Этот город начинался с парка. Вернее, вряд ли это действительно было так, городу много лет, и на самом деле он мог начинаться с первого построенного здесь дома, со старой крепости, с какого-нибудь кола, воткнутого в землю основателем города много лет назад… С чего угодно, но только не со старого парка — окультуренной императорами и императрицами когда-то частички загадочного леса. Тем не менее, всю свою недлинную еще пока что жизнь, один человек ощущал всем своим естеством, что сердце города – здесь. Красивые правильные дорожки, присыпанные красноватой каменной крошкой, аккуратные мостики над прудами и каналами, широкие клумбы садов, античные статуи и величественные обелиски – все это было для того человека лишь оболочкой, полупрозрачной тканью призрачной завесы, прикрывающей окошко в потаённый мир. Этот мир начинался за исполинской статуей древнего барда, после узенького прохода между скалами и упавшим камнем, в первозданном, старинном лесу. Вековые сосны, слышавшие когда-то стук топоров первых людей, пришедших сюда, огромные каменные глыбы, помнившие поступь этих странных двуногих животных, проходивших мимо, ручьи, воды которых обжигали своей влагой языки основателей… Сердце дымного гиганта, выросшего около этого леса, лежало здесь, на скалистом берегу пышущего отголосками силы северного моря залива.
Здесь, сидя на краю голой скалы, изредка согретой скупыми лучами скандинавского солнца, человек опирался спиной на шелушащуюся кору молодой сосенки, и, запрокинув голову, пил древнее дыхание сердца города. Рядом не было ни души: лишь лесные жуки медленно перебирали лапками меж старых валунов, да белки с птицами сновали по веткам. Иногда, устав сидеть на одном месте, он отправлялся гулять по окрестностям: розовая горная порода, выступавшая из-под хвойно-мохового ковра, образовывала тропки куда более красивые своей естественной спонтанностью, чем прямые дорожки очеловеченного парка. По этим тропкам он однажды добрел до железной дороги. Громыхавший сотнями вагонных колес проезжавший поезд, со свистом выплюнул на отшельника облако вонючего черного дыма. После этого человек стал бояться отходить от скалистой площадки. Храня в памяти горький вкус железнодорожного дыма, он не хотел отравить сердце.
Он приходил сюда каждый день. Миновав пыльную проходную завода после ночной смены, он садился в пустую маршрутку и в сладкой полудрёме добирался до парка. Тот встречал ежедневного своего гостя неприветливо – ворчливая старуха, сидящая за уродливым прилавком, выхватывала из его рук протянутые купюры, и надрывала контроль на свежем картонном билете. Проходя по привычному пути через куски леса, присвоенные людьми, он не замечал тех, кто как и он приходил сюда с утра. Это были люди, ставшие частью парка. Они подстригали здесь кусты, выравнивали дорожки из красноватой каменной крошки, подметали мостики. Их безразличные лица не цепляли взгляд утреннего гостя. Хозяева этих лиц не знали о тайне проходящего мимо них человека, а этот человек знал про них все. Как и эти безликие части человеческого парка, пару часов назад он был безликой частью человеческого завода. Ничего непонятного в этих людях для него не было.
Достигнув знакомой скалистой площадки, он из раза в раз занимал привычное своё положение у сосны. Каждый день он беседовал с сердцем города. Это всегда была чистая и искренняя беседа. Кому как не сердцу города знать все о горожанах? Эти двое знали друг друга довольно долго. Сидя на краю скалы, человек слышал, как радостно его приветствует залив, шепча его имя накатывающимися волнами; он видел, как кивает верхушка сосны, соглашаясь с его мыслями, он чувствовал, как успокаивает его здешний ветер, щекоча щеки и шею. Сердце города понимало человека, ведь знало его с самого детства.
Здесь человек познал множество истин. Каждый день, беседуя с природой, он присоединял к своему сознанию маленькую крупицу знания о мире. Однажды, сердце затеяло разговор о безликих работниках парка, что каждое утро встречают человека. В тот день отшельник говорил с сердцем дольше обычного. Со стороны их диалог точно не был похож на разговор. Свесив ноги над заливом, и глядя широко распахнутыми глазами на солнце, человек почти не шевелился. Лишь изредка мускулы на его лице придавали различную форму его бровям и уголкам рта. Ветер раздувал его волосы, тихонько гладил по щеке, шум прибоя то нарастал, то делался едва различимым. Диалог старых знакомых перерастал в жаркий спор. Когда солнце уже подкатилось к горизонту, человек встал. Отряхнув брюки, он шумно выдохнул, и на лице его проявилась улыбка.
Через пару минут отшельник появился около железной дороги. Невдалеке слышался грохот приближавшегося поезда. Человек скрестил руки на груди, и оперся спиной на стоящую рядом сосну. Поезд был уже близко. Прикрыв глаза, пришедший продолжал диалог с сердцем города. Теперь уже не ветер прибоя трепал его волосы. Мимо на всей скорости мчался поезд. Грохот заполонил все вокруг, но на лице отшельника все так же играла улыбка. Сквозь закрытые веки он видел, как за поездом тянется длинная-длинная нить, такая, что и конца её не видно. Эта нить была очень толстая, такой толстой, что больше походила на огромный канат. По толщине она была чуть меньше поезда; несмотря на огромную скорость, с которой она неслась мимо, можно было разглядеть каждое её волокно. Облокотившись на шелушащуюся кору молодой сосны, человек сквозь веки наблюдал, как в эту нить вплетается тоненькая струйка, идущая от его собственного сердца.
Поезд уехал, и грохот исчез. Вокруг вновь были слышны лишь звуки дыхания сердца города. Человек открыл глаза, и взглянул на свою грудь. Никакой струйки от нее не шло, но всем своим существом он чувствовал присутствие той огромной нити. Она неслась с огромной скоростью сквозь пространство и время, и несла с собой миллиарды тоненьких волокон.
***
Эта нить бежит не только в том городе. Опоясывая весь земной шар несколько раз, она летит с огромной скоростью из прошлого в будущее. Где-то эта нить немного толще, где-то протерта до пары волокон. Где-то она сверкает гладкой поверхностью, а где-то на ней изломанные и растрепанные участки портят всю картину. Но никто не знает, какой эта нить длины, и так ли заметны её крошечные изъяны на гобелене, который из этой нити плетётся.
