. Необычный…
Идём с Мариночкой по парку, и теплый весенний ветер доносит редкие аккорды песни. Марьян дергает меня за руку… И тут картина меняется. Я стою над пропастью, вокруг все затянуто то ли дымкой, то ли туманом. И вроде бы выжженное кладбище. Холодно, и стоит пугающая тишина. Доли секунды, чтобы понять, где я. Всё вокруг закружилось, замельтешило перед глазами, и я начинаю дико кричать в недоумении, где же моя дочь?! Опять слышатся те же самые музыкальные нотки, но уже как будто кто-то поблизости играет… Я падаю в эту пропасть и вижу черный рояль, а за ним Марина, обличенная в траурные одежды….
Разбудила меня напарница, мол, «нужна срочно твоя помощь, я одна не справляюсь», и я очнулась в холодном поту, не понимая, к чему этот сон?!
Уже давно глубокая ночь, но к нам по-прежнему поступали бойцы, говорят, на фронте дела ухудшаются. Но это для меня было обычным, ведь понимали, что все это «не игрушки» и по-взрослому. Из головы так и не выходил сон, и я ещё и ещё раз его вспоминала, прокручивала, как киноленту, так и не найдя его смысла, но беспокойство закралось в мою душу, ведь там была моя дочь. Помолюсь после перевязки за здоровье моей девочки. Ах! Еще машина подъехала…
Сильные порывы ветра, и мне кажется, что я слышу нежные звуки рояля, доносившиеся издалека. Марина ли это?!
4 октября 1944
Смерть не страшна, с ней не раз мы встречались в степи.
Вот и сейчас надо мною она кружится.
Ты меня ждешь и у детской кроватки не спишь,
И поэтому знаю: со мной ничего не случится!
(С.В. Мазаев)
Недавно только выпал прекрасный серебристый снежок. Он покрыл землю девственной чистотой, напоминая, что спасение близко… Я уже три дня не приходила домой: живём рядом с ранеными. Местный почтальон рассказывает, как там солнце моё…. Говорит, что не может наслушаться ею, талантливая очень. Этим и живу, но сегодня волнение одолело моё сердце, и ничего поделать не могу. Не такое, как в первые дни войны. Не такое… Вспомнила сон, который увидела недавно, стало ещё хуже.
К нам в больницу каждый день привозят раненых бойцов. Моя боязнь крови улетучилась давно, мы с напарницей в день спасаем порядка 5-10 солдат каждая!
Однажды к нам поступил парень, я его сразу узнала. «Чем может помочь слабая женщина на такой войне, смешно!» — эти слова занозой сидели в моей памяти. У него осколочный, сквозной… Мы и этого паренька спасли в тот вечер, но он меня не узнал. Контузия. Лишь искрящаяся улыбка и проникновенное: «Спасибо, дорогая, ты мне жизнь спасла. Если бы не ты, то сгинул бы сразу». Так приятно получать слова благодарности за свою работу!
Но снова волнение, что-то тревожит моё существо…. Да что же это такое?! И, как назло, вспомнился сон…
Достала из старого узелка фотокарточку, на которой была изображена вся наша семья: я, муж, ещё живой сын и доченька Мариночка. Тихая молитва помогла мне побороть отчаяние и спокойно подумать о дальнейших действиях. «Сегодня нельзя плакать, поддаваться страху и отчаянию!» — точно решила я для себя.
Вечерело, снежинки, вальсируя, медленно ложились на землю. После взбалмошного дня, суетливых разговоров, бесчисленных процедур тихой надеждой легла на сердце мысль: «Почему у меня такой страх на душе сегодня? Может, Валентина вернут и скажут, что по ошибке похоронка… Пусть хромого, слепого, но лишь бы…»
Не успела выйти на улицу, как слышу: «Ложись, война и к нам пришла, готовь больных!» И тут я поняла, что материнское сердце никогда не обманет, и волнение было не напрасно… Не больше десяти минут я потратила на сборы раненых, которые могли худо-бедно воевать.
…Машина отъехала. Я рванула что было сил в сторону дома: оврагами, избегая открытых мест, чтобы не убили… До дома было порядка пяти километров, не знаю как, но я не была замечена, и вон уже дом виднеется за горизонтом. Я спряталась за дерево, вдали не было видно военных: все они отправились в соседнюю деревню…
«Марьюшка! Марьюшка! Господи, спаси!» — сердце билось мелкой дробью, но кричать нельзя было, даже у деревьев сейчас были уши. Незаметно перебежав до ямы, увидела, как в противоположной стороне прерывается жизнь моих медсестричек… Боже! Ведь и я могла быть в их числе.
Закат сделался кровяным отблеском в глазах караемых, я отвернулась… Понимая, что у меня мало времен, и, возможно, дочурка еще жива, я побежала в направлении дома Валентины. Да, да, я должна во что бы то ни стало спасти Мариночку! «Умереть, но спасти!» — непрерывно стучало в висках, когда я, глотая пыль, спотыкаясь, неслась к родному дому.
…Вбежала, позабыв про осторожность, но…Марины в доме не оказалось, там вообще никого не было, и лишь стены, издробленные пулями, тихо стонали… И темнота… Кровь… Слёзы… Тихий крик… И… О счастье! Да-да, вспомнилось, как почтальон говорил, что Валя собиралась спрятаться с моей дочуркой у своей сестры до тех пор, пока я не вернусь. Во мне зажглось что-то, и я знала, что всё так будет?
