XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

I. Маруся

Небо Маруси – голубое. Маруся не задумывается о погоде (она вообще редко о чём задумывается), и даже в дождь, когда серые мягкие тучи полностью заслоняют небосвод и от нехватки места лезут на землю, Маруся знает, что небо – голубое. На всех рисунках – голубое, без единого облачка, криво нарисованные тёмно-синие капли падают просто так, из открытого неба, появляются наверху и исчезают внизу, среди косых травинок, по мнению Маруси, совсем как настоящих.

У неба запах молока и пирожков с печенью, которые пахнут приятно, а на вкус – хуже лука. Маруся ела и то, и другое у бабушки в деревне, у которой небо голубое почти всегда. По-правде, не на рисунках.

А по ночам небо исчезает. И наступает темнота.

Темнота скалит чёрные зубы, тянет к Марусе острые когти, и в глубине глазниц у неё что-то белое, извивающееся, чего лучше не видеть. Маруся закрывает глаза и кричит – громко, звонко, чтобы не слышать тихого смеха темноты, чтобы пришла мама.

И мама приходит. Приходит, прибегает, обнимает Марусю: «Не плачь, не плачь!» — говорит мама. И Маруся мотает головой, нет, она не плачет, она не боится «бабайки», не боится привидений, она боится темноты. «Смотри,- говорит мама, поднося Марусю к окну, — смотри – луна, звездочки светят», и Маруся жмурится ещё сильнее, ведь оттуда, сверху, на неё смотрят миллионы крошечных глаз. «Не бойся, — снова говорит мама, укладывая Марусю обратно на кровать, — не бойся, птенчик, завтра будет утро, будет солнышко, будет светло, тепло, небо синее, птички поют». Мамин голос плюшевый и мягкий, у неё глаза – два одуванчика, и волосы пахнут апельсинами, а в ушах стеклянные капельки, они качаются и блестят в свете ночника.

Маруся верит маме, мама говорит, что коровы мычат – правда, что солнце звезда – правда, что наступит утро – и утро наступает. Не сразу, но наступает, и когда Маруся открывает глаза, то видит, что небо – голубое.

Небо – голубое.

II. Паша

Небо Паши – гладкая чернота. Легкая, нежная оболочка (крылья бабочки вверх-вниз). Второй слой – бархат, куча крохотных котят, мягкая шёрстка, шершавые языки, а за всем этим – океан. Океан – большое, синее, холодное до онемения рук. Внутри киты, большие и не очень, липкие сгустки водорослей, острые ракушки и осьминоги. Небо редко даёт себя потрогать, но у Паши получалось.

Земля – грязь. Бутылки, бутылки, отвратительный желтый, липкие руки, засохшие в лампе жуки, «чтоб ты сдох!» и «тебе того же!». И алкоголь. Много-много алкоголя. Паше давали алкоголь, Паша пил пиво, вино, водку и мутный, пахнущий зеленью раствор. Паша делался красным, у него заплетался язык, он падал и не мог подняться. И тоже красная мама – кричала, и тоже красный папа – брал его за волосы, кидал в вечер, в темноту, в белый-белый холод.

Тогда, лёжа на крыльце, лицом вверх, Паша впервые, нет, не потрогал – до этого ещё далеко, Паша впервые увидел в небе океан.

Больших и не очень китов, осьминогов – медленных и смешных, острые звезды – ракушки и тёмно-зелёные сгустки морской травы. Паша удивился, остался лежать до утра, пока солнце не встало, и океан не уплыл до следующей темноты.

И Паша стал смотреть на небо чаще. Потому что в океане грязи нет.

III. Никита

Небо Никиты – пространство над землёй или поверхностью любого другого астрономического объекта. Небо – шероховатые страницы словаря, плоские строчки, прочитанные чужим голосом. Довольно фальшивым для чувствительного слуха голосом.

Люди ходят: топ – топ, шурх – шурх, тихие шаги, звонкие шаги, громкий топот, глухое шарканье. Люди смеются: ха-ха, хе-хе, банальные звуки: качели – скрипят, листья – шуршат, монеты – звенят. Небо – безмолвно.

Небо молчит, не говорит… «Ты не можешь его услышать…» Молчит тихо, тише воздуха, тише улыбок, намного тише, чем тишина. Никита знает тишину. Её ведь много.

День: «Оно такое, голубое и красивое…», выпуклые книжки, мягкие игрушки, завтрак, ужин, обед, лепка, разговоры: «поиграй с другими».

Ночь: «Такое чёрное, со звёздами…», сон.

Пустые звуки. Пустые.

«Ты иногда, — доверительный Пашин шёпот на ухо, — иногда можешь его потрогать. У меня получалось. Оно такое… как океан!». Никита тянет руки в окно. Ничего.

Год. Два года. Десять лет. Десять лет пустых звуков, протянутых рук, «пространство над землей…» и строчек словаря. Десять лет ничего.

А потом — всё!

У Маруси нежные руки, длинные волосы, смех – мёд и корица, у Маруси: «Так ты не видишь?», «Ничего…» и «Не волнуйся…», «Дай руку», «Небо – изумительное» и «Я – покажу!».

И когда совершенно счастливый, влюблённый, смущённый Никита тянет вверх зажатую в хрупкой ладошке руку, он чувствует: небо – изумительное. Действительно – изумительное.