Мятная паста помогает чувствовать себя живым человеком. Как бы мне сейчас хотелось встать из-за письменного стола, собрать самые нужные вещи: дюжину пар белых носок, зубную щетку и легкую удочку в твёрдый, светло-коричневый чемодан с ручкой наверху и уйти до рассвета. Летние ночи очаровательны. Запах любой из них удивителен. То и дело вскакивая, тревожа свою до сих пор неспокойную ногу (спорт-дело, захватывающее), чтобы в очередной раз усомниться в своём обонянии. Своими жалкими попытками осознать всё, что пробуждает во мне этот запах, я только сильнее смешу лето. К четырём утра оно не в силах больше сдерживать стихийные толчки удивления, берущиеся прямо из живота (вероятно, в районе подпупка), взрывается громким, добрым смехом – росой. И если застаёт меня далеко не под одеялом, мочит ноги и, наполняя грудь свежим дыханием, выпрямляет спину. Частенько забываю про осанку, а зря.
Летняя ночь пахнет рыбалками, на которые мы с отцом ездили, когда я была младше, а он моложе и когда рыба ловилась, стоило только очень захотеть, ну, или договориться с бурым, но очень приятным в общении дождевым червём. Дождевые черви – единственные насекомые, которые не вызывают во мне отвращения, испуга или равнодушия. Я люблю их. Как говорится, любишь рыбачить, люби и семечки с привкусом червей. До сих пор помню этот вкус – солёный. Пачка с семечками чаще красная, ногти коричневые (отрывать со дна баночки самых благодатных и здоровых партнёров – это вам не хухры – мухры), я счастливая. Подъём в пять утра, варка перловки, которую нельзя есть («Настя, ну, это же для рыбы!»), наше общее, я бы сказала, даже тайное дело, не касающееся никаких женщин (кроме меня, естественное) и младших братьев, делало меня действительно счастливой. Со временем, кроме того, что мы стали реже ездить и отдалились с отцом, ничего не изменилось. Я по-прежнему дружу с червями, создаю оппозиционные партии местной рыбе и люблю отца. Я, как семилетняя девчушка, по-прежнему радуюсь вечерним проверкам снастей и своей неувядающей вере в новое утро.
Летняя ночь пахнет моей лучшей подругой, спокойствием, пониманием. Летом, с шестого на седьмой класс, она сказала, что переезжает с родителями в другой город. Сказать, что я была чертовски зла на неё, её родителей, стечение обстоятельств и звёзды, которые сложились не так, как мне хотелось, значит, ничего не сказать. Стремительно сбросив трубку после слов о грядущих переменах, мне стало ужасно жарко и жалко себя. Я была эгоистична (не знаю, изменилось ли что-нибудь с тех пор) и, вероятно, в горячем поту/бреду. Перезвонила и впервые ощутила, что теряю ощутимую, заполненную своим же кислородом и своими же красными тельцами часть организма. Дружба – дело серьёзное, а меня нарезкой ветчины на обеденный стол жизни! Мы, как это часто бывает, обещались друг другу в верности и периодичности звонков. Возможно, если очень постараться, я вспомню имена всех кур её бабушки, о которых она мне рассказывала в первые недели нашей разлуки. Помню, в особенно беспроисшественные дни мы довольно исчерпались. Начался учебный год, а, значит, новые русла обрели реки на картах наших судеб. Мы, бурля и пенясь, как молодые жеребцы в чистом поле, потекли в разные, не затрагивающие серые камни друг друга, направления. Замолкли. Забылись. Забыли. Попытались забыть. Но, в конце концов, где бы ни было моё второе легкое, первое ухо или пятый палец, считая как англичанин (т.е. начиная с большого и заканчивая мизинцем), всё моё остаётся моим и со мной. Через год, полтора застуженная количеством параллельных событий луковица нашего тюльпана – дружбы вдруг пробила почву между нами и между городами. Дни августа с восьмого на девятый класс два киномана провели, пытаясь убедить друг друга в том, что сон для слабаков, одним глазом спя, другим нарушая законы физики и здравого смысла. Три дня, проведенные вместе, заняли почетное место на деревянной полке лучших моментов. Летние ночи пахнут спокойствием, потому что мы вовремя посмотрели в глаза. И себе, и правде.
