XII Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

— Юр, ты, конечно, не обижайся…

Если тебе говорят «не обижайся», значит, сейчас прозвучат очень обидные слова, на которые обязательно нужно обидеться.

Юра привык к тому, что его творчество критикуют. Его давно записали в «дурачки», с которыми лучше не связываться, потому что чувствительная душа способна на самые неожиданные поступки. Сначала его и вправду задевала непрошенная критика, но с юношеским максимализмом проснулось страстное желание отстоять своё место в творческом мире.

— «Сцена — это хаос, где цветет порядок», о чем здесь? Это очевидное противоречие, — бушевал председатель ученического совета Никита Попов из одиннадцатого «А» класса, размахивая листком со стихами Юры.

Старшеклассник стоял на своём, сложив руки на груди, и намеревался затеять ссору, как вдруг вмешалась завуч:

— Воронцов, снять тебя со вступительной речи мы не сможем, — серьезно начала она, — открытие конкурса уже на следующей неделе, замены нет. Но, может, ты успел бы придумать что-то другое?

— А чем вам это не нравится? — вскипел парень.

— «Тишина взорвётся, шум здесь запоёт», — вклинился Никита, вычитывая строчку. — Твои стихи это просто бред. Читай их на квартирниках, но не перед всей школой со сцены.

— Это не бред, а метафоры! — воскликнул Юра. — Оксюморон! Хотя ты таких слов в жизни не слышал, — съязвил он.

— Там же есть и хорошие строчки, — заговорила Ольга Петровна, вырывая из рук красного от злости Никиты листок. — «Каждый наш участник — архитектор сказок» , — процитировала она.

— Глупость! — Твердил своё старшеклассник. — Ты что, пишешь для детей?

— «И искусством станет даже анекдот», — закончила Ольга Петровна.

— Да уж, твои стишки как настоящий анекдот, — скрестил руки Попов.

— Там есть продолжение, — начал Юра, но всю дискуссию прервала завуч.

— Так, Воронцов. Менять мы тебя не будем, но постарайся выступить хорошо, ладно? — Устало попросила она. — Попов, займись.. Чем-нибудь другим, — отмахнулась Ольга Петровна и вышла из актового зала, поставив в споре жирную точку.

Юра ещё немного посверлил взглядом Никиту и скрылся за большой дверью, кусая губы от раздражения. Они ведь не понимают! Вступительная речь не должна быть нудным, написанным по шаблону обращением, которое похоже на все прошлогодние. Она должна вдохновлять, вселять уверенность или просто веселить, именно тогда она будет иметь смысл. А этот Попов только строит из себя умного, а на деле лишь старается угодить учителям, поддакивая им в нужный момент. Но председателю совета, конечно, виднее, какая речь должна звучать.

Творческий конкурс, победа в котором — отправка лучших работ на выставку и в Дом культуры. Пой, рисуй, пиши, вышивай, пляши — покажи всё, на что способен. Вот и Юра хотел показать.

Его острый язык знали все, а кто не знал, тот просто ещё не сталкивался с парнем на уроке литературы, где тот вёл ожесточенные интеллектуальные бои с учителем. Одноклассники, затаив дыхание, наблюдали за перепалками Юры с преподавательницей, которая уже лет тридцать сидит в этой школе. Бывали случаи, когда на подмогу она вызывала своих коллег. Но они не всегда были согласны с её мнением, и тогда спор уже выходил за рамки обычной дискуссии с бестолковым учеником и превращался в настоящую войну, ведь когда с тобой не согласен школьник — это одно, а терять авторитет при разногласии с другими учителями — это совсем другое. Дошло до того, что всех участников спора вызвали в кабинет директора и Юре строго запретили говорить что-либо на уроках литературы.

В таких ситуациях полного непонимания он находил отдушину в поэзии. Воронцов питал надежду, что его чувства не останутся незамеченными, что даже в таком огромном мире есть хоть один человек, который найдет среди строк именно тот смысл, который он в них вложил. Человек, который увидит частичку души автора, спрятанную в эпитетах, образах, сравнениях.

— Пушкина тоже никто не понимал, — высказывался он однажды на перемене, — а сейчас, вон, светило русской литературы!

