Глава 1.
— То есть… Как? – слышу я из-за двери голос Анфисы. – Так сразу? Новенькие же обычно приходят в начале года!
— Да, — вздыхает психиатр. Судя по голосу, качая головой. – Однако Юре сейчас необходимо как можно быстрее влиться в коллектив. Эта необходимость есть уже чуть больше месяца, и с каждым днём всё растёт. Больше это откладывать нельзя
— Не знаю, — Андрей, видимо, хмурится. – Так и так, ему придётся очень тяжело. Он ведь с той аварии ни разу… — тут он замолкает.
— Ни разу не общался со сверстниками, — заканчивает за него психиатр. – Да, я в курсе. И это ещё одна причина…
Я вздыхаю, не дослушивая, и смотрю на Олю. Та грустно улыбается, сильнее припадая ухом к двери.
Опять неправда. Вечно эти взрослые врут. Я общался со сверстниками после аварии. У меня даже есть друг. Подруга, точнее. Как сейчас помню – просыпаюсь я в реанимации, а вокруг меня врачи. И Оля. Без белого халата, который дают на входе в отделение, что сразу меня зацепило. Я тогда почти сразу понял, что она моя сестра – иначе… Кто? Подруга? Так почему её родители так просто отпустили её со мной?
Спустя примерно месяц мы с Олей вышли из больницы, откуда практически сразу попали к Анфисе и Андрею. Они были не против Оли… Но и не за. Не замечали, как и все вокруг. Сначала меня это дико бесило, и я с криками и со слезами пытался доказать им, что вот она – Оля, собственной персоной. Но как только заходила речь о моей подруге, как из глаз Анфисы начинали лить слёзы, а Андрей вздыхал настолько тяжело, будто его придавило гигантской бетонной плитой.
Вскоре я понял, что об Оле лучше ни с кем не говорить. В её существование отказывались верить не только мои опекуны, но и психиатр, найденный ими, и другие взрослые. Тогда я решил больше никогда не упоминать о ней в разговорах – теперь она была как призрак, слонявшийся со мной повсюду. Зато наедине мы беседовали обо всём на свете – от футбола до космоса. Слушать Оля умела здорово – никогда не перебивала, и смотрела в глаза. Обычно я ненавижу, когда смотрят в глаза – сам я живу, уставившись в пол, к тому же отрастив достаточно длинную чёлку; мне заглянуть в глаза нужно постараться. И это я позволяю только Оле – её взгляд единственный не вызывает у меня отторжения. Да и лицо в принципе. Кроме Оли, Анфисы и Андрея я лиц не различаю и не запоминаю. Даже наших родителей не помню. Вернее, помню не совсем.
У мамы были тёмно-русые волосы, совсем чуть-чуть отдававшие ранней сединой. Папу я помню хуже, но предполагаю, что у него, как у Оли, волосы светлые и кудрявые. Больше не помню практически ничего.
Наконец опекуны заканчивают разговор с психиатром – и мы с Олей спешим отпрыгнуть от двери. Успеваем сесть, где сидели, в самую последнюю секунду – когда они вышли, я только успел притвориться, что очень заинтересован книгой «История Солнечной системы: от рождения Солнца до наших дней» — подарком Андрея на Новый год, который я пропустил в коме.
Молча мы вчетвером доходим до машины. Когда выезжаем с паркинга, Андрей начинает, по его мнению спокойно, а на самом деле — еле сдерживая лёгкую панику:
— С понедельника ты будешь ходить в школу. Мария Ивановна (допустим, так звали психиатра – нормальное её имя я так и не запомнил, ровно как и лицо. Только туфли – ярко-алые, которые, казалось, видно с Луны) сказала, это необходимо.
Я киваю.
— Там будут ребята, — добавляет Анфиса с такой интонацией, будто я пятилетний ребёнок, которому объясняют, что котята не едят морковку. – Твои ровесники.
Снова киваю.
— Они будут к тебе присматриваться, — продолжил Андрей. – Будут испытывать на прочность. Может, будут даже смеяться.
Киваю.
— Обещай, что если что-то такое произойдёт, ты обязательно расскажешь нам.
И опять киваю. Но это не значит, что я дал обещание – раз они врут насчёт Оли, то и я буду врать. Даже если меня будут угрожать закрыть в шкафу до конца четверти. Может, так даже лучше.
— И ещё, — голос Анфисы чуть дрогнул. – Та девочка, про которую ты говорил…
— Оля, — перебил её я. По коже пробежал холодок. Опекуны редко первыми начинали разговоры об Оле, а потом обязательно стремились их закончить. С психиатром мы какое-то время говорили про неё – но после второго приёма он позвал опекунов на разговор, выдал им какие-то таблетки, которые я благополучно выкидывал в окно – случайно заметив на упаковке слово «антипсихотичный» и обиделся — а в следующий раз он не задавал о ней никаких вопросов. А я сам не рассказывал.
— Да, Оля… — я почувствовал, как Анфиса сжала зубы. – Дети в классе… Могут не понять твоих рассказов о ней. Так что пообещай – никому ни слова об Оле.
Я кивнул.
— Пообещай, — Андрея мой ответ почему-то не устроил. – Вслух пообещай.
Вздохнув, я цежу:
— Обещаю. Что никому не расскажу об Оле. Устроит?
Устроило. И мы поехали в пиццерию – отпраздновать начало моего первого после аварии опыта в школе. Там незаметно утаскиваю со стола пару кусков и передаю их Оле. Официант косится на нас, я это чувствую – но ничего не говорит. Этикет не позволяет.
Дома мы были поздно. Анфиса и Андрей пошли спать почти сразу же. И не заметили, как я тихонько стащил телефон Анфисы и, включив режим «Инкогнито», набрал там сначала просто «школа», потом «школа фото». «Выглядит мило» — отметила Оля.
Наконец я забил в поисковик: «школа люди». Нажать клавишу «шифт» я так и не решился. Вдруг накатило осознание – вот школа, а вот я. А вокруг – люди. Которые будут коситься, обсуждать за спиной. Будут думать, что я ненормальный.
Я стёр запрос и, незаметно вернув телефон, ушёл к себе в комнату. Свернулся на кровати в калачик, даже не расстелившись. Оля села рядом и погладила меня – ещё одно действие, которое позволяется только ей. Ненавижу, когда меня трогают. Пусть даже и с добрыми намерениями.
До начала четверти оставалось три дня. Я должен, я просто обязан за эти три дня придумать, как выжить в школе.
Глава 2.
Мария Ивановна (имя классной я тоже не запомнил) улыбается во все тридцать два, демонстрируя меня моим новым одноклассникам, как золотую медаль. У себя в голове я уже прикидываю, сколько у неё уйдёт времени, чтобы разочароваться. Пока она меня представляет, я украдкой поглядываю на Олю – та тоже стоит возле доски, иногда улыбаясь мне. На ней нет школьной формы, как на мне или на остальных ребятах – своему вязаному ярко-бирюзовому кардигану она остаётся верна минимум с того момента, как я впервые увидел её в больнице.
— Ну же, Юра, — чересчур мягко говорит «Мария Ивановна». Видимо, доложили, что со мной могут возникнуть проблемы. – Подними взгляд, посмотри на класс – все так хотят с тобой подружиться!
Я несмело отрываю-таки глаза от пола. Пар двадцать чужих глаз уставились на меня, почти не моргая. Как я и думал – пялятся, как на животное в зоопарке. Кто-то смотрит с сочувствием, кто-то – с насмешкой. Но желания подружиться, о котором так воодушевлённо говорила классная, я не увидел.
Долго не выдержав взглядов, я снова опустил глаза. Впрочем, этого оказалось достаточно, чтобы учительница осталась довольна:
— Ну молодец какой! А теперь садись во-он за ту парту, рядом с Вадимом. Он хороший – олимпиадник, гордость класса! Повезло тебе!
Олимпиадник, с которым мне так повезло, с плохо-скрываемым раздражением отвернулся к окну. Сев рядом с ним, я первым делом проследил за Олей – та прошла в конец кабинета и села на сломанный стул, откуда потом мне помахала. Убедившись, что с моей подругой всё в порядке, я начал доставать книги. Снова поглядел на соседа по парте (забыл его имя) – тот что-то строчил, упорно игнорируя моё присутствие. Я мысленно поблагодарил его за это и раскрыл свою тетрадь. Начался мой первый на моей памяти урок русского.
Спустя примерно два урока я точно знал, что таким, как мой сосед по парте, у меня в ближайшее время стать вряд ли получится. То, чем мы занимались на уроках, не имело абсолютно никакого смысла. На русском списывали текст и подчёркивали определённые слова разными линиями – никогда не видел, чтобы Андрей, строча очередную статью, тратил время на обдумывание, какой же линией подчеркнуть существительное, а какой – деепричастие. После урока я хотел подойти к классной и спросить о цели этих подчёркиваний, но она сразу после звонка упорхнула в учительскую. Пришлось идти на геометрию, где, к слову, смысла в наших действиях было немногим больше – сомневаюсь, что хоть на одной работе нужно доказывать, что треугольники равны, а прямые – параллельны, чтобы их начертить. Впрочем, когда я подошёл к математику, оставшемуся в кабинете, и задал тот вопрос, что крутился у меня на языке с самого начала дня, он лишь рассмеялся, взъерошил мои волосы – я вытерпел это лишь потому, что он взрослый, а огребать за хамство в первый же день мне не хотелось – и отправил погулять на перемену.
Но погулять не получилось – почти сразу, как я вышел из кабинета, мне на плечо слишком по-хозяйски легла чья-то загорелая рука:
— Новенький, значит… А уже у Палны в любимцах!
— Я не знаю, с чего ты так решил, — не глядя на одноклассника, я сбрасываю руку с плеча. – Я не любимец.
— Знаем-знаем, не любимец, как же! – со всех сторон вдруг раздался хохот. – Пална, конечно, со всеми сюсюкается, но с тобой – это что-то с чем-то, брат!
Я почувствовал толчок в спину. Сильный такой. Настолько, что я едва устоял на ногах.
— Зря вы так, — выдавил я. – Не я же заставляю её со мной так разговаривать.
Снова хохот. И ещё один толчок. Тут я уже не удержался и отошёл от компании. Смех сначала усилился, а потом вдруг прекратился.
— Слушай, — проговорил тот, который первым сказал про «любимца». Видимо, тут он имел наибольший авторитет. – Тебе лучше не выделываться вот так сразу. Не принято так у нас.
— А принято хамить и приставать? – я бросаю взгляд на Олю. Та одобрительно кивает.
— Придурок… В глаза смотри, когда с людьми разговариваешь! – главарь быстрым шагом направился ко мне. Я – от него. Но быстро стало ясно, что он превосходил меня в физическом плане – он меня быстро догнал. Развернул к себе.
Тут я не выдержал. Я понимал, что у меня будут проблемы. Опекунов вызовут в школу, контроль усилят, а от меня начнут шарахаться, как от чумы. Будут обсуждать за спиной, смеяться, избегать. Я имею в виду, ещё больше, чем если бы я этого не сделал. Но я сделал.
Я ударил.
Это был слабый удар, даже не со всей силы. А учитывая то, какой я хлюпик, для главаря это было не хуже комариного укуса. Однако, судя по его реакции, комар был малярийным:
— Ты… Да ты больной!… Во урод, а… Держите его!
Я даже двинуться не успел, как оказался практически обездвижен – по обе стороны от меня стояли мои одноклассники, мёртвой хваткой вцепившиеся мне в руки.
Главарь с ухмылкой подошёл ко мне. Я всё также не смотрел – смотрел на Олю. Будто она могла помочь. Дохлый номер – с людьми она почему-то взаимодействовать отказывалась.
— Гляди, и чёлку отрастил, лишь бы глаза не видно было, — главарь ухмыльнулся, приподняв мою чёлку. Я закрыл глаза – чтоб наверняка. Снова хохот. – Ещё будешь отнекиваться? Ну гляди… Сам нарвался!
Я почувствовал, как главарь замахнулся для удара, как вдруг…
— Емельянов? – удивлённый голос классной. – Что происходит? Почему вы держите новенького?!
— Светлана Павловна, — главарь вдруг заговорил мягче и вежливее. Лицемер, как и все. – Это игра такая – мы ему вопросы задаём, если ответит неправильно – получает щелбан. Проверяем уровень, так сказать. У нас же класс лучший по языкам, надо держать планку, — тут он снова повернулся ко мне. – Вот скажи, в словосочетании «Льёт как из ведра» нужна запятая?
