Ты будто рада ей? Я наслышан.
Значит, и ты не сдержалась, верно?
Воздух, смотри, теплотою дышит,
и распускается где-то верба,
где-то играет по лужам солнце,
кто-то достал лимонад и кеды
очень наивно. Тепло вернется!
Если не завтра, так точно — в среду.
Нас не засыплет еще раз снегом,
нам не ударит мороз по пальцам,
мир вдруг застынет в приятной неге…
Как говоришь ты, не верить — сдаться?
Правда, конечно, все так и будет.
Не убирай пуховик на полку.
Как же вы можете верить, люди?
Много ль от вашей-то веры толка?..
Я же сказал тебе. Снег и минус.
Шарф. Застегнись. И перчатки тоже.
Вот все порывы «вскочу и ринусь»,
вот все мечты о «светлей, моложе…»
Прячь их. Еще прорастать им рано.
Там, в холодах не цвести им, юным.
Да. Я считаю ее обманом.
Приторной, ветреной, слишком шумной.
Вот почему не ее, а Осень.
Холод придет к тебе точно в пору.
Ты и не ждешь его, только спросишь
«здесь ли?», скользя безразличным взором.
Осень тебя не разочарует,
будет дождливой, всегда прохладной,
горькой и нежной, дождем целуя,
Осень… Да я не об этом. Ладно.
Ты все равно не поверишь.
Знаешь, каждую зиму прошу не думать,
будто изменится и растает,
станет честнее с тобой в минутах:
меньше возьмет себе на мечтанья,
больше останется на свершенья,
вдруг обратит все твои желанья правдой,
придумает совершенство,
даст тебе света и новой силы
вместо искры и пустой надежды,
будет размеренной, терпеливой,
лучше — еще не внезапно-снежной…
Мне не угнаться за ней?
Быть может, только в конечном итоге все мы —
время до «старше» и от «моложе»,
линия в строгой цепи системы,
так что, пойми, я не вижу смысла
в этом нещадном к концу стремленье.
Что мне быть трепетным, юрким, быстрым?
Я наслаждаюсь своим стареньем,
пью его тихо, неторопливо,
с каждым глотком прогоняя робость.
Будто стоять на краю обрыва
и опускаться по шагу в пропасть,
только красиво: в движенье станешь
где-то сильнее, мудрее, больше.
Не замечаешь, как расцветаешь…
Как увядать начинаешь — тоже.
Это, возможно, немного грустно,
так что давай помолчим об этом.
Что мне еще не совсем по вкусу —
вечное в ней ожиданье Лета.
Будто и нет ее, только холод,
ну а потом все цветет и пахнет,
Лето тебя в свои сети ловит,
все обещает тепло и ласку…
Где же она? Всё опять стремленья,
детская, будто слепая жадность.
Как же побыть, насладиться ею?
(Было бы чем, но о вкусах… Ладно.)
Ты при своем и тверда, как льдина
(льдина, не эти почти-что-лужи).
Любишь за трепетность и невинность,
за окончанье промозглой стужи,
верю. Иди. Опоздаешь, солнце.
Встречу. И я. Застегнулась, быстро!
К вечеру в окна уж ветер бьется,
теплый, приятный, кристально-чистый.
Небо вдруг стало безмерно-светлым,
все перетаяло снова (к счастью),
что-то затронув в душе поэта…
Будто я сам стал мельчайшей частью
этой Весны, и поддался чарам,
и проиграл в роковом сраженье:
буду по вымокшим тротуарам
бегать теперь, разгоняя тени,
славить ее и любовь, и вечность,
может — нескладно — стихами… Ужас.
Я, может, тоже теперь «из этих»,
но не настолько обезоружен.
Я покупаю тебе мимозы.
Я в восхищеньи, моя королева.
Да, утром я был чересчур серьезен.
Все же… Ты знаешь… То слово. Я не был
бы мной, если б вслух.
Ты, конечно, смеешься.
Смейся. Себе не ищу оправданий…
Как же идет тебе март и солнце.
Как хороша ты в его сияньи!..