Тогда его обвинили в том, что он сравнивает себя с Пушкиным, и это вылилось в очередной спор на уроке. Одноклассники тогда сказали ему спасибо, ведь им не пришлось отвечать у доски.

Юрка прогуливался в школьном коридоре и размышлял о видах самовыражения. Взять хотя бы того же Никиту, который в первый же день конкурса выставил напоказ свои скульптуры из глины. Сделаны они были грязно и грубо, не было мягкости в изгибах и складках. Уродливые статуи одиноко стояли рядом с кабинетом ИЗО. Юра не представлял, как такой человек, как Попов, может передать в своих работах хоть какую-то эмоцию кроме страдания. Лица выглядели совершенно несчастными, но старшеклассник был уверен, что так и было задумано. Никита не умел приносить радость. Оправдание «скульптура не должна быть весёлой» вполне подходило ему, по мнению Юры.

Или вот, взять Иру Кузнецову. Девушка принесла свою вышивку крестиком и фигурки из бисера. На маленьком столике возле окна стояли различные зверюшки, картинки природы и даже простенькие натюрморты. Воронцов при всём желании не набрался бы терпения на такую кропотливую работу, поэтому Иру уважал чуть больше, однако и она не забывала похвастаться своим мастерством, что урок от урока начинало надоедать.

Совсем другое дело — Женька Белинский с его непонятным искусством, которое сам он называл авангардом. Во всей параллели парня считали странным. Один Воронцов верил, что старшеклассника ждёт большое будущее, если тот научится продвигать свои идеи в массы. Что у него получалось достаточно плохо, судя по тому, что Юра наткнулся в самом конце коридора на бедного Женю, которого облепила компания их одноклассников и ребят помладше.

— Это что, квадрат? — с насмешкой ткнул пальцем в холст один из них. — Что ты вообще рисуешь?

— Это бред сумасшедшего, — подхватил второй, — кто в здравом уме будет кубики малякать?

— Это кубизм, — возражал Белинский, — отдельное направление авангарда, неучи. Хотя, если отличите квадрат от круга, вы уже прибавите в интеллекте.

— Да кому нужны твои каракули! — вскипел его одноклассник. — Ты и рисовать-то не умеешь.

— Картины пишут, а не рисуют, — подошёл Воронцов, привлекая к себе всё внимание.

Он выпрямился, руки засунул в карманы, всем видом показывая готовность к открытому спору. Ещё хоть одно слово — и здесь развернутся настоящие дебаты.

Компания, похоже, решила, что спорить с двумя «идиотами» не имеет смысла и поспешила удалиться, не забыв пнуть подставку с картинами.

— Спасибо, — выдохнул Женя, — я был готов лезть в драку.

— Обращайся, — махнул рукой Юра.

— Это первый раз, когда мою работу назвали картиной, — улыбнулся Женя и обвёл рукой всё, что принёс, — я очень долго работал над этим, но не было шанса кому-то показать.

— Они не понимают, — вгляделся в картину с квадратами Юра, — в конце концов, что они смыслят в геометрии?

— Да тут даже мыслить не надо, — внезапно оживился Белинский, — тут надо чувствовать, понимаешь? И не обязательно квадраты! У меня есть много других направлений, где каждый может найти что-то для себя. Главное — захотеть почувствовать, и вот в этом уже проблема, — поник он, — никто не хочет чувствовать, как я.

Воронцов, до этого разглядывающий пестрые мазки краски, громко вздохнул.

— Зачем ты показываешь их, если знаешь о такой реакции? — спросил он.

— Если не пробовать, тогда ничего не изменится, — пожал плечами Женя, — пока кричишь, тебя слышат.

Воронцов огляделся. Весь коридор был заставлен чужими работами. Он подошёл к картине какой-то ученицы десятого класса и задумался.

— Как думаешь, что она хотела сказать этой работой? — обратился Юра к Женьке.

На ней был изображен вишнёвый сад, в центре которого догорал старый дом.

— Может, она просто любит Чехова? — предположил Женя.

— Или это такая метафора, — сказал Юра, — даже в самом прекрасном пейзаже найдётся что-то прогнившее, сгоревшее изнутри, и обязательно будет мозолить глаза.