Летняя ночь пахнет свободой. Беспорядочно не спя, внюхиваюсь и все ещё ощущаю на пупырышках своего розового языка дни, тающие, как яблочный фруктовый лёд за двадцать рублей, когда мне не довелось по-настоящему вляпаться в проблемы, влюбиться, т.е. Чудное было время. Я скучаю по нему. Скучаю по дням, когда мне просто хотелось пить воду и прыгать весь день, как заведённая. Скучаю по дням, когда мне хватало себя. «Свою постылую свободу…» — провозглашал Онегин, «Свою постылую свободу..!»- провозглашала я. Теперь я всего лишь изнываю от боли и прячусь в тенях деревьев с большой кроной и необъятным стволом. Природа лечит. Ветер обдувает порезы, росинки заполняют трещины, солнце горячей, родительской рукой гладит по голове, помогая заснуть, окропляет и обрамляет лицо веснушками. Дыхание восстанавливается, сбавляет обороты. Засыпаю. Засыпаю и вижу много-много, практически необъяснимых снов, которые по подъёму обязательно захочу понять. Думаю, сны – это очень важно и странно, что люди недооценивают их значения. Совсем недавно вот мне приснилось, что в одной из квартир многоэтажки с множеством лестниц у окон я принимаю роды у слона. Разве не чудно? Только вот яйца у моего серого друга почему-то оказались черепашьими. Большими черепашьими яйцами, которые выносил слон. Глупо игнорировать такое важно послание. Хотя, может быть, я просто сильно нервничаю насчёт своих домашних черепах, которые вот уже не знаю, сколько в предродовом состоянии. Несколько месяцев в предродовом состоянии и не рожают! А я ведь уже все черепашью педагогику слева направо исколесила и была бы замечательной бабушкой! Скоро со своим хомячком в колесе колесить буду, надо же как-то стресс снимать. Вновь меня к чертовой бабушке отнесло в рассуждениях о вечном (хомячке и яйцах, т.е.), ну, да ладно. Просыпаясь же под этим кронистым деревом, мне становится легче, но с каждым разом подобной терапии чувствую, что просто опустошаюсь. Пытаюсь притупить чувства, но, на самом деле, притупляю себя. И снова и снова возвращаюсь к этому дереву и снова и снова просто хочу спать, просто хочу ничего не чувствовать. Обычно когда человек заболевает и доводит до критического состояния своё состояние, чаще всего приходится что-то удалять. Будь то печень алкоголика или легкое курильщика, неважно. Так почему бы не начать удалять что-то более дельное? Сердце, к примеру. Думаю, это могло бы вылиться во что-нибудь более стоящее, чем лишение человека аппендикса. Второй хоть под семечки использовать можно, а первое? Тьфу, на него! Но сколько бы ни паясничала, сколько бы ни злилась на себя за то, что проворонила свободу, сколько бы ни пряталась во снах, в конечном счете, рано или поздно мне придётся встать на ноги, чтобы снова быть сбитой. Наверное, в этом неугомонном подпрыгивании после каждого удара и заключается некий смысл бытия. Удар, падение, подъём. Удар, падение, подъём. И так до бесконечности.
Летняя ночь пахнет тёплой буханкой хлеба и голосами птиц. Я лью молоко по стенкам стакана, пока птицы за окном разливаются в говорах, которые мне пока не очень даются. Бывают такие моменты, когда случайно, неосознанно замерев на полу у открытого окна, не можешь подняться, пока хотя бы примерно не начинаешь чувствовать вкус травинок на губах и запах жёлтого поля в носу, над которым летал один из пернатых собеседников. «Я видел, как море прощается с весной, обдавая его тёплыми объятиями и мокрыми поцелуями» — скажет один из них, «А я пил воду из родника высоко в горах, пока тот полнился расчувствовавшимся снегом» — ответит второй. И оба они так вольны и молоды, что слёзы, горячие, как только что испеченная буханка, охлаждая поверхность глаза, рождаются и тонут в стакане молока, закрепленного в руках. У меня текут слёзы, но мне ни капли не стыдно. Касаюсь щёк и обжигаюсь. Так выглядит счастье? В вольности ли, в молодости? В чем обитает эта причудливая материя и как её найти? Никак. Лишь почувствовать.
Летняя ночь пахнет временем. Она сочетает в себе сегодня и завтра, пятницу прошлого июля, и понедельник будущего октября. Сочетает моего прадедушку и мою правнучку (если у меня, конечно, будут дети), гражданина страны, которой больше нет и гражданина страны, которая еще не появилась, динозавров и пришельцев, которые обязательно когда-нибудь подружатся с землянами. Эта летняя ночь умудряется сочетать в себе тебя и меня. Представляешь? Как жалко, что тебе думалось, что это невозможно. Как жалко.
Вот и рассвет. Из моего большого окна через мои замечательные очки видно все зелёные, живые листочки, свисающие над забором из кирпича. Я ещё не ложилась, а небо уже потягивается в предвкушении нового, совершенно уникального дня, которого ещё никогда не было и никогда больше не будет.