XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

Один из самых тяжёлых и безжалостных периодов в истории России – Великая Отечественная война. Самые страшные её страницы – блокада Ленинграда, читать которые невозможно без боли в сердце.

Больше 800 дней город-герой отстаивал своё право на существование.

Вот я стою перед Государственным мемориальным музеем обороны и блокады Ленинграда. Я вхожу это огромное здание. Сам главный зал большой, с высокими потолками. Воздух пропитан запахом музея. Я вдыхаю его, наслаждаясь нотками чего-то старинного. Они будоражат, и будто бы пробуждают во мне те воспоминания, которых никогда не существовало в моей памяти.

К каждому экспонату нужно приглядываться отдельно. Вот я подхожу к старому железному ящику с красным крестом. Это аптечка. Угол у неё сильно помят, а одной ручки нет. Стоит прикоснуться к стеклу, отделяющему меня от ящика, и перед глазами всплывают картины.

Вот с аптечкой в руках по тёмной и сухой земле бежит медсестра. Её сына ранили в грудь. Она буквально продирается через колючие кусты и видит на земле тело. На груди алеет пятно. Со слезами на глазах медсестра кинулась к парню и достала из аптечки бинт. Перевязывая, она дрожащим голосом что-то бормотала, срываясь на всхлипы. Руки дрожали и мешали перевязать рану. Глаза наполнились слезами, беспрерывно капающими с лица.

Солдат издал последний хрип, взглянул на мать, и его дыхание остановилось. Насовсем…

Заметив, что грудь перестала вздыматься, медсестра начала судорожно щупать пульс. Ударов нет.

Звуки выстрелов перебивают истерический крик. Мать рыдает над своим сыном.

Мне страшно смотреть, что будет дальше. К глазам уже откуда-то из глубины подступают слёзы. Подавив их, я иду к следующему экспонату. Это пожелтевшая хлебная карточка. На ней теряющимся шрифтом выведено:

«Карточка на хлеб

На январь 1942

Норма 400 гр в день

Детская»

Фамилия, имя и отчество стёрлись. Рефлекторно я прикоснулась к стеклу. И вновь глаза застилает пелена, постепенно развеивается, показывая серый пустой город Ленинград.

На крыше дома сидит рыжий кот. Он один из немногих выживших котов в такое время. Этот худой кот, шерсть которого свалялась в колтуны, спрыгивает с крыши и моментально залезает в узкую форточку. В зубах у него какой-то тёмный комочек. Это мышь, которую Васька принёс своей хозяйке на ужин.

Как только кот попал в квартиру и стряхнул снег со своей шерсти, похожей на языки пламени, хаотично торчащие в разные стороны, его тут же заметила маленькая девочка лет семи-восьми. В столь юном возрасте она осталась без родителей, и была вынуждена сама заботиться о себе.

«Васечка, мой хороший, здравствуй! Ты принёс нам покушать?» — раздался в мрачной опустевшей комнате слабый детский голосок, отчаянно выжимавший силы из малышки. Сначала девочка долго сидела и гладила своего котика, который своим огоньком в шерсти и глазах согревал её. Она отчаянно пыталась отвести свой взгляд от зеркала, но он сам к нему возвращался. В нём она видела маленькую девочку, на лице которой читалась примесь страха, печали и отчаяния. Скулы были чрезмерно резкими, под глазами синяки, а из-под тоненькой кофты торчали ключицы. Каждый раз, глядя в этот ненавистный кусок стекла, девочке казалось, что она постепенно растворяется в воздухе, и скоро она растает совсем.

Малышка с трудом выбралась из своего оцепенения и встала. Она подобрала костлявую мышку с пола, которую ей принёс Васька, и слабыми движениями разделала её. Все её пальцы были в порезах, ибо она слишком мала для такой работы. Но девочка уже привыкла и не чувствовала боли. Чувствовала она лишь голод, ужасным монстром пожирающий её изнутри. Аккуратно собрав получившиеся кусочки, она положила их в кастрюлю с водой.

-Васечка, пока всё готовится, я схожу за хлебушком, — почти шёпотом сказала малышка. Она начала беззвучно ходить по квартире в поисках своей хлебной карточки. Но лицо её постепенно менялось, а в душе железный кусок паники что-то сжал. Лишь через полчаса поисков до девочки дошло то, от чего на глаза моментально навернулись слёзы, а из груди вырвался хриплый звук. Она потеряла свою карточку!

Малышка осела на пол. У неё тряслись руки, а из глаз бежали слёзы, словно вода из давно накопившегося источника. Ей хотелось кричать, ведь она прекрасно осознавала, что её ждёт. Но она не произнесла ни слова. У нее просто не было сил на это.

