Завражнова Ксения, 16 лет
Примечание.
В рассказе используются строки из стихотворения И. Бродского «Ты поскачешь во мраке» и баллады И. В. Гёте «Лесной царь» (отмечены звёздочкой в тексте). Также присутствуют отсылки к произведению Э. По «Ворон» и персонажам древнегреческих мифов.
Фамилия героини рассказа, в переводе с латинского (inanis) означает «пустота».
Автор просит не проводить исторических параллелей между жизнью города N и его обитателями и временем написания стихотворения И. Бродского.
Ночное видение.
В небольшом городе N время, казалось, остановилось ещё с момента его основания: дома и прочие строения оставались такими же, как и несколько десятков лет назад. О том, что годы по-прежнему идут со своей быстротечностью, напоминали лишь большие эбеновые часы на центральной площади, казавшиеся с высоты человеческого роста подобными Вавилонской башне. Впрочем, люди склонны к гиперболизации.
Молодая графиня Мария Инанис после смерти отца стала самой богатой дамой в округе. В её гостиной собирались знатнейшие особы всей провинции. С детства привыкшая к роскошной жизни, она не изменяла этой привычке и сразу после окончания траура стала устраивать званые обеды и вечера.
Восхищённые взгляды, подобострастные улыбки – всё это повторялось каждый раз с необычайной точностью. Но графиня знала, что за богатые угощения и дорогие подарки она могла требовать от гостей почтительные поклоны и любезные комплименты, и непременно получала их.
В этот день Мария Инанис, как всегда в великолепном наряде, со скукой выслушав дифирамбы своей красоте, изысканной (хоть и вычурной) обстановке поместья и восхитительной щедрости, была вовлечена в общий разговор, зачастую не имевший никакого смысла и носивший цель развлечь разомлевших от закусок и чая гостей.
— Говорят, мастеровые жалуются на грабительские налоги, — произнёс кто-то.
— Какой вздор! – ответила графиня. – Этим людям станется сетовать на всякие мелочи.
— Вы слышали: крестьяне терпят неурожаи и просят пожертвовать… — начал другой гость.
— Какой вздор! – перебила Мария. – Годами справлялись со всеми несчастьями, и этот раз не станет исключением.
Все согласно закивали.
— Но ваших средств, графиня, хватит, чтобы обеспечить всю провинцию, — сказал какой-то наглец в чёрном плаще и такого же цвета шляпе, закрывающей лицо.
Мария Инанис бросила на него высокомерный взгляд.
— Ежели бы это от меня зависело. Но такова воля провидения: кто-то должен сносить все тяготы, чтобы мы могли спокойно жить.
Все неестественно засмеялись, хваля утончённую шутку графини.
Когда гости разошлись пробовать десерты, Мария отыскала взглядом человека в чёрном плаще и направилась к нему, придумывая, к чему бы придраться. В ней всё ещё кипела досада на его непозволительное замечание. Кинув взгляд на чёрный плащ незнакомца, она триумфально улыбнулась.
— На каком основании вы явились в траурном одеянии на мой блестящий вечер, излучающий жизнь и довольствие? – величественно произнесла графиня.
Незнакомец повернулся к ней, и от его фигуры повеяло холодом, что заставило
Марию невольно попятиться.
— Что заставляет тебя жить, графиня? – с оттенком презрения в голосе проговорил он. – Водопады бархата и праздные вечера – лишь чёрная вода у холмов, и ты уже глядишь в ней на своё отражение. Ты поскачешь во мраке, по бескрайним холодным холмам…*
В этот момент годами молчавшие эбеновые часы пробили один раз. Графине стало дурно: ощущение чего-то свершившегося сдавило ей грудь. Она объявила об окончании вечера и поспешила удалиться в свою комнату. Что-то устрашающее было в этом человеке в траурном одеянии; в громком звуке часов Марии мерещилось нечто зловещее, предречённое.
