XII Международная независимая литературная Премия «Глаголица»
Пока соседние качели свободны, я обречена остерегаться ночи.
Хочется встать и пойти. Мне не страшно, совсем не страшно. Но ночь — не время для детей и одиночек. Возможно, я и не представляю, что скрывается в темноте. Экспериментировать не буду. Потерплю. Когда-нибудь соседние качели будут заняты; некто будет нарушать их покойное положение, нагревать ладонями холодные цепи и мою такую же холодную руку. Тогда мы позволим ночи окутать нас, звёздам — вскружить голову, городскому блеску — повести прямо через черноту к выглядывающему солнцу.
Я пролила на себя мыльные пузыри. Оставшиеся берегу. Хочу закупиться ими на всю жизнь вперёд, минимум, на осень. Почему я не замечала их очарование? Они цвета бензина, цвета ретровейва. «Эй, такси, довезите до розового ретро заката! Плачу мыльными пузырями!». Знал бы таксист, от чего отказывается.
Вытягиваю губы. Но передо мной не тёплая щека или лоб, а мыльная плёнка. Под силой ветра она натягивается, образует шар. Со скоростью света вместе с воздухом в него просачивается этот двор. Дверь захлопывается — шар отскакивает от меня и под адреналином начинает подниматься. Секунда. И он начинать падать. Такой процесс происходил раз сто. Иногда за один выдох в ночи рождались десятки пузырей, иногда я усердно и дотошно выдувала одного единственного гиганта. Он обречён умереть быстро или даже не родиться. Но… Это просто мыльный пузырь, просто отдельная хрупкая вселенная со своим мегаполисом внутри, просто поглотитель света балконов. Шар опускается в своём темпе. Он не тревожит мир вокруг, тот не тревожит его – всё честно. Но как только я нарушаю покой мыльной пелёнки, толкаю её, наступает апокалипсис. Огоньки, сворованные из реальности, но переродившиеся под куполом жидкости, прыгают по стенкам пузыря, стараясь лопнуть его, разорвать и растерзать. Они скачут, оставляя за собой шнур света, строя лабиринты. Вырваться не успевают и погибают вместе с шаром.
Уйти бы. Онемела нога. Не чувствую её. Знак? Да не стоило, спасибо… Всё равно бы не ушла. Инстинкт самосохранения. Хотя, что ночью такого? Из-за чего она заслужила статус «опасная»? Она убийственна своей красотой и независимостью. Запретный плод. Передо мной на гараже очень старая надпись: «Ты мне нужна». А я? По центру серой стены нарисована лиса, а под ней стрелка с примечанием «Кошка». На соседней стене замазано признание в любви. Вроде бы.
Так тихо. Кого благодарить за это? Становится ещё тише, и я не знаю как. Уже нет ни единого звука, абсолютное ничего в мире волн и вибраций. Но я чувствую, что это не предел тишины. Она уже не вмещается в это пространство и лезет в щели. Вместе с воздухом она попадает в горло и бьёт в голову. Подобно двухвостке, проскальзывает в уши, рвёт барабан и улитку. Всё переполнено тишиной: по венам не может литься кровь, негде рождаться мыслям, некуда расширяться зрачкам. Отняв возможность ощущать и чувствовать, оставили хоть веру в то, что тишина будет нарушена, а я смогу пошевелиться. Так и есть. В глазах, как титры, на чёрном экране появилась надпись. Её озвучил голос в голове. Он чётко, повелительно, но с мольбой, громко сказал: «Беги». В этот момент я вернулась к жизни, но будто уже замученная, пробежавшая марафон. Ведь только я сорвалась, а дышать уже больно, все конечности рябит и трясёт. Хорошо себя чувствует только кровь – скоростью она стирает все ткани в пыль.
Спрыгнув с островка с детской площадкой, я оказалась на асфальте. Пока путь только один. Бегу вдоль гаражей и отчётливо слышу, как, кроме моих джазовок, землю бьёт что-то ещё. 20 секунд – первая развилка, но выбор очевиден. Я заворачиваю налево, покидаю дворы. Сразу же налево опять. Долго и быстро бежать не смогу — для «5» на стометровке на хватило 0,1 секунды. Так что для себя вижу один выход – магазины. Сейчас, как никогда, я нуждаюсь в людях. Наискосок поднимаюсь по лестнице, вытягивая вперёд руки, как тянула бы к человеку на соседней качели. Подаю торс вперёд и хватаюсь за красную ручку двери. Дёргаю, но лишь потом до меня доходит звук – скрип опускающейся белой стены, сложенной в гармошку, что защищает магазины, и её грохот. Магазин закрыт уже как 0,1 секунду. Тот человек точно сделал шаг на ступеньку. Назад не оборачиваюсь – есть ещё один спуск вниз. Он предусмотрен для беспомощных детей в колясках с их родителями и для беспомощной меня.
