«Небо навещало землю. Атмосфера таинственная и мистическая, как в храме; ее до сих пор в любое время года умели сохранить лишь места, удаленные от человеческого жилья:населенный саламандрами пруд в обрамлении еловых рощ с растворяющимися в зеленоватой воде отражениями. Ели – удивительные деревья, которые я часто замечал на картинах итальянских художников. Они идут на изготовление рождественских яслей и, таким образом, имеют то же очарование, что и зимние ночи, волхвы, цыгане-музыканты и торговцы почтовыми открытками, гимны, поцелуи, принятые и подаренные ночью босиком на коврике. В их ветвях Кюлафруа всегда ожидал найти чудесную девственницу, которая, чтобы стать завершенным чудом, была бы сделана из раскрашенного гипса. Эта надежда была необходима ему, чтобы вытерпеть природу. Ненавистную, непоэтичную природу, людоедку, пожирающую, любую духовность. Такую же людоедку, как прожорливая красота».
Жан Жене, «Notre-Dame des Fleurs»
Скучно, скучно и весело текут дни мои в дремучих лесах. Всякое утро, выползая из норы под елью, что служит мне домом, я вижу вокруг лишь чащу, безграничную, беспросветную чащу. Ели обступают меня со всех сторон и давят непроницаемой гнетущей стеной. Ах, нет радости в моем обиталище! Сюда не проникает ни лучика солнца, песни прекрасных птиц не раздаются над моей головой. Изо дня в день унылый дух мой находит себе развлечения в прогулках меж обитыми хвоей стволами да в грезах, которым он предается, ночами внимая каплям дождя, лопающимся в вышине неба, пронзаемым копьями молний, свидетельств гнева Господня, не отступающего от меня и в отшельничестве. О, как тяжко моя мятежная сущность стонет под гнетом мук, посылаемых Проведением, как мечтает вновь быть принятой в милостивые объятья Создателя!
Все чаще возвращаются мои мысли к тому странному видению, к той прекрасной грезе, что отравила их сладостным ядом безмолвия долгие годы тому назад, когда тело мое было еще молодо.
Когда-то, через многие года, прекрасные чащи лесов, где ныне лишь подобные мне доживают свои жалкие жизни, населены изобилием дивных созданий, неживых и волшебных; души их открыты, полны любви ко всему и друг другу, и натура благоволит их жизням, даруя эликсиру этой любви покров ночи. Лишь только сгущается тьма над лесом, каждое, даже самое крохотное, деревце зажигается тонким пламенем восходящего солнца любви живущего в нем, и толпы чарующе прекрасных созданий взлетают в небо, устремляясь к полянкам, заполненным другими, утопающими в безбрежном сиянии. Начинается великий танец, танец ночи, танец любви, всеохватывающий и поднимающийся над миром на крыльях радости. Тела сплетаются в немыслимые узоры, пронизываясь друг другом, разбрасываясь и вновь вставая в круг, хохоча… О, как они хохочут! Взахлеб, не боясь ничего вокруг, источая умопомрачающее счастье! Зефиры подхватывают их смех и уносят к подножью Рая. Пляска кружится задорно и весело, первобытно и неживо, разверзаясь в ничто и во все разом, поглощая и созидая, искупляя. Вселенная сужается до извивов их тел, звезды проникают под их кожу, и экстаз, священный экстаз, недоступный натуре и людям, наступает, поднимается над лесом, кружится, ах, как прекрасно он кружится! и падает обратно на землю.
В момент встречи с землей свет нежно, затухая, меркнет. Воцаряется ночь, и, о, как горько!, лишь мой стонущий дух остается в темноте. Один.
