XII Международная независимая литературная Премия «Глаголица»
Я видела его каждое утро, когда торопилась успеть в школу до звонка. Лифт, пять минут бегом через микрорайон, потом большой парк с пудом, а за ним и моя гимназия. Сначала я просто вскользь, краем глаза, видела высокую сутулую фигуру на берегу – всегда на одном и том же месте. А однажды, когда удалось встать пораньше и не нужно было торопиться, я обратила на него внимание: пожилой грустный человек стоит у кромки воды и медленно бросает плавающим в пруду уткам кусочки хлеба. Уток в нашем пруду всегда было много: рядом с прудом пролегает теплотрасса, прямиком от гидроэлектростанции, и вода не замерзает даже в самые лютые морозы.
Я видела его каждое утро, но теперь, проходя мимо серого силуэта, я приостанавливалась, и в моей голове рождались вопросы. Почему он здесь так рано, а не спит, как другие пожилые люди в это время? Почему он всегда один? Почему такой печальный? И почему его нет около пруда после обеда или вечером? Наверное, это просто старый чудак, думалось мне. А может, у него какая-то беда, подсказывал мне внутренний голос. Или он кого-то ждет? Но незнакомец занимал мои мысли лишь в те минуты, когда я, пробегая мимо и повторяя в уме заданную на дом теорему или параграф, видела его стоящим на берегу пруда.
Это продолжалось ежедневно больше года. Высокая сгорбленная фигура стала для меня неотъемлемой частью паркового пейзажа, каждое утро и в ясную погоду, и в проливной дождь (под большим старомодным зонтом и с поднятым воротником пальто) старик стоял на своем любимом месте и апатично кормил уток крошками хлеба. Но однажды ранней весной, когда снег только-только начал чернеть, я не увидела старика около пруда. Разум тут же возмутился: что-то привычное и ставшее почти родным исчезло. Это как убрать со стола лампу, под светом которой ты учил уроки в течение нескольких лет, и заменить ее светодиодным светильником. Сначала и не заметишь, что изменилось, а потом чувствуешь утрату, и тебе становится ка-то не по себе. Когда из жизни уходит что-то привычное, мы не сразу осознаем это, лишь потом приходит осознание утраты.
Не увидела я кормящего уток и на следующий день, и через неделю, и через две. Наверное, у меня возраст такой, в юности ты открыт для всего: к деталям начинаешь относиться серьезнее и сильнее чувствуешь сердцем. Я стала ждать старого человека. Каждое утро я надеялась, что опять увижу его в том самом нелепом пальто с батоном хлеба на берегу пруда. Но старик так и не появлялся. Уток, конечно, кормили молодые мамаши с восторженными пятилетними ребятишками, юные парочки, ищущие уединения, бабульки в фетровых беретах и благообразные старички. Но не было его, кормильца уток, который стал частью пейзажа, стал оберегом, а может, духом нашего парка.
***
Весна окончательно вступила в свои права. Липы в парках покрылись маленькими, с ноготок, листочками, солнце жарко припекало. Заканчивался апрель. Совсем скоро ОГЭ, а потом каникулы, целое лето приключений. Но самое главное – я сейчас в парке с Артемом! Он, конечно, полный дурак – еле вытащила его погулять под предлогом, что мне нужна помощь в подготовке к экзаменам. Но какой он красивый! Посмотришь в его глаза — и таешь! А плечи – просто Аполлон! А когда он берет меня за руку, то вообще с ума можно сойти. В общем выманила я его на свидание, а он и не понял ничего. Ну ничего – после поймет.
— Тём, скажи, а что в человеке главное, — начинаю я.
— Нуууу…Внутреннее содержание, наверное.
— А как думаешь, бывает любовь или это все выдумки?
— Ну бывает, конечно: Наполеон и Жозефина, Антоний и Клеопатра…
А я про себя продолжаю непроизвольно: «Артем и Вика!»
В это время мы подошли к тому месту, где еще полгода назад стоял непонятный мне грустный старик. Я уже и забыла про него, но как раз на его месте переминалась с ноги на ногу молодая женщина, щебетала по телефону и небрежно бросала кусочки хлеба уткам.
Я вцепилась в руку Артема и полушепотом сама себе проговорила:
— Он, наверное, умер.
— Кто? — удивился Артем.
— Да дедушка, дедулька тут один был. Каждое утро, когда я в гимназию шла, он около пруда на этом месте стоял, уток кормил. Но уже несколько месяцев его не вижу.
И, видя его недоумевающий взгляд, я сбивчиво рассказываю — пытаюсь рассказать — ему о том, что старичок был частью старого парка, что я видела его каждое утро, что он был печальным отражением нашего мира. Тёмка понимает меня или мне так просто кажется.
-Подожди, Вика, что за дед? Как выглядит? Я ведь живу совсем рядом, многих знаю, да и в парке часто бываю.
Я рассказываю еще раз, теперь уже спокойнее.
— Старый. Высокий, даже длинный. Сутулый, как будто его к земле что-то тянет. В пальто или плаще. Бывал только по утрам. Каждый день.
— Так не Виленович ли это?! -удивленно восклицает Темка. Я невольно любуюсь его взлетевшими бровями. Уж не влюбилась ли?
— Какой Виленович?
-Да наш сосед по площадке. Хороший дед, интеллигентный. У него сын погиб, кажется, в Чечне. Ну и поехал он головой немного после этого. Сейчас вроде болеет он. Я почему знаю: иногда заходит к нам, просит родителей продукты и лекарства купить. И всегда денег оставляет – вроде как за беспокойство. Он безвредный, добрый. И про уток рассказывает постоянно. Вот я и подумал, если твой уток кормил, а наш все время про них рассказывает, может, это один и тот же старик.
-Так пойдем же к нему! Прямо сейчас! А? Артем? — не зная почему, уговариваю я его.
— Да ладно тебе, Вик, зачем? Что скажем-то?
— Ну он же тебя знает, если рядом живет. Ну пойдем, пойдем! -тяну я его за рукав.
— Ну пойдем. Смешная ты…-последние слова я еле слышу.
***
Николай Виленович был старым гипертоником. Сейчас было очередное обострение. У старика кружилась голова, прыгали «мушки» перед глазами, ноги подкашивались. Тем не менее он открыл нам дверь, узнал Артема и, слегка удивившись, предложил войти.
-…а когда моему Славику было четыре года, умерла его мать, моя жена, — продолжил свой рассказ Николай Виленович, подливая нам чай в опустевшие кружки. – Я был молодым профессором, писал диссертацию про скифские поселения, читал лекции студентам. Мне было очень нелегко, в деканате предлагали на время отдать сына в детский дом, но я не мог этого сделать. Мне катастрофически не хватало времени на общение со Славкой, но, когда удавалось побыть вместе, мы были необыкновенно счастливы.
Хозяин квартиры умолк, и его взгляд надолго застыл на фотографии восемнадцатилетнего парня с пробивающимися над верхней губой усами. Юный, чернявый, с озорными глазами, он улыбался, глядя в объектив фотокамеры, не зная, что через год его жизнь оборвет шальная пуля недалеко от Грозного.
— А почему утки, -невесело улыбнулся старик,- все очень просто. Мой Славик с детства мечтал стать биологом. Он обожал животных. Сначала у на с дома жили кошки, потом он уговорил меня купить ему попугая и рыбок. В пятом классе притащил откуда-то ежа, и мы долго не могли привыкнуть к его похождениям по квартире. Слава много читал о зверях и птицах. А однажды ему друг подарил свою книжку про водоплавающих пернатых. Тогда-то у него и появилась страсть к уткам. Казалось бы, обычная птица. Ан, нет! Вот знаете, ли вы, ребята, что утки, когда добывают себе пищу могут нырнуть в воду на глубину до шести метров? А во время миграции они за день способны преодолеть 400-500 километров в воздухе? А знаете, что зрение у обычной утки лучше, чем у собаки и человека? Не знаете? И я не знал, пока Славик мне не рассказал. Он все свое свободное время старался проводить на нашем пруду, где уток всегда было видимо-невидимо. И перед тем как его забрали в армию, тоже пришел на берег и долго стоял, наблюдая за ними.
Николай Виленович смолк. Перед его внутренним взором проносились картины прошлого: вот вихрастый мальчуган с упоением листает очередную книгу, вот он уже с восторгом бегаем по берегу старого пруда, бросая подплывшим уткам принесенные гостинцы, вот он с широкой улыбкой машет рукой из окна отъезжающего от военкомата автобуса… Автобуса, отправлявшегося в один конец.
— Ох, ребятки, плохо мне… — схватившись за сердце, вдруг шепчет старик. -Вызовите «Скорую». Телефон на тумбочке, – и с трудом перебирается на старый диван.
Артем пулей летит к телефону, а я набираю мамин номер: она у меня медсестра в кардиоцентре и должна знать, как помочь в таких случаях. Мама, выслушав меня и задав несколько коротких вопросов, обещает прибежать через пять минут.
Они появились одновременно: медики «Скорой помощи» и мама. Николай Виленович лежал на диване, бледный, тяжело дышал. Фельдшер сделал старику укол, после которого тот немного ожил, и, сняв кардиограмму, настоял на немедленной госпитализации.
Домой мы шли втроем. Артем немного проводил нас, и когда мы прощались, мама сказала:
— Навестите дедушку в больнице. Ему внимание нужно сейчас. Его обязательно поставят на ноги, а потом мы его в кардиоцентре под опеку возьмем.
Николая Виленовича мы с Артемом навещали каждый день. Приносили ему апельсины и конфеты, рассказывали о школе и том, что происходит в мире. Дней через десять ему полегчало, и он попросил нас вывести его на больничный двор. Погода была прекрасной, уже почти лето, и мы с удовольствием прошлись втроем по затененной старыми липами аллее.
-У меня ведь нет никого, мои юные друзья, — вдруг сказал Николай Виленович.- Только мои утки…и воспоминания. А теперь вот вы, откуда ни возьмись! -улыбнулся он. Не забывайте старика, ребятки. Будет время-забегайте на минутку-другую. Хорошо?..
Да, мы обязательно еще зайдем! И не раз!
