Сидит он дома, мрачный и унылый
И кажется, что жизнь уж не мила,
И крылья словно кто обрезал криво,
Оставив кровью обливается на века.
Не полетит. Он пробовал, всё тщетно,
И крылья новые себе он мастерил,
Но те, под гнетом, разлетелись в щепки,
Под гнетом тех людей, кто его не ценил.
А он старался. Потом обливаясь,
Он душу обнажал для вас и всех других,
А вы же, его горем упиваясь,
Спускали на него собак борзых.
Точнее, не собак. О нет… Слова же ваши
Сильнее бьют, чем те ножи-клыки.
Дождались вы, когда из переполненной той чаши
Полились гадости, что хлещут вас в штыки.
Но кто бы знал, что миг отчаянья проходит,
Что солнце будет тьмы сильней,
Что лучик в окна беспрепятственно снисходит,
Окутав радостью уныние теней.
Извилистой тропою комнату обводит,
Задерживаясь на осколках белого крыла,
И веру новую рукой ему сколотит,
Заставив выпрямиться аж до потолка.
И светом комнату его всю озаряя,
Та словно мать обнимет его вскользь.
И дарит, лишь улыбкою сверкая,
Не только же надежду, но любовь.
И выглянув в окно в момент рассвета,
Мерцаньем преисполнились глаза,
Он осознал, что есть на всё ответы
На то «как жить?», «о чём жалеть нельзя?»
А крылья, пусть в бинтах и шрамах,
Помогут ему всё преодолеть,
Забыть о всех кровавых ранах
И только ввысь, вперёд, к мечте лететь.