Видение прервалось. Меня всю трясло от страха, ведь я на какое-то время забыла, что я не эта бедная девочка. Дышать было сложно из-за того, что в глубине души все ещё царила паника, а глаза были мокрыми. Я в последний раз глянула на карточку. Именно её и потеряла девочка.

Мне было страшно подходить к следующему экспонату. Тех эмоций, которые я пережила за последние двадцать минут, я не переживала никогда.

Следующий экспонат был значительно больше всех предыдущих. Это огромный автомобильный кузов, окрашенный в тёмно-зелёный камуфляжный цвет. Выглядел он неважно: сильно вмятый бок, деформированная внешность, асимметрия. Видимо, его собирали по кусочкам.

Вокруг него было очень много людей, во всю глядевших на кузов. Но я могла отделиться от них одним простым движением – стоит мне прикоснуться к стеклу, отгораживающему экспонат, и я перенесусь в прошлое.

В этот раз я вижу трёх мальчиков, сидящих в кузове большой грузовой машины. Она ехала по Дороге жизни. Детишек вывозили из блокадного Ленинграда. Каждый из мальчиков пытался разбавить гнетущую тишину своей историей о том, как они жили в Ленинграде до блокады.

— Я раньше в Москве жил, — начал мальчишка по имени Арсений. – Но родителям из-за работы пришлось в Ленинград переехать. А меня оставить было не с кем, вот и взяли меня с собой. Потом началась блокада…- на этой фразе мальчик остановился.

-А что с родителями случилось? -спросил мальчик Артур

-А они остались. Сказали, что мы с ними скоро встретимся, — притихшим голосом ответил Арсений.

Вновь нависла тишина, лишь звук мотора прерывал ее, да гул машин поддакивал ему. Вместе они пели какую-то печальную несвязную мелодию, которые мальчишки так и не смогли разобрать, сколько бы ни пытались,

-Я на Кавказе раньше жил, — вдруг сказал Артур.-Там всегда тихо и спокойно, а потом меня отправили к бабушке в Ленинград. Я вообще никогда этот город не любил, да и предчувствие у меня нехорошее было. И тут — бам! -блокада, -эмоционально закончив свой рассказ, мальчик начал отковыривать потрескавшуюся краску со стенки кузова.

Только один мальчик ничего не рассказал. Она просто сидел и молча слушал всех.

— А ты как попал в Ленинград? – задался вопросом Арсений.

— Да, как? – поддержал того Артур.

Бросив неуверенный взгляд на своих соседей, он неторопливо начал:

— Я всегда жил в Ленинграде. А потом, когда началась война, ушел на фронт папа. Позже нам пришло письмо о том, что он пропал без вести.

Мальчишки шокировано глянули на Колю, а тот, выждав длительную паузу, продолжил:

— Началась блокада, мама ушла на поиски еды и не вернулась. А потом меня решили вывезти, — еще раз глянув на ребят, он отвернулся. Но Арсений запомнил его глаза. Это были светло-голубые глаза, в которых скрывалось невыносимое горе. Оно пряталось от Арсения, но мальчик прекрасно его чувствовал. Ещё он разглядел крик. Крик боли, который так и не выбрался наружу, но он рвётся, и, кажется, вот-вот вылетит из груди молчуна. Эти глаза говорили намного больше, чем тысячи слов.

Размышления Арсения прервал громкий гул. Нет, это был не гул проезжающего автомобиля. Это было что-то другое.

Небо потемнело. Вокруг раздавались встревоженные голоса людей. Задрав голову, мальчик увидел огромный самолёт. Голоса вокруг переросли в крики и рыдания. Все трое увидели, как что-то чёрное летит прямо на них.

Раздался оглушительный взрыв. Это была бомба. Дым, мгновенно застеливший всё вокруг, вернул меня обратно в настоящее.

Ноги дрожали, грозя не выдержать меня. Я не могу больше находиться в этом помещении. Мне нужно на воздух.

Я на ватных ногах подбежала к двери музея. Дверь распахнулась, а в лёгкие с песней ворвался свежий зимний воздух. Я сделала около десяти глубоких вдохов и постепенно успокоилась. Вслед за воздухом в голову незамедлительно полезли мысли.

Мысли о том, насколько тяжело нашим предками досталась победа. О том, что на том месте, где я прямо сейчас стою, семьдесят семь лет назад кто-то умирал. Умирал, защищая свою Родину, свою семью свой город. О том, что всё, что мы прямо сейчас имеем, нужно ценить. Мысли о том, что мы – последнее поколение, которое вживую видело ветеранов. О том, что каждую жизнь, отданную за матушку Россию, каждый подвиг, совершённый нашими прадедами, мы обязаны помнить.

Никто не забыт, ничто не забыто.