— Нет, — процедил я чуть погодя. Я почувствовал, как его взгляд стал более жёстким:
— Правильно. Ну как вам, Светлана Павловна?
— Лучше бы теоремы по геометрии повторили, — вздохнула классная. – Языки – это, конечно, здорово, но всё же обидно слышать жалобы от Виктора Петровича.
— И их повторим! – с готовностью выпалил главарь.
— Без щелбанов.
Мои одноклассники согласно покивали. Прямо как я в машине пару дней назад. Надо было эти три дня перед началом четверти потратить на уроки самообороны…
— После шестого урока, — бросил вдруг главарь, когда классная ушла. – Готовься.
Я понятия не имел, что же произойдёт после шестого урока. Но я чётко понял, что репутацию себе уже заработал – психованный социофоб. Ладно, я так и думал – главное, чтобы про Олю не узнали.
Перемигнувшись со своей подругой и пообещав себе быть начеку, я отправился в кабинет истории, где у нас был следующий урок.
Глава 3.
История прошла относительно спокойно. Конечно, я слышал краем уха, как вокруг шептались и хихикали и, разумеется, чувствовал взгляды в свою сторону. Но я не обращал внимания – тут, прямо на уроке, они мне ничего не сделают. Так я понял, этот главарь, как и его шайка, весьма пекутся о своей репутации перед взрослыми. Так что больше мне стоит опасаться перемен. А так, история мне даже чем-то понравилась – учитель объяснял доходчиво, спокойно. А от некоторых его шуток я даже улыбался – нечастое явление.
Следующие пару уроков я тоже стойко отсидел. Биологичка, правда, пыталась приставать – мол, чего я такой тихий и вообще почему сюда перевёлся. Я пожал плечами – если ей не сообщили, это её трудности. Хотя может и хорошо, что не сообщили – так бы, может, и про больницу бы расспросила, и про родителей… И про Олю. А этого мне надо меньше всего. Но, так как биологичке ничего не сказали, она сначала пыталась орать, потом отвлеклась на пришедшую SMS-ку, недовольно цыкнула, назвала меня хамлом и продолжила урок. На переменах же мы с Олей отсиживались под лестницей, обсуждая школу. Так что задирам мы на глаза не попадались… Пока.
Но вот прозвенел звонок с шестого урока. Мы уже стояли у выхода – закончили все упражнения за две минуты до конца урока, и англичанка разрешила нам собраться. Видимо, и самой хотелось сбежать от нас. Но, как только она вышла за порог, главарь подскочил к двери и перекрыл её, видимо, заранее заготовленной шваброй. Двое его друзей схватили меня по обе руки – как тогда, когда меня в первый раз поймали. Я понял, что отвертеться теперь не получится.
— Все по местам, кроме Гвоздя, Киревича и новенького: начинаем шоу! – скомандовал главарь. – Особо мягкосердечных прошу на выход – нам тут лишние сопли-слёзы не нужны! Давидович – тоже: иначе новенький в полной мере по заслугам не получит.
Из класса вышли несколько человек. А потом насильно выволокли отбивающуюся рыжую девчонку, кричавшая что-то плохое в адрес задир, и слова поддержки – видимо, мне. Главарь хмыкнул и продолжил:
— Как вы уже, наверное, могли заметить, наш новый товарищ сразу завоевал особое отношение со стороны учителей. При этом, разговаривать он явно не фанат – а если и говорит, то та-акую чушь! – тут он расхохотался. – А ещё – вы видели его чёлку? Андронов, у тебя появился серьёзный конкурент!
Класс захихикал, оборачиваясь на пухлого мальчишку с длинной чёлкой почти до носа. Я умоляюще поднял на него взгляд – так, чтобы главарь и его свита не заметили. Но тот лишь хмыкнул и пожал плечами – мол, давай сам как-нибудь.
— Поэтому, — продолжил главарь. – Мы решили, что надо научить новенького правильно общаться. И первый шаг – научиться смотреть в глаза. Киревич! Гвоздь!
Те, кто держал меня, развернули меня к главарь лицом, сжав мою голову так, что я не мог вывернуться. Я почувствовал, как мою чёлку поднимают, потом услышал, как чикнули ножницы…
Увидеть свои упавшие волосы я не смог – главарь почти сразу же схватил меня за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза. В этих ледяных голубых глазах не было такой уж жестокости – скорее, веселье. И торжество – он победил, он крутой.
Я не слышал, что говорил главарь – звон в ушах перекрывал почти всё. Спустя пару секунд я перестал видеть и его лицо – настолько в моих глазах потемнело. Вскоре я почувствовал, как дышать становится труднее.
— Оля… — позвал я, уже не заботясь об обещании, данном опекунам. – Помоги…
Я не знаю и не хочу знать, почему главарь меня отпустил. Я знал одно – надо бежать. Дверь заперта…
Окно.
Не слыша криков одноклассников, оттолкнув тех, кто пытался меня оттащить, я распахнул окно настежь. Класс наполнил приятный запах, какой обычно бывает после дождя.
Последнее, что я видел перед тем, как спрыгнуть – лицо главаря. Удивлённое, в глазах читался ужас. Как и у всех моих одноклассников.
И ни следа Оли.
Глава 4.
Я не помню, как добежал до кладбища. Не слышал криков охранника – просто перемахнул через забор, оказавшись внутри. Только тогда я пришёл в себя. Зная, что просто так этого не оставят, я решил просто дождаться, когда меня кто-то заберёт. А пока никто не приехал – я рассматривал могилы. Кто умер, когда и во сколько лет.
Так наткнулся на могилу родителей. Я сразу не понял, что там именно мои родители. Только увидев на третьем надгробии Олину фотографию, до меня дошло. Я сел напротив них и начал разглядывать.
Мама была такой, как я запомнил – тёмно-русая и с доброй улыбкой. Цвет волос папы я так и не узнал – на фотографии его волосы были крашеными в белый. Зато и он, и мама были кариеглазыми. Прямо как мы с Олей.
Настоящая Оля, к слову, немного отличалась от той, с которой я общался на протяжении этих месяцев – её волосы оказались чуть темнее и менее кудрявыми, а вместо веснушек была родинка под глазом. Но в остальном – та же Оля. Она была младше меня – всего десять лет. Сейчас, конечно, было бы одиннадцать. А папе с мамой по сорок.
После кладбища тоже почти всё как в тумане. Вроде, врачи приехали одновременно с опекунами. Те долго-долго разговаривали, решая мою судьбу. Психиатр тоже приехала. Я вдруг вспомнил её имя – Валерия Игнатовна. Мы с ней даже говорили о чём-то. А о чём – тоже помню смутно.
Тот месяц, что я провёл в психиатричке, прошёл спокойно – отчасти потому, что меня ежедневно пичкали успокоительным и другими лекарствами. Много кололи руку, брали анализы. Но мне не привыкать – я же из нормальной больницы не так давно. Глупо, конечно, вышло – в школу на один день. Но что поделаешь.
Летние каникулы для меня начались в мае – опекуны решили не отправлять меня в школу до осени. Это были первые каникулы на моей памяти. И мне они… Понравились. Сначала я где-то месяц был предоставлен сам себе и взахлёб читал научные книжки. Потом, где-то в июле, мы махнули в Турцию на море. В общем, каникулы у меня вышли самые что ни на есть нормальные, и меня это вполне устроило.
Первого сентября я почти не волновался. Знал, что буду не один такой – Анфиса специально нашла только недавно открывшуюся школу, где новенькими будут все – и я, и остальные ученики, и даже учителя. Тут, конечно, Андрей не доволен – возить меня через пол-города к тем, кто только-только из института он, конечно, не очень хочет. Но я что? Я ничего. Там ведь я тоже буду отличаться – за лето я так и не научился смотреть людям в глаза.
Во дворе сигналит машина – терпение Андрея на исходе. Я хватаю портфель и уже было хочу выбежать… Как вспоминаю о важной вещи. Смотрю на фото, перевязанное в углу чёрной лентой:
— Оля, не скучай! Я вернусь скоро! Надеюсь, теперь с чёлкой!
Тихо смеюсь и выхожу. До того, как я стану восьмиклассником, осталось всего сорок с лишним минут…