Тяжело опустившись в кресло в своей богато убранной комнате, графиня Инанис обтёрла надушенным платочком покрытый испариной лоб и приказала подать ей веер. Гулкий бой часов всё ещё гремел у неё в голове, сдавливая виски. Всё внутри неё сжималось от предчувствия неизбежного, неотвратимого, отчего сердце графини зашлось в бешеном ритме, и она часто задышала.
Проведя в тревоге остаток вечера, Мария с трудом выдержала вечерний туалет и, выгнав прислугу, погрузилась в беспокойный сон.
Ей казалось, что она парит в густом, вязком тумане, бессмысленно вглядываясь в безнадёжную мглу. Затем она почувствовала, что стремительно падает, и её тело беззвучно соприкасается с влажной холодной землёй.
Мария Инанис поднялась на ноги, обхватив руками плечи. Туман стал рассеиваться, и теперь она могла видеть дорогу, ведущую в расплывающийся тёмным пятном лес. Графиня уже сделала первый шаг, не зная даже, куда ей нужно идти, когда услышала приближающиеся звуки копыт. Несколько всадников на чёрных конях пронеслись мимо Марии, обдав её ледяной волной. Луна, выступившая из тумана, бледным холодным светом провожала их путь. Они скакали, огибая кромку леса, к далёким холмам, окутанным тёмной дымкой.
«Зачем они скачут туда?» — подумала графиня. — «Быть может, там я смогу узнать, в какой стороне мой особняк.»
Всадники уже исчезли из вида, и Мария бросила взгляд на землю, чтобы отыскать отпечатки копыт и по ним идти, но влажная рыхлая почва была не тронута.
Они не оставили за собой следов.
Марию передёрнуло и, снова услышав конский галоп, она понеслась в сторону леса, который уже протягивал к ней свои скользкие ветви и готов был сомкнуть их за ней, отрезая обратный путь.
Почувствовав резкую боль в боку, графиня остановилась и прислонилась к прохладному стволу дерева ольхи. В окружающей вязкой тишине ей начало казаться, будто она слышит тихий шёпот, от которого её бедное сердце начинало биться от страха. И, как это обычно бывает, предательское воображение начало создавать бесчисленные зловещие картины, от которых графине стали мерещиться в темноте многочисленные жуткие существа, скользящие между стволов деревьев.
Но Мария знала (неизвестное чувство подсказывало ей), что должна идти дальше, по тёмному ольховому лесу. Другого пути не было.
Обхватив себя за плечи, она стала продираться сквозь густые колючие ветки, царапавшие ей плечи и цепляющиеся за платье.
Графиня вздрагивала каждый раз, когда слышала шелест в кронах деревьев и кустах, поэтому, как и большинство сильно напуганных людей, ожидавших на каждом повороте встретить нечто ужасное, невольно вскрикнула при виде маленьких эфемерных существ, ловко снующих между ветвей. Они торопились куда-то вперёд, не обращая внимания на исстрадавшуюся Марию, которая так вжилась в роль несчастной, всеми покинутой дамы, что сначала и не заметила причину столь необычного оживления лесных обитателей.
В темноте виднелась узкая заросшая дорога, освещённая пробившимися сквозь древесный полог слабыми лунными лучами. Мария хотела было осмотреть её, но торопливый топот копыт заставил графиню притаиться в сени деревьев, заняв удобное для наблюдения положение.
По дороге скакал всадник, непохожий на тех, которых Мария встретила до этого. Он спешился и стал стремительно приближаться к укрытию графини. А вслед за ним неслось существо.
В тёмной короне и с густой бородой, оно, казалось, находилось везде одновременно: в корнях и листве, в стволах и траве ольхового леса, и шелестящий голос его охватывал всё пространство.
— Ко мне, мой младенец; в дуброве моей узнаешь прекрасных моих дочерей!* И злато и радость – всё будет твоим! – говорило существо, протягивая к всаднику тонкие руки с искривлёнными, как сухие ветви, пальцами.
Маленькие лесные создания стали окружать его, и Мария только тогда поняла, что лучи света, которые она ошибочно приняла за лунные, исходили от крошечного комочка, находившегося в руках всадника. Это был младенец. И Лесной царь заманивал его душу в свою тёмную вотчину.
