Вам когда-нибудь приходилось становиться невольным свидетелем чужих судеб? Вся моя жизнь состоит из этого чувства. Чувства стыда, скрытности. Я всё переживаю как своё: чужое горе – плачу, счастье – радуюсь, молчание – не мешаю ни звуком. Но я не могу выражать все свои чувства напрямую, как это делают живые существа. Мои слёзы – белая краска, моя радость – счастливый, тихий скрип, мое напряжение – мухи, бьющиеся по окну над моим телом. Хранить в себе воспоминания становится всё сложнее. Скоро снесут дом, в котором я обитаю, а вместе с ним не станет и меня, и тысячи историй, свидетелем которых я стал.
Я помню двух влюблённых подростков. Они настолько промокли тем плачущим осенним днём, что казалось, если собрать всю воду с их лиц, одежды, волос, пальцев, хватило бы на ливень в западной части Манхэттена. Здесь случился их первый поцелуй. Ее волосы, похожие на тину, прилипли к шее и ушам, а в его ботинках громко хлюпали лужи. Мила лишь после долгожданного поцелуя забыла о том, что постоянно опускает свои глаза от стыда, смотрела на Дена и улыбалась, счастливо сверкая зрачками. Губы Дена до сих пор подрагивали от прикосновения к ледяным губам девчонки. Помню, она не увидела, отвернулась, но я заметил, как он своими пальцами прикоснулся ко рту, и в его глазах яркими вспышками загорелся огонёк надежды и любви.
Потом ко мне пришла пятилетняя Алиса. Она переживала за бабочек. Больше всего на свете не хотела того, чтобы они замёрзли. Она прятала в банке теплую, подогретую в духовке вату, клала конфеты, шоколадные, самые любимые. Подозреваю, из-за этого ей приходилось доедать невкусную манную кашу, а иногда и просить добавку. Снаружи закутывала банки теплой, шерстяной бабушкиной шалью, и лишь после этого запускала в новое жилище маховиков и жёлтых капустниц. Она всегда собирала в детском саду, во время прогулки, божьих коровок и прятала их по карманам.
Я хорошо общался с Элис. Это сложно было назвать дружбой, но и полного безразличия между нами не было, просто обычное общение. После смерти отца ей часто снились кошмары, я помогал их пережить. Она рассказывала мне, что не помнит маму, всю жизнь жила с отцом, а после его смерти – она только окончила институт – впала в тяжелейшую депрессию. Первая стадия длилась три месяца. Она рассказывала, что всё это время готовила его любимые макароны по-флотски и ставила на стол две тарелки. С Элис я познакомился на второй стадии, было ужасно больно видеть, что происходит с ней, управляемой гневом и обидой. Она била меня по ночам, разбивая костяшки рук в кровь, и бесконечно долго плакала. Непонятным образом она пропустила третью ступень – торг. Началась депрессия – чистейшая, как она есть, четвёртый этап. Нам тяжело далось это время, вечная апатия перешла и ко мне, чувство ненужности не давало покоя нам обоим. Она мучилась от кошмаров, приходила ко мне и, пытаясь забыться, рассказывала свои самые счастливые моменты жизни с папой. Позже пришло долгожданное принятие. А через год, рано-рано утром, Элис резко выбежала из дома. Признаюсь честно: я целый день не находил себе места. Потом она каждый день приходила домой поздно, почти с рассветом, но ее всегда сопровождала счастливая улыбка. Элис нашла работу мечты и заняла хорошую должность. Мы были счастливы. Я так горжусь своей сильной девочкой.
Несколько раз мы пересекались с Артёмом. Он всегда проходил мимо, не обращая на меня внимания, каждый раз в обнимку с новой девушкой в мини-юбке. Мне было жаль его. Он выбрал путь городского отшельника, того, кто всегда в компаниях, но каждый раз одинок. Позже он переехал в другой город, где больше тусовок, денег и девочек. Надеюсь, он одумался.
В 1965 году случилась самая ужасная неделя. Я сильно изменился внешне, был весь прожжён сигаретами, покрыт пеплом, как покрываются давно забытые верхние полки пыльного шкафа, и насквозь пропах Marlboro. Подростки, небольшая группа из шести мальчишек и двух матерящихся девочек, впервые решили попробовать курить. Винил себя в неправильности своего поведения, наверное, это было мое наказание, думал я, но не понимал, за что. Почему они не выбрали укромное место за гаражами? Я не знал. Целую неделю я задыхался, утопая в пустых упаковках мятной жвачки. На восьмой день, когда многие уже сделали первую затяжку, а полноватый пацан потянулся за спичками, пришла мама ушастого мальчика, держа рыжего пацана за шкирку, больно выкручивая его и без того большие уши. Колю замучила совесть, и он признался во всём матери. Не знаю, узнали ли обо всём остальные родители, но после того случая я больше не видел эту компанию.
