XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Это случилось n числа августа 20 века. Я шёл по оживленной улице. Повсюду слышались голоса: где-то радостные девичьи восклицания, где-то детский плач, где-то низкий мужской хохот, где-то… Крики. Страшные, душераздирающие. Слёзы. Горькие, отчаянные.

Там была семья. Мужчина, одетый в красную рубашку, темные брюки, его держали коммунисты. Женщина с белой шалью, в голубом платье с оборками, это она кричала. Рядом стояли мальчик лет 12 и девочка, совсем маленькая, ей было лет 5. Раскулачивают.

Нередко сейчас можно идти по улице и видеть, как отбирают имущество, лишают всего у тех, кто казался слишком богат или был против партии. Это могли быть и дворяне, и купцы, и зажиточные крестьяне, и даже бедняки.

Я, не задумываясь, прошёл мимо. Ведь эти люди мне незнакомы, да и много таких, не стоит обращать внимания.

Позднее лето. Начинает холодать. Кружат насекомые, но их уже не так много, шмелей и пчёл почти нет, бабочек и подавно, лишь мухи, их, приставучих, много. Будто они заменили всех других и летают себе, мешают, надоедливые. Одна такая начала кружить вокруг меня. Ударил её раз, не попал. Два, — снова не попал. «Хватит уж», — думал я, всё сильнее раздражаясь. Решил убежать от неё, пошёл быстрее, вокруг меня уже была не оживленная улица, а довольно мрачный переулок.

Здесь был лишь старик. Он был один посередине переулка с какой-то серой облезлой от старости кружкой, просил милостыню.

– Молодой человек, — прохрипел он, — неужто Вы пройдете мимо дряхлого старика?

– А что, я должен помогать всяким незнакомцам? – моё раздражение всё больше увеличивалось.

– Хм, да…И правда, что же это я, извините, из ума выходить начинаю, – голос старика стал ещё тих и в нём появились… звуки отчаяния?

Что с этим стариком? По внешнему виду и не скажешь, что он беден. Серая от пыли, когда-то белая, рубашка с манжетами, темно-синие брюки, такого же цвета жилет, слегка грязный и потертый, коричневые туфли. Одежда не выглядит старой и поношенной, просто запачкалась и, видимо, совсем недавно. Тут что-то не так.

– Что с Вами произошло?

– А что со мной произошло? Разве что-то не так?

– Ваша одежда не выглядит старо и ношено, она выглядят дорогой и слегка грязной. Тогда почему вы сидите здесь, неужели Вы и вправду бедны?

— Вы довольно внимательны, юноша, мне интересно, есть ли у вас какие-то предположения на этот счёт?

Я призадумался. А с чего это вдруг я волнуюсь за этого незнакомца, это ведь его жизнь, его судьба. Но ведь интересно, почему кто-то, кто выглядит хорошо и богато одет, сидит здесь, в темном одиноком переулке на земле и просит у проходящих денег? Может, у него сгорел дом? Или его обокрали? Стоп, почему я вообще думаю об этом, он же мне незнаком. Правильно, меня это не волнует.

– Не то чтобы меня это сильно волновало, это чисто из интереса. Моё предположение — у вас сгорел дом?

Он облокотился на своё колено, и на его лице появилась улыбка, но такая печальная. Старик опустил глаза и вяло ответил:

– Чем-то похоже и на пожар. Но это не он. Коммунисты.

Меня тут же осенило. Раскулаченный.

– И Вас не сослали?

– К счастью, нет, но, однако, проще не стало. Дом отняли, титула лишили, пригрозили смертью. Может, они ещё вернутся.

Ужас охватил меня. Уйти. Бежать. Они могут вернуться сюда в любой момент. Я не могу здесь оставаться.

– Прошу меня простить, но я тут вспомнил, что пора идти. Прощайте, – еле слышно протараторил я и поспешил уйти.

Я шёл из этого переулка, не оглядывался, не смотрел на дорогу, но чувствовал на себе его презрительный взгляд. Нельзя тут оставаться. Помогать, общаться с раскулаченными — запрет. Лучше обходить их стороной. Да, так безопаснее.

Снова появляются голоса. Выдох. Нет больше этой кошмарной тишины, где можно слышать биение собственного сердца. Снова появились люди. Шаг мой стал медленнее. Птицы. Слышно, как они поют и все по-разному. Кто-то тихо щебечет, кто-то громко, кто-то что-то постукивает. Они в чём-то похожи на людей. Такие разные, но и такие одинаковые. Ведь все мы люди, но кого-то судьба пожалела, а к кому-то отнеслась самым ужасным способом.

Я забрёл в парк. Здесь спокойно, не слишком тихо и не слишком громко.

Моё внимание привлекла маленькая девочка. Она с интересом ходила за кошкой, пыталась ей подражать. Забавная. Вот только малышка была здесь одна, не было тех, кто бы приглядывал за ней.

– Ты случайно не потерялась? – я осторожно подошёл к ней и постарался спросить как можно ласковей.

Она обернулась и вопросительно посмотрела на меня своими голубыми глазами. Это та самая девочка, чью семью раскулачили. Страх. Но я не мог уйти сейчас.

– Не знаю. А Вы не знаете, где мой дом? – её голос такой звонкий и мягкий, на лице малышки улыбка. Детская, настоящая. Ребёнок не понимает, что случилось с её семьёй, не понимает, что лишилась дома.

Моё сердце сжалось. Многие раскулаченные люди не делали ничего плохого, они не заслужили этого. Особенно дети. Они даже не понимают, чего их лишили. Мне стало так печально, но что я мог сделать…

– Нет, извини, я не знаю, где твой дом. А ты не помнишь, где твои родители?

– Хм-м… – голубые глаза прищурились, – вспомнила! Они были с какими-то людьми, они забрали папу куда-то, а маме сказали, чтобы собирала вещи! — девочка улыбалась.

Мне становилось, непонятно от чего, тоскливо и противно на душе. Судьба так жестоко обошлась с этой малышкой и её семьёй. Она даже не осознает, какой ужас настиг её семью.

– А что же тогда ты тут делаешь? И как сможешь вернуться обратно?

– Мне сказали идти погулять! Обратно…Не знаю, но я что-нибудь придумаю, и вы, наверное, тоже поможете мне!

Улыбка не спадала с её лица. К тому же она была права. Я не мог отказать.

– Конечно. Я постараюсь отвести тебя к маме, хорошо?

– Хорошо!

– Тогда пойдём… – тяжело было на душе.

Я пытался вспомнить путь к бывшему дому девочки. Мы проходили мимо темных переулков, разноцветных витрин, ярких площадей с кучей людей, пустынных улиц.

– Вот он! – радостно закричал детский голос. — Вот мой дом!

– Да. Тогда до свидания, – попытался сказать я как можно веселее, грусть никак не покидала меня.

– До свидания! – лишь ответила она, подарила мне свою улыбку и убежала.

Я молча смотрел ей вслед. Сострадание. Во мне проснулось это чувство, которое не позволяло мне не жалеть их.

Пришли коммунисты. Они пришли за этой семьёй. Ссылка. Мать вышла с двумя детьми. Их погрузили и увезли. Женщина не кричала, не сопротивлялась, она понимала, что не получится этого избежать, потому лишь слегка обнимала детей.

Я наблюдал. Не мог отвести скорбный взгляд. Должен был что-то сделать, помочь. Этой семье уже бесполезно, но…

Я побежал. Мимо пролетали парки, улицы, мой взгляд искал тот самый переулок. Где же тот старик? Вот. Он. Его уводили. Опоздал… Почему? Его усаживают и везут. Я упал на землю. Как так получилось? Мне хотелось ему помочь, спасти его. Чувство, что подвёл кого-то. Кого? Себя? Свою совесть? Или незнакомцев?… Я подвёл и себя, и их, лишённых дома, незнакомых для меня людей, чьи имена я даже не знаю. Этот случай я запомнил надолго. Пообещал себе, что больше не подведу никого, даже незнакомцев.