Всадник промчался мимо, а Мария, охваченная неожиданным порывом, устремилась вслед за ним. Её тянуло к мягкому, родному свечению, исходившему от маленького создания. Не спуская с него глаз, она бежала, спотыкаясь, пока не заметила, как всадник остановился, а фигура Лесного царя склонилась над младенцем.
В следующее мгновение графиня увидела, как он вытягивает весь свет из ребёнка, и тот сжимается в руках отца.
«Хватит!», — хотела вскричать графиня Мария, но её горло сдавили слёзы: она чувствовала, что, как и этот младенец, теряет что-то очень важное, будто бы маленький комочек света был её самым великим сокровищем.
Мария моргнула, отгоняя застлавшую глаза пелену.
Ни всадника, ни Лесного царя с его дочерьми уже не было. Только крошечное мёртвое дитя лежало, свернувшись, на колючей холодной траве. Мария тихо подошла к нему и присела рядом. Сострадание к этому невинному созданию переполняло её червивое сердце, как если бы она была этим младенцем и жалела саму себя.
Неожиданно дитя стало медленно подниматься, вытягиваясь и сгибаясь, а затем повернулось к Марии, протягивая к ней длинные искривлённые руки. Графиня похолодела: на неё смотрело её собственное лицо.
И она поняла. Младенец, из которого Лесной царь вытянул яркий свет, превратился в безжизненное напоминание прежнего себя. То была душа графини. Лесной царь уже давно забрал её в своё царство вечных удовольствий и радости, оставив лишь блеклое воспоминание, тень той Марии, которой могла стать графиня, если бы не погрязла в нескончаемой праздности и бездействии, растрачивая богатство бесценной души на жалкие пустяки, пока не опустошила всю.
Жуткое существо, находящееся перед ней, было то, что осталось от её некогда прекрасной и чистой, будто новорождённый ребёнок, души. Как к чему-то дорогому, оно беспомощно тянуло к ней свои жалкие белёсые руки, пытаясь изобразить улыбку на искривлённом лице. Мария чувствовала, как сама начинает сжиматься и сгибаться, оседая на землю, и горькие слёзы потекли по её щекам.
Графиня вспоминала свою бесцельную жизнь, все открытые ей возможности, которыми она не захотела воспользоваться, утопая в пучине фальшивых комплиментов и бестолковых вечеров с лицемерными гостями. Марии вдруг стало горько от того, что она, имея огромные богатства, оказалась самым бедным, нравственно иссушенным, человеком.
Холодные руки опустились ей на плечи, но она даже не вздрогнула, стеклянным взглядом уставившись на свою искалеченную душу.
— Почему я вижу её? Разве она не должна находиться во мне? – произнесла Мария, обернувшись к Лесному царю.
— Потому что твоё первое «я» — физическое – находится далеко отсюда, — ответил он. – А здесь твоё второе «я», среди таких же блуждающих на границе вечности.
— Это невозможно, — возразила графиня. – Меня не может быть несколько!
Лесной царь усмехнулся:
— У каждого человека из мира живых есть второе «я», которое всегда находится здесь. Когда же наступит время, оно уходит к холмам. И даже если ты смел и вокруг твоих ног завивается свет, всё равно ты его никогда ни за что не сумеешь догнать*.
Мария недоумённо посмотрела на него.
— Ты ведь видела всадников? – спросил он. – И до сих пор не осознала, отчего не находишь их следов, — Лесной царь навис над ней, заполняя собой узкое пространство между деревьями. – От того следов не видишь, что они не принадлежат миру живых.
Лесной царь указал тонким изогнутым пальцем куда-то вдаль:
— Они мчатся к холмам, чтобы остаться там навеки. Никому из живых не суждено понять, что ждёт там всадников, пока они сами не станут таковыми.
Мария поёжилась, плохо понимая всё, что только что услышала. Разглядывая свои собственные следы, она медленно осознала: между ней и бескрайними холодными холмами находиться лес – граница, которую объезжали всадники на чёрных конях.
Она пока на границе.
