Его глаза пусты, почти бездонны, не выражали совсем ничего. Словно его здесь не было, он блуждал где-то в непостижимом мне прошлом. Я почувствовал, как сердце начинает биться немного быстрее, а ладони вспотели от волнения. Я глубоко вдохнул, прежде чем окликнуть его снова. И тот отозвался: брови взметнулись вверх, и он резко выпрямился, заставляя меня вздрогнуть.
— Да-а, ставь его, — на его лице расцвела нечитаемая улыбка, и я постарался выдавить такую же в ответ. Саша ответил коротко, совсем не на нужный мне вопрос, но я уже не стал допытываться дальше. Он удобнее устроился на койке и поджал под себя ноги, укладываясь мне на плечо.
Я поставил на колени планшет и начал искать в загрузках фильм, когда-то любимый им. Мы смотрели его уже сотню раз, и каждый из них, Саша силком усаживал меня перед телевизором и восхищенно внимал историю как в первый раз. Только сейчас он безразлично наблюдал за сменой картинок, кажется, совсем не вслушиваясь в диалоги. А я то и дело поглядывал на него, боялся, что тот снова исчезнет, уйдет в свой внутренний мирок и уже никогда не вернется.
Так и произошло. Его плечи опустились, а губы были слегка приоткрыты. А в глаза… я смотреть не решился. Тянущая горькая обида засела глубоко внутри и мне ужасно хотелось спрятаться от этого эгоистичного чувства.
Часы посещения заканчивались, так что я аккуратно снял с Саши наушники, спрятал планшет обратно в рюкзак и поднялся с койки, собираясь уходить. Снаружи завывал ветер, так что я укрыл его, прежде чем развернуться. Уже у двери я услышал сиплый, едва разборчивый голос:
— Ты же придешь завтра тоже?
Я опешил. Еще тогда я не задумывался об этом, но возвращаться смысла не видел. Почему — сам не понимал. Сердце лихорадочно забилось, перекрывая путь к легким. На мгновение я подумал, что сам был болен.
А его взгляд пронзителен, держался на моей спине, прожигая ее. Я знал и чувствовал это. Я стиснул зубы и улыбнулся, через плечо бросая:
— Конечно.
***
И черт дернул меня: я пришел снова. Даже не заметил, как уже стоял перед дверью палаты — настолько рутинно это было. Саша не бросил мне «Привет», не оглянулся, а я и не стал окликать его. С каждым днем он казался все безжизненнее, будто смерть приходила сюда, раз за разом забирая с собой частичку его души. Он закашлялся, и я, уже рефлекторно подбежал к нему и поднес к губам стакан воды с тумбы, заливая ее внутрь. Струйка воды скатилась по подбородку, но ее я уже не потянулся вытирать.
Достаточно громко на тумбу упал тяжелый пакет, но тот даже не шелохнулся. Я молча сел и поставил пластиковую тарелку на стол, начиная резать на нее фрукты. И совсем скоро на ней были по кругу разложены нарезанные яблоки и дольки апельсина, но к ним никто не притронулся. Ни через полчаса, ни через час.
Я смотрел в окно. Мне уже все равно было на Сашу, я даже забыл о нем. А тот и не подавал признаки присутствия. Тучи сгущались, как вчера начал подниматься ветер, и я в спешке собрал вещи. И не успел сделать шаг, как спину прошибло потом, я замер. Его взгляд встретился с моим, и я подумал, что смотрю в глаза трупа. Настолько пустыми они были.
— Саша? — я сам удивился, насколько сильно дрожал мой голос. А на его лице улыбка. Снова, будто назло:
— Ты же придешь завтра?
Я только и смог, что снова ответить ему «Конечно». А внутри все кричало мне, чтобы я бежал. Подальше отсюда, где в воздухе словно витала смерть, шепча что-то нечленораздельное и пугающее.
***
Сколько бы я не говорил себе о бессмысленности своих действий, я снова пришёл к нему. Мне хотелось ударить голову об стену, но я только толкнул дверь и снова зашёл в холодную и безжизненную палату.
— Ян, иди сюда! Смотри, — Саша смотрел в окно и указывал на него, в его голосе звучало восхищение. А я замер. Ощутил себя на несколько лет моложе, словно все произошедшее было кошмарным сном. Я недоверчиво прошел внутрь и не зря: Саша был все таким же болезненно бледным, — это снег!
Я бросил короткий взгляд на окно и кивнул, усаживаясь рядом. Внутри все сжалось, предвкушая что-то страшное.
Мое лицо все еще было холодным и красным после мороза, и Саша, заметив это, сжал мои щеки в своих не менее холодных ладонях. Эти прикосновения были настолько нежными и холеными, что мне стало стыдно. Потому что именно такую заботу ему должен был предоставлять я.
Саша улыбался. Я ловил его, на удивление, живой взгляд каждый раз. Он не был многословен, лишь изредка бросая короткие фразы, но в каждых было так много смысла. Саша молча протянул мне книгу, и я начал читать.
Время заканчивалось. У меня уже побаливало горло, потому что читал, почти не переставая. Мне нравилось ловить восхищенные и грустные вздохи Саши, потому что они хоть как-то напоминали о жизни в нем. В этот раз он сам протянул мне сумку с моими вещами, и я махнул ему рукой на прощание, но он окликнул меня:
— Постой, — прокашлялся.
— Да-да, я приду завтра, — я закатил глаза и уже потянулся к ручке двери, но Саша повторил. Безнадега и тоска в его голосе заставила сжаться всему внутри меня, а тело застыть в ожидании продолжения. Только проносилась мысль, раз за разом, вплоть до пульсирующей боли в висках: «Беги».
Саша пытался жестикулировать и мямлил. Кажется, даже пытался подняться с постели, но его ноги совсем ослабли. А я наблюдал, просто наблюдал, пока на глазах того не выступили слезы. Было поздно бежать, что-то предпринимать и говорить.
— Умоляю, не уходи, — Саша отчаянно застонал, и я уже не знал куда деть себя. Он протягивал руки ко мне, а я чувствовал отвращение. Только ухвачусь и утону в болоте вместе с ним. Я попятился.
По щекам того потекли первые слезы, и я видел, как Саша бился в истерике. Страх, печаль, грусть и пустота заполнили меня. Он сжал в ладонях волосы, вырывая их.
— Я ещё здесь, — я как будто очнулся. Растерянно огляделся по сторонам, боясь подойти ближе. — Не ухожу я! Что случилось? Саша, эй!
— Прошу тебя, — всхлипы прекратились, я замер. — Я знаю, что это эгоистично просить возиться со мной. Я могу умереть уже этой ночью, но, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — его голос срывался на крик, — не уходи! У меня остался только ты…
Он спрятал лицо в коленях и завыл.
И тогда я померк. Я понял, что так сильно беспокоило меня последние несколько дней.
Он умрет. Само понятие смерти заставляет меня паниковать и бежать.
Я видел, как от него уходили все. Его девушка, оставившая после себя только записку под дверью. Мать, скончавшаяся еще раньше него. Сестра, со временем совсем перестала навещать его. И только я всегда приходил, всегда возвращался, потому что был чистосердечен, жалел больного в его последние дни. А может, был до наивности глуп.
Я уже ничего не чувствовал. Сердце было спокойно, дыхание ровно, а тело легко, так что я направился к двери. В меня чуть не врезалась медсестра, прибежавшая на крики, а я, не извинившись, пошел дальше. Уже стоя в коридоре, краем уха я услышал:
— Ты же придёшь завтра?