— Например, Попов? — улыбнулся Белинский.

— Точно! — засмеялся Юрка.

За перемену они до дыр засмотрели каждую работу и обсудили, как связаны кошки с жанром сюрреализма, почему картины задыхаются и что означают рыбы с оленьими рогами.

Через пару дней за школой Воронцов встретил перед уроками знакомого, томно смотрящего в даль.

— Чего нос повесил? — спросил Юра, вставая рядом.

Женя помолчал какое-то время, а затем выдал:

— Скажи, Юр, тебя понимают?

Вопрос застал старшеклассника врасплох.

— В каком смысле?

— Самовыражение твоё.

Он призадумался.

— Не так, как мне хотелось бы, но я пытаюсь объяснить, чтобы как можно больше людей меня услышали. Ты что, паришься из-за тех дураков? Не бери на душу, Жень! — Юра хлопнул его по плечу.

— Да мне не нужно чужое понимание, мне от близких его не хватает! — не выдержал Женя, а затем добавил. — Меня Ира бросила.

Юра стушевался. Он знать не знал, что они встречались, а о причине расставания спрашивать неловко. Так и стояли молча, разглядывая каждый свое. Женька — городской пейзаж на фоне утреннего солнца, а Юра — носок своего кроссовка, рисующего круги на асфальте.

Только после занятий Женя догнал его у раздевалки.

— Говорит, видите ли, я странный. «Вышивка — это понятно, а твои художества — нет». Чем вышивание крестиком может быть лучше искусства?! — негодовал он.

— Ну, — помедлил Юра, — это ведь тоже может быть формой искусства. Любое творчество — это искусство.

— Это да, но нельзя ведь сравнивать! Чем моё искусство отличается от её? — размахивал руками Белинский.

— Она не понимает, — тяжело вздохнул Юра. — У нее другое виденье, вы воспринимаете искусство по-разному.

— Это ведь не повод меня кидать! — вопил Женя.

Пришлось усадить его на ближайшую лавочку и дать успокоиться.

— Людей пугает то, что они не понимают, — заговорил Юра, — Ты выделяешься, ты другой. Она просто испугалась.

— Но я не знаю, как… — начал Женя, но его тут же перебили:

— Нужны ли тебе люди, которые не способны принять твой внутренний мир? — спросил Воронцов, и собеседник засомневался. — Ты ещё всем покажешь, — пообещал Юрка, — Они все увидят, на что ты способен. Да она локти от зависти кусать будет!

Он присел рядом с товарищем и вдруг понял, что может назвать его другом. Этот несчастный художник сейчас был таким родным, его терзания отзывались в душе Юры, он буквально ощущал их на себе. И эти чувства оседали в сердце тоской, разделенной на двоих. У них было гораздо больше общего, чем казалось.

— Меня родители не понимают, — поделился старшеклассник, — говорят, стихи не мужское дело. А как мне вырвать это из себя?

— Отказаться от кисточек с красками я бы тоже не смог, — грустно улыбнулся Женя.

— Вот и я об этом, — подытожил Юра.

На следующий день Воронцов был как на иголках: обещали вывесить список победителей. Постоянно мотался к стенду с объявлениями и, не увидев там заветный листочек, медленно тащился обратно в кабинет. На отбор он принёс свои самые лучшие стихи и, конечно, ждал, что ему дадут шанс проявить себя в более широких кругах. И даже зная, что Попов уж точно проголосует против, Юра верил, что положительных реакций будет больше. В свою очередь он ещё в первый день проголосовал за Женьку и надеялся на его победу.

День тянулся медленно, а оглашение результатов затягивали. После уроков Юрка сорвался с места и увидел образовавшуюся толпу у стенда. С трудом прорвавшись, он пробежал глазами по списку и не увидел своей фамилии. Он прочитал ещё раз, но ничего не изменилось. Ему захотелось схватить этот листочек и прожечь его взглядом, но тело оцепенело. Сзади послышались смешки, кто-то шептался рядом с Юркой, но тот ничего не замечал. Рядом стоял Попов с самодовольным выражением лица. Конечно, он победил. Скрестив руки на груди, Никита будто говорил: «Я был прав». Юра вспомнил его критику и слова про глупость, вспомнил всё, что ему говорили другие. Он проиграл и ему больше нечего сказать.