Дом Валиной сестры находился в соседней деревне, до которой ещё не дошли страшные крики смерти, а значит, надежда есть и надо бежать. На старых часах стрелки показывали «19:20».
— Надо же, полностью изрешеченные, а идут, — покидая пустой дом, думала я.
…Тишина, даже соседский пёс не лает, как это обычно с ним бывало. Я прокрадусь и буду не замечена под покровом темноты. Время летело, а мне показалось, что прошла целая вечность, пока я добралась до места! По дороге к заветному дому не встретила ни души, что повергло в тихий пугающий страх. Все мои молитвы были только о спасении ангела моего, Марьюшки.
Боже! Что это? У меня начинаются галлюцинации?! Снег закружился, но уже в другом ритме: ритме счастья… Нет, это не галлюцинации – это действительно голосок Марины и рояль! Рояль! Да, это определенно он! Как красиво…
Отдышавшись, я приблизилась к дому. За старым роялем сидела Марина… Тоненькие пальчики играли прекрасную, изящную музыку.
«Доченька, ты жива… Доченька…»
Доли секунды, и восклицание, разогнавшее все сомнения:
— Мамочка, ты жива. Мамочка, я люблю тебя! Я верила. Мы думали, ты умерла. Мамочка, где ты была?! Я играла тебе каждый вечер, но ты не приходила.
— Всё, всё, успокойся, милая, я больше никогда не оставлю тебя. Никогда. Почему ты ещё не легла спать, ведь уже так поздно? — вытирая слезы с детского личика, спрашивала я.
— Тётя Валя сказала, что пока тебя нет – играть, чтобы ты услышала и смогла нас найти.
В этот момент я проклинала себя всё сильнее и сильнее: «Как я могла оставить её одну второй раз? Мой наивный цветочек, который не знает слова «плохой» …
Июнь, 1945
Когда ж домой товарищ мой вернётся,
За ним родные ветры прилетят.
Любимый город другу улыбнётся,
Знакомый дом, зелёный сад
И нежный взгляд…
(Марк Бернес)
В воздухе пахнет Победой. Великой Победой… В деревню вернулся только Толик (из 150 ушедших на фронт один возвратился, вот такая арифметика!), с перевязанным глазом и без ноги. Страшно. Но прожито.
— Это не люди, это звери. Мы шли до Берлина босыми ногами по снегу и доказали, что достойны жить непобеждёнными, и с мирным небом над головой. Я попал под распределение в *** отдел, нас там было много, мужчин разных возрастов. Самому младшему было 16, а, так сказать, «старшине» Петру Ивановичу, царствие ему небесное, 78 лет. Старик, а ведь ни его, ни девчонок наших не щадили. Когда напали на полевую больницу, всех на «красную поляну», даже детей из деревень туда же, они ещё и жизни не успели увидеть! Звери..! – рассказывал о войне Анатолий с лицом смирившегося человека, не проронив ни одной слезинки, что вызывало уважение.
Мы в свою очередь тоже поведали о том, что творилось в наших деревнях, потом в комнату вбежала Марина и тихонечко шепнула Анатолию:
— Дядя Толя, а давайте я Вам сыграю… Тогда Ваши друзья услышат и придут к нам, меня мама так нашла: услышала и пришла домой, на зов сердца…
И она начала музицировать, полились тихие лиричные звуки души… Мы сидели часа два, разговаривали, казалось, вечности будет мало, чтобы описать всё то, что пережили люди за долгие годы войны…
Да разве ж можно такое забыть! Это — п р е с т у п л е н и е …!
31 декабря, 1946
Девочка играет на рояле.
Стрелки, непочиненных часов,
Как трамваи, неподвижно встали.
Но спокойно, под набат гудков,
Девочка играет на рояле…
(В.В. Вольтман-Спасская)
Судьба нам часто представляет различные испытания, а мы либо справимся с ними, либо сгинем от этих пыток НАВСЕГДА. Чтобы выжить, нам требуется, так сказать, стимул. Для меня таким «стимулом» была дочь, ради которой все было пройдено и пережито… Та невероятно тяжёлая и кровожадная война закончилась, а память осталась, память за наших героев и Родину, не поддавшихся гнету врага.
…Просыпаюсь утром и понимаю, что счастлива! Моё сердце вновь переполнено любовью ко всему… Понимаю, что судьбы наши были надломлены и подготовлены к «другой» новой жизни, за что я и благодарна всему, что способствовало этому!
Марина, да-да, моя дочь стала известной пианисткой… Благодаря своей детской вере, упорству, желанию, чтобы я её поскорее нашла, она не останавливаясь играла в те страшные дни, и дождалась-таки, и сбылась её заветная мечта!
Я до сих пор в ужасе представляю, что было бы, если я не пришла бы к ней или погибла… О! Тот жуткий сон, я поняла его смысл. Поняла!
Трудно оценивать ситуацию, когда ты оказываешься живой мишенью для развлечения других! Марина спасла нас своей верой и молитвами жалостливых нот, играя для простых людей… И она иногда обращается ко мне со словами: «Ничто не может сломить верящую женщину. Я не потеряла веру в тебя. Я не потеряла веру во спасение…»
Хлеб как пряник, съеден по пути.
Раскладушка в ледяном подвале,
Но как прежде, ровно с девяти,
Девочка играет на рояле…
(В.В. Вольтман-Спасская)