Плохие события быстро выбились из памяти, вытесненные счастьем. Ден сделал предложение Миле. И они разделили этот момент со мной! Мила сидела на мне, красилась и напевала какую-то популярную мелодию, я пел вместе с ней, скрипя дощечками. Ден сказал, что сходит в пекарню (она находилась на первом этаже). Милана закончила с тушью, когда услышала, что ее зовет любимый. Тогда она подумала, что он собирается спросить, хочется ли ей кофе со взбитыми сливками или черный. Она открыла окно и увидела, что внизу Ден стоит на одном колене. Ветер донес до нас его слова: «Я люблю тебя очень сильно и хочу всю жизнь провести с тобой. Ты выйдешь за меня?» В моей памяти навсегда отпечаталась картина – ее онемевшие, мигом высохшие алые губы шептали: «Да…».
Я никогда не задумывался о своем внешнем виде. Мне не было дела до засохшей крови Элис, не волновала полностью испорченная подростками поверхность, изъеденная сигаретами. Было всё равно на облезшую белую краску. В один солнечный день ко мне подошел странный человек, от него пахло деревом и едкой краской. За его спиной стояли Мила, Ден, Элис и уже подросшая Алиса с родителями. Признаться, я сильно волновался: «Что могло привести их ко мне?» Источающий резкие запахи мужчина достал страшную, шумную машину и начал водить грубым металлом прямо по мне! Было больно, ужасно больно, тот кошмарный час сейчас я вспоминаю часто, радуясь тому, что это произошло именно со мной. Странный дядя и друзья достали банку с белой краской и покрыли меня гадкой жидкостью. Они промазывали каждую деталь, не забывая о малейших трещинах. Позже, когда мастер с несколькими купюрами ушёл, мы вместе пили лимонный чай с имбирем, любовались закатом. Я осознал, что я переродился, стал красивым, ухоженным. Неужели обо мне думают и заботятся? Эта мысль грела сердце.
Через два месяца произошло неописуемо яркое, весёлое, смешное событие. Мало того, что Ден впервые надел костюм, оказалось, я стал участником свадебного выкупа. Боже, моя Мила была лучшей невестой! Тот выкуп плохо отпечатался в моей памяти, но я до сих пор помню частушки, которые пел Ден. Хотя нет, уже Денис.
Весь февраль я провел с Валерой. Валера – мужчина с вечным похмельем, крепким алкогольным амбре. Это был самый добрый человек, которого я встречал. На скромный доход всегда покупал водку себе и конфеты детям, травил анекдоты и постоянно запрещал ребятам совершать злые вещи: обзывать младших и издеваться над котом. Он спал у батареи, а я закрывал его собой, не давая злому свету лампы разбудить Валеру. Он умер на теплотрассе, в третью субботу весны. Я узнал об этом через газету тёти Люды. Валера прошёл всю войну и остался без ноги, но не без души. Он гасил свое горе алкоголем. Я помню его любимое высказывание: «Пройдёт время, и мы уйдем навеки, нас забудут, забудут наши лица, голоса и сколько нас было, но страдания наши перейдут в радость для тех, кто будет жить после нас…»
Днем ко мне приходила странная девчонка — хиппи. Она всегда носила массивные, объёмные наушники, чёрные джинсы, радужную тунику и два черных хвостика. На ней не было ни грамма косметики. С ней я молчал, но не испытывал неловкости. Мы слушали Aerosmith, Whitesnake и Boston, любовались хмурым Питером, решали математику и плакали. А ночами ко мне приходил тот самый кот, которого защищал Валера. Мы вместе спали или любовались белыми ночами. Когда его не было со мной, я видел, как Черныш бегал по соседним крышам, сверкая кончиком облезлого хвоста.
Впервые я увидел мужские слёзы 17 июня 1969 года. Плакал, кстати, Денис. Они с Милой, как я понял, собирались пойти в магазин. Закрыв дверь на два оборота и спустившись на площадку между этажами, Мила, опершись на меня, будничным тоном спросила: «Ты не против, если мы пойдём втроем?» Денис продолжил идти, но вскоре остановился как вкопанный, медленно повернулся и начал кружить Милу, а после целовать её ещё плоский животик.
У них родилась замечательная девочка — Лилия. Маленький лучик света. Она ходила на балет, изучала французский и часто плакала, утыкаясь носиком в окно. Из-за чего она плакала? Глупышка думала, что мама будет ругать ее за разбитые коленки. Но Мила всегда обрабатывала раны перекисью водорода, дула, потому что Лучик жаловалась на пощипывание, клеила пластырь и, улыбаясь, целовала коленку, приговаривая детские прибаутки. А вечером Лилия с папой ели шоколад и обсуждали покупку щенка.
Сегодня Мила и Ден – замечательная пожилая пара с дочкой и тремя внуками. Они до сих пор живут в этом самом доме, на пятом этаже. Мы все чаще проводим время втроём, вспоминаем их первый поцелуй и вместе выращиваем на мне фикусы.
Я – самый счастливый верхний подоконник второго подъезда облезлой питерской пятиэтажки.