Засунув руки в карманы, Юра побрел на улицу. Во рту стало так сухо, было сложно даже голову поднять. Под ногами мелькали камушки и отчаянные травинки, смело пробивающие асфальт своей жаждой к жизни. И как эти зеленые крохи творец жаждал признания. Он не раз сталкивался с обесцениванием, осуждением, насмешками и откровенной неприязнью, но парень не терял надежды и вновь отдавал всего себя, зачитывая очередную строку. Но как растения увядают без воды, так и вера в душе поэта угасала, ему все сложнее было показывать свои работы.

Сегодня он не просто проиграл, сегодня он лишился чего-то важного. Внутри него что-то сломалось, разлетевшись на мелкие осколки. Опора, которая поддерживала его стойкость, которая не позволяла опускать руки, которая помогала после падений вставать и идти дальше, рухнула. Он не зачитает свои стихи перед публикой, его не услышат одинокие умы, способные на понимание. Он остался один со своей израненной творческой душой.

Таким же одиноким остался и Женя, его тоже не было в списке, и Юра представить не мог, как расстроится друг, ведь сегодня он не пришёл в школу и не видел результатов. Он хотел было позвонить ему, но тут Белинский появился перед ним с улыбкой до ушей. Счастливый. Конечно, он еще не знает.

— Я тебя везде искал, — начал друг радостно.

— Жень, — убито вздохнул Юра, — мы не выиграли.

— Я знаю, — блаженно протянул Белинский, — Юра, я..

— Пойдём отсюда, а? — Не поднимая глаз, говорил старшеклассник, он больше не мог находиться рядом со школой. — Тошно мне от них.

— Да ты погоди, — размахивал руками Женя.

— Не поймут нас, Жень. Не понимают и не поймут, — впал в отчаяние Воронцов, как вдруг Женя резко дёрнул его за плечи.

— Юр, да ты посмотри, что на стене написано! — Воскликнул он.

Юра не понимал, какие слова могли заставить Белинского скакать от радости. Что сейчас может быть важнее результатов конкурса? Женя уверенно тянул друга за собой. Он привёл поэта к старому школьному гаражу, вокруг которого почему-то толпились люди. Юра слышал разговоры, видел, как тыкали пальцем и удивлялись, снимая что-то на телефоны. Он заметил Кузнецову, закрывшую лицо руками. И только пройдя вперёд, Юра обомлел.

На стене школьного гаража был изображен портрет Иры. Мелкие мазки складывались в живописную картину, розовые и жёлтые краски выделяли волосы и кожу, и лишь небесно-голубые глаза заглядывали прямо в душу смотрящего. Воронцов раскрыл рот от удивления. Даже Попов, выбежав из школы, застыл на месте. Приходило всё больше и больше людей, а Юрка так и смотрел на портрет, не в силах оторвать взгляд.

Друзья ушли в тихое место, когда учителя стали выглядывать из окон и разгонять толпу.

— Мне точно влетит, — улыбался Женя.

Они сидели на бордюре рядом с домом, издалека наблюдая за школой.

— Как ты это сделал? — Восхищался Юра.

— Купил баллончики с краской и просто перенёс уже готовый портрет на стену, — пожал плечами Женя, — я хотел подарить его, но не успел.

— Ты правда сумасшедший, — засмеялся Воронцов.

— Нас услышат! — Воодушевленно произнёс Женя.

Он откинул голову, подставляя щеки майскому солнцу. Юра же обхватил колени руками и думал, как в понедельник взбушуется директор, как сделает выговор непутёвому художнику, а тот будет лишь улыбаться.

— Ты правда так думаешь? — С надеждой спросил Юра.

— Конечно, — ответил Женя, — Мы ещё всем покажем. Не ты ли это говорил?

Юрка кивнул. А ведь это были его слова…

Подул тёплый ветерок, и Юра вдруг почувствовал прилив сил. Под ноги начала возвращаться земля.

— Ты прав. Мы ещё всем покажем.