Графиня Мария обхватила себя руками. Лесного царя уже не было с ней, однако его голос всё ещё отчётливо шелестел совсем рядом:
— Совсем скоро он и за тобой придёт и во мрак свезёт, — звучало промеж листьев, стволов и травы.
Мария стала слышать нарастающий шёпот сотни голосов: эфемерные дочери Лесного царя обступили её, кружась хороводом и напевая:
— Придёт, заберёт конь чернее ночи. Придёт, заберёт, и закроешь очи…
Удушающий, липкий страх охватил графиню, и она побежала, не разбирая дороги, сквозь колючие уродливые ветви, слыша шёпот лесных созданий и громогласный хохот Лесного царя:
— Не неволь уходить, разбираться во всём не неволь, потому что не жизнь, а другая какая-то боль приникает к тебе*. Всё равно вернёшься, всё равно…
Золотистый отблеск заставил Марию на мгновение остановиться. Между буйно растущими кустарниками она обнаружила тонкую нить, подобную той, что вывела героя из смертельной ловушки жестокого правителя. Графиня устремилась по её следу, сопровождаемая зловещим голосом Лесного царя.
Она не хотела слышать, а лишь желала выбраться из ольхового леса, желала считать его абсурдным порождением сна, злобной шуткой подсознания.
Она бежала, неслась, мчалась, летела…
Эбеновые часы пробили три раза. Мария Инанис распахнула глаза и в холодном поту вскочила с кровати.
— Надо же такому присниться, — выдохнула она, накидывая шаль.
Но как бы графиня не внушала себе, что кошмары – всего лишь ускользающие сновидения, которые забываются с наступлением рассвета, всё-таки она боялась заснуть и бодрствовала наедине со своими не менее тревожными мыслями.
Мария то и дело выглядывала в окно, будто бы ожидая увидеть запоздалого гостя, стучащегося в ворота, но ночная улица и каменная дорога по-прежнему оставались спокойными и невозмутимыми, и графиня волновалась ещё больше, потому что не могла найти достойную причину своим переживаниям.
Что-то изводило её изнутри, заставляя судорожно сминать шерстяную шаль в руках. Это было похоже на то чувство неизбежности, что ощущается человеком в моменты особо сильных душевных противоречий, и на то, что предшествует чему-то дурному.
Подобное ужасное предчувствие завладело и графиней. Она не знала, как от него избавиться, и в беспокойстве провела остаток ночи.
Ещё небо не покрылось румянцем рассвета, когда Мария, сидевшая с мрачным лицом в своём кресле, услышала, как через распахнутое окно влетела птица и уселась на письменный столик. То был ворон с красивыми перьями чернее ночи.
Нечто необычное было в этой птице; она будто бы чего-то ждала или хотела о чём-то предупредить. Подойдя к краешку стола, ворон пристально уставился на Марию.
Графиня вздохнула и повернула к нему голову:
— Скажи мне, древняя птица, когда же он меня оставит?
— Никогда! – каркнул Ворон.
Мария, охваченная вдруг испугом, вжалась в спинку кресла, тогда Ворон, вспорхнув, вылетел в окно и шелестящий смех Лесного царя на мгновение прорезал тишину комнаты.
Графиня измучилась: она за эту ночь передумала столько, сколько не думала никогда в своей жизни, из-за чего окончательно впала в глубокую апатию. Она безучастно смотрела на принесённые прислугой яства и письма от обеспокоенных друзей, в частности от дорогой Жюли, не находя в себе сил досадовать на то, что в каждом были одни и те же пропитанные фальшью пожелания скорейшего выздоровления.
Впрочем, болезнь графини Марии была скорее нравственной. Она перебирала в мыслях все свои поступки и действия и не находила теперь в них никакой пользы. Балы, вечера, веселье, гости – всё казалось ей бессмысленным, мимолётным и ничтожным.
«Для чего и для кого я жила?», — задавала себе она вопросы, понимая, что все развлечения и удовольствия жизни не приносили ей радости и счастья, а лишь были блеклым подобием этих чувств. – «Какой же смысл имела моя жизнь, если в ней не было цели? И что такое цель? Разве не то же самое, что и выполнение своих прихотей и желаний…»
Мария неожиданно для себя стала думать о своём необычном сне. Ей вдруг стало понятно, чем являются бескрайние холмы и почему она не сумеет догнать второе «я». Потому что никто не может разгадать тайну смерти.
«…потому что не жизнь, а другая какая-то боль приникает к тебе», — вспомнились слова Лесного царя.
Смерть приближается к ней. От осознания этого Марии стало легче. То грозное, неведомое событие, которое пугает людей на протяжении жизни, теперь стало для неё — по странной лёгкости и отрешённости, которую она ощущала, – почти понятно, и оттого совершенно не казалось странным и страшным.
Графиня присела за письменный столик и взяла чистые листы бумаги.
«Парадоксально получается», — думала она. – «Тот, кто не имеет ни монеты в кармане, гораздо счастливее и душевно богаче того, кому доступны все сокровища мира, но у кого утеряно самое важное.»
Мария решила собрать гостей на прощальный вечер, хотя это была скорее дань этикету.
Изрядно постаревшая, с морщинами на прекрасном лице и тёмными кругами под глазами, но с осмысленным печальным взглядом, графиня появилась в гостиной и ни слова не сказала присутствующим, чем всех изрядно удивила.
Она задумчиво ходила между столами с угощением и всё ждала…
— Отвратительно выглядите, дорогая, — произнесла гостья в тёмном платье и в вуали, закрывающей лицо. – Обыкновенные дурные сны не имеют такого влияния, не так ли?
Графиня Мария посмотрела на неё и, ничего не ответив, прошла мимо.
Когда время перевалило за полночь, графиня выскользнула на улицу и приблизилась к калитке. Была тихая, беззвёздная ночь, и только луна освещала холодными лучами широкую каменную дорогу, где на перекрёстке стоял конь чернее ночи и внимательно, как некогда ворон, смотрел на Марию.
Он пришёл за своей всадницей.
Эбеновые часы пробили семь раз.
«Ты поскачешь во мраке, по бескрайним холодным холмам».*
И она поскакала, сопутствуемая царицей ночи, вдоль пустых оврагов и кустарников, летя по безграничным холмам и не оставляя следа. Теперь всё для неё перестало иметь значение, лишь далёкая страна покоя манила к себе.
Впереди показалась чёрная река и одинокая лодка у берега. Мария спешилась и подошла к кромке воды.
«Теперь я действительно смотрю на своё отражение в чёрной воде у холмов», — подумала графиня.
Тем временем конь исчез, а из утлой лодочки на Марию смотрел косматый старик в ветхом одеянии. Молча кивнув, он жестом пригласил графиню забраться в лодку и, оттолкнувшись от берега, повёз её по мрачной спокойной реке, олицетворявшей тьму и страх.
Многочисленные образы смешались в голове Марии, и она вдруг осознала, что незнакомец в чёрном плаще, незнакомка в тёмной вуали и даже Лесной царь – всё это была Она — Смерть, не имеющая лица. А ворон, конь и этот старик – её вестники и проводники.
Мария задумалась, смотря на равнодушные воды за бортом:
«А ведь все они однажды поскачут во мраке. Когда-нибудь…»
Графиню Марию Инанис нашли на центральной площади, у огромных эбеновых часов. Она не дышала. Никто толком не мог сказать, из-за чего столь молодая дама отошла в мир иной. Видимо, известная лишь одной Природе болезнь поразила её.
Друзья, знакомые и просто постоянные гости блестящих вечеров графини неимоверно расстроились, узнав о её кончине. Особенно в глубокую печаль их привело известие, что Мария Инанис завещала всё своё состояние полуразваленному приюту в деревеньке неподалёку от города. Только Жюли на правах близкой подруги добилась-таки передачи ей летнего особняка Марии, где графиня принимала гостей. Однако через пару недель фасад крыши роскошного дома рухнул, будто бы само время подписало ему приговор.
Эбеновые часы по-прежнему стоят и зорко следят за сменой эпох, отбрасывая чёрную тень на центральную площадь города N.