Поворачиваю направо, забегаю на баскетбольную площадку, чтобы через десять секунд выбежать на дорогу. На прямой дистанции у меня шансов нет, так что выбираю дворы. Но сначала надо преодолеть проклятые сто метров. Просачиваюсь в щель между домами и бегу мимо качелей и скамеек вниз, где ждёт гостиница «Две касатки». Как хочется подбежать к входу и спастись, но там домофон, они не успеют. Я бегу дальше. Прыгаю через валун десятилетней давности, тротуар. До последнего поворота ещё метров двести. Я кричу. Это не крик о помощи, хотя можно было бы попробовать, это крик от боли. Меня тошнит. Почему? Я же отличной физической подготовки: единственная среди девочек отжимания на «5» сдаю, на шпагатах сижу, пресс качаю и на скакалке прыгаю тоже лучше всех, по десять километров в быстром темпе прохожу, но бег… Я не выдерживаю. Почему адреналин не помогает? «Беги!», — кричит голос. Свет магазина уже так близко, но Его топот тоже.
Стены здания зеркальны, поделены колоннами. Я отражаюсь в одном стекле, а Его вижу в другом – через колонну. Первое отражение, второе, третье. Я даже вижу лицо, он смотрит мне в глаза через жёлтые потёртые зеркала. Очередной раз вглядываясь туда, вижу, что его отражения нет. Он за колонной. Он прямо за мной. Его рука появляется в одном окне со мной. И я открываю дверь, вторую. Встречают коробки с фруктами и холодильник. Делаю последние шаги – смогла дойти лишь до игрушек. Когда я коснулась холодной плитки, существование в физической оболочке стало нестерпимо болезненным, адреналин всё же был, а сейчас покинул, но на душе хорошо. Лежу. Надо мной полка с мыльными пузырями.
Первый и, наверное, единственный раз, когда я почувствовала интуицию в себе. Ну, это же не человек на соседней качели мне подсказал? В любом случае, живая, читаю новость о пойманном преступнике. В рюкзаке средства самозащиты и медаль за эстафету. На телефоне 6%, 23:05, 17461 шаг. 0 — столько комаров рядом со мной (я удивлена), 23 — столько звёзд я насчитала, 10 — столько этажей в домах, что замыкают меня в своих дворах. 23:07. Значит, звёзды я считала две минуты.
Самолёт идёт на посадку. Кто в нём? Откуда он? Мне неинтересно. Мне любопытны только ночь и человек на соседних качелях. Шучу, они свободны, как и всегда. 5%. Осталось недолго. Дома ждут персики и чай. Жаль, закончилось какао. Надо начать пить кофе. Лучше цикорий.
Самолёт. Тот или другой? Я хочу зайти в круглосуточный супермаркет и купить молочный коктейль со вкусом крем-брюле. 4%. Огонёк на телефоне загорелся красным. Хочу пройтись вдоль ночных дорог. И это даже не отсылка к песне, а искреннее желание. Но всё-таки она опасна. Она – ночь. Остаётся только ждать и беречь качели от хулиганов для достойного человека.
Тень. Не из-за солнца. Фонарь неподвижен, следует, тень неподвижна, она не скользит по тротуару вне моего ведома. Она всё повторяет за мной. Только ноги у неё, пожалуй, не болят. 3%. При двух отключится. Смиренно жду. Людей почти не осталось в этом дворе. А за его пределами они есть — я знаю. И они не одни, они свои в стихии мрака. Качели тесные. Пузыри тяжёлые. Не буду дожидаться, пока разрядится телефон. Я разряжусь раньше. Давят цепи качелей и осознание беспомощности с наступлением темноты. Неожиданно, но всё-таки я дождалась. 2%. Пора идти. На экране, подобно скримеру в дешёвом хорроре, выскочило предупреждение, что через 30 секунд телефон отключи
