XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»
Небо, густо замощённое тучами, свинцовыми, по уже незримому безвозвратно утерянному прозрачно голубому, коснулось земли. Поглотившая его печаль, словно чернила гигантской каракатицы, потекли во все пределы крошечного затерявшегося среди бесконечных суровых сопок города. Я сижу, смотрю в окно, и вижу, как под каплями дождя, ища убежища, мечутся беспокойные чайки. Сквозь навалившееся уныние в сознание проскальзывает легкое недоумение, как удивительно похожи движения этих птиц, взмах крыльев – толчок, взмах – толчок и снова, и снова, один за другим бесконечной вереницей повторений, невольно начинаешь задумываться: неужели вся жизнь состоит из одинаковых взмахов и толчков. Заскучав, опускаю взгляд чуть ниже, вот квадратные измазавшиеся в гудроне макушки пятиэтажных зданий… Закрытые окна квартир…
Мысленно сравниваю людей с чайками, которые так же уверенно, с некой едва уловимой гордостью спускаются с сероватых небес на асфальтированную землю. И вот уже вместо парящих птиц я замечаю силуэты снующих туда-сюда людей, прячущихся под зонтами от назойливых капель дождя, дарящих осеннюю прохладу, граничащую с настоящим холодом, и отнюдь не приятную сырость одежде. Вот идёт молодой мужчина, держащий в руках чёрный зонт и небольшую сумку-сундучок, быстрая походка, легкая неопрятность, о которой говорят неправильно застёгнутые пуговицы пиджака и взъерошенные волосы, быть может он проспал на работу и в спешке отбросил ставшие такими пустяшными заботы о своем внешнем виде. Вот он пригибается, уступая место мокрым листьям так нелепо выросшего на его пути дерева. И окончательно пропадает из моего поля зрения. Его место заняла маленькая девочка. Она явно торопиться в школу, о чем говорит висящий за её спиной портфель. Маленькая школьница, как и все прохожие несёт разноцветный зонт или же зонт несёт её, а она, отчаянно цепляясь за его скользкую ручку своей ладошкой, пытается удержать непоседу словно проказливого щенка. Приседая в затейливом реверансе перед уже знакомым мне деревом, она проходит дальше, и я не знаю насколько долго продлиться её путешествие. На смену ей приходит бабушка, становясь новым объектом моего наблюдения. Я приникаю к мокрому окну, почти касаясь холодного стекла кончиком носа. Да, без сомнения, она что-то ворчит себе под нос, пытаясь, как и все её предшественники обойти неудачно поселившееся так близко к тротуару зелёного гиганта. Но возраст даёт о себе знать, и они какое-то время смотрят друг на друга — старый клен и старая женщина. Становиться немного жаль примостившееся растение, его все сторонятся и даже если кто-то протянет руку к подсохшему листочку, это будет всего лишь мгновением в его неторопливой полной загадок жизни.
Люди шли и шли. Такие для себя не похожие они сменяли друг друга, не подозревая, что являются лишь мазком в картине, где старый могучий клен и пытающиеся уединится на трепещущих листьях промозглые капли осеннего дождя из последних сил цепляются за свои гаснущие надежды.
Такой знакомый и родной уголок мира за моим окном постепенно терял свои очертания, превращаясь в большую серо-чёрную кляксу, которую кто-то небрежно поставил на белом листе бумаге. Под опьяняющим влиянием внезапного нахлынувшего раздражения я хватаю куртку и выбегаю на улицу. Я бегу и мои ноги, не повинуясь слабеющим доводам рассудка, воспроизводят свои незамысловатые движения все быстрее. На меня падают и тут же встраиваются в предательски податливую ткань одежды обжигающие капли дождя, но я их не замечаю и бегу… Люди идут вперёд и назад от меня, влево и вправо… Вокруг меня серые, уснувшие вечным сном здания и асфальт, такой ужасающе мокрый, шипящий под колесами тесных машин, извивающийся словно гигантская механическая змея в безумном удушающем танце…
И вдруг – я падаю, колени ноют от боли… Я открываю глаза и неожиданно для себя утыкаюсь взглядом в желтоватый песок. Почему-то в памяти всплыли старые бабушкины часы с кукушкой. Странно. Пытаюсь отдышатся. Холодный влажный ветер щекочет гортань. Ловлю себя на мысли что запах довольно приятный. Смолисто-горьковатая хвоя и сладковатый вереск.
— Ку- ку, ку-ку…
В недоумении смотрю по сторонам, бред какой-то, чувствую себя Алисой из сказки Льюиса Кэрролла.
Мало-помалу, уставшие от непредвиденной гонки мышцы, начинают повиноваться, позволяя встать. Отряхивая руки, замечаю на прогнувшейся до земли ветке старой ели кукушку. По-хозяйски, но в то же время с неподдельным любопытством пичуга разглядывает внезапно нагрянувшего гостя. Я, непрошенный чудаковатый пришелец, в её взгляде не нашел ни осуждения, ни злости, ни высокомерия. Только подкупающее своей искренностью любопытство. Казалось она спрашивает: «Ты кто? С чем пожаловал?».
Хрустнула ветка и моя пернатая собеседница, взмахнув крыльями и так и не получив ответа, скрылась, оставив меня наедине с моими мыслями.
Я шёл, под нестройными лучами робко выглянувшего из-под выдохшихся облаков солнца. Постепенно сужаясь дорога уступила место тропинке, которая, в свою очередь, тоже исчезла под мягким ковром серого мха, уютно расположившегося на округлой вершине. Вымытая до блеска сопка чем-то напомнила мне большую соседскую псину, радостно отряхивающуюся от излишней влаги на зазевавшегося хозяина. Я улыбнулся.
Глядя на оставшийся позади город, я понял: что-то безвозвратно изменилось.
