XI Международная независимая литературная Премия «Глаголица»

1

Темная влажная нора. Я просыпаюсь в земляном доме — сзади глухим веянием идет белый свет, а впереди на подстилке из сена лежит рыжее существо. У его брюха сопят черные комочки. Я легонько трогаю одного из них – тот, недовольный тем, что кто-то потревожил его сон, пищит, переворачивается розовым пузом. Мать фыркнула мне. Совсем изнеможенная от недавних родов, открыла свои усталые глаза. Янтарно-желтые, нуждавшиеся во сне, они глядели на меня, поблескивая на мутно-белом свету. Она медленно мигнула, потянулась и положила голову на хрустящие сено, прикрыв его лапой. Это моя подруга, а возле ее брюха лежат наши дети. А я … их отец? Отец…

Во мне пробудилось чувство непомерной ответственности, будто жаром прокатившееся с головы до кончиков лап. Я выбежал на улицу…

Влажный весенний день. Зеленая трава уходила раскидистым полем в даль горизонта, солнце светило ярко, от него спасали большие кучерявые облака, медленно плывущие по небу. Сзади был лес, в основном усеянный березами, дубами и кленами, меж них можно было встретить пышные кусты дикой малины, крохотные кустики земляники, а ближе к болоту, где начинал царствовать мох, кусты черники. Воздух был чистый. Я вдыхал его много раз. Вдох… Выдох… Вдох… Выдох… И каждый раз в нем не оказывалось ничего лишнего: лишь тепло солнца, шелест листьев и голубизна неба. Этим можно заниматься часами. Просто вдыхать и выдыхать…

Но нет! Моим щенятам нужна еда: свежее, напитанное энергией молоко, а его может дать мать, пообедавшая сочными кроликами или дюжиной мышей. Да, мышей…

Внезапно шорох. Кто-то выскочил из-за кустов. Недалеко, совсем не далеко. Лапы вжимаются в землю, уши торчком, выпрямляются в направлении звука. Ждать… Правее. Нет, нет, еще правее. Уже левее… Вот оно! За березовыми стволами, рядом с забором, там неподалеку невинно щиплют травку кролики. Я подбегаю поближе. Они прыгают с места на место, пытаясь найти траву посвежее. Еще ближе. Уже видны их коричневые глаза, черной бусинкой отблескивает зрачок. Если незаметно подобраться сзади… Да, да, сзади, тихо переставляя лапы метр за метром. У них не будет шанса.

Медленно… Вот так, медленно. Я тенью пробегаю за кустом. Вот и они. Прямо передо мной. Мой нос сходит с ума от сильного запаха крольчатины. Нет. Без резких движений. Правая, левая, правая… К огромной досаде, одна из моих лап ступает на сухую ветку, раздается треск. Кролики насторожились, их серые ушки вздыбились, розовыми раковинами, будто глазами, начали обследовать территорию. Я поднял лапу. Между мной и добычей оставалось менее пяти метров. Внезапно один из кроликов обернулся и посмотрел на меня. Мы смотрели друг другу в глаза. Круглые глаза жертвы и острые глаза хищника встретились. Либо стой на месте с поднятой лапой, либо беги и хватай. Мое тело начало инстинктивно раскачиваться. Кролик задергался, на его спине вздыбилась шерсть, от серой шкуры начало веять страхом. Левая лапа уже подтягивалась к земле. Выпад.

Молниеносно кролик начал бежать, его собратья бросились врассыпную. Десятки подобных ему пытались спастись, образовывая волну из свежей крольчатины. Но у меня была цель. Она приковывала взгляд, я смотрел на ее круглый хвостик. А она бежала. И бежала так быстро, что пробивала землю под собой, а ее крупицы летели мне в морду. Но сдаваться нельзя. Не здесь и не сегодня. Я – хищник, она – жертва, таков закон природы. Я был рожден, чтобы ловить и грызть, она — чтобы жевать и бежать. Последний рывок. До ее пушистого тельца оставалось совсем немного. Пару метров…Лапы будто сами начали меня нести, челюсти разжались, оголив острые зубы. Один метр! Впереди был деревянный забор. Ей придется свернуть! Но куда?.. Задняя пара лап воткнулась в землю. Передняя скользнула по траве. Челюсти сжались. Зверь был пойман.

2

Вскоре наступили жаркие времена. Июнь полноправно вступал в свои права: дни становились длиннее, теплые лучи солнца реже покидали кроны деревьев, жизнь начала бушевать в нашем месте. Среди черной шерсти у щенят начала проглядывать рыжина, а спустя еще пару недель их тельца, за исключением темных лапок, загорелись оранжевым цветом.

В последние дни охота шла туго. На днях фортуна совсем отвернулась от меня. Кролики никак не хотели попадаться. Охота, в целом, довольно сложна. Основные виды тактики, которые я использовал, – подкрадывание или погоня. Один из них требует терпения и точности тихих лап, а другой вид предполагает высокую скорость, ловкость и выносливость.

Вчера я весь день гонялся за ушастыми. Мне выпал шанс порадовать своих малышей свежим мясцом. Я аккуратно спрятался в кустах за кроличьей норой. Не меньше дюжины серых комков перепрыгивали с места на место, щипая траву. Я тихо подкрался к одному из них. Оставалось метров десять, но один из его собратьев вздернул голову вверх, зафыркал носом и огласил всех в округе о пришедшем хищнике. В ту же секунду стоящий предо мной кролик оттолкнулся от земли своими мощными задними лапами и устремился вперед. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним. Я бежал, заострив внимание на жертве. На этот раз мы оказались на почти открытом пространстве, из-за чего мне некуда было его загнать. Каждый раз приближаясь на расстояние прыжка, он резко менял траекторию своего движения. Но я заметил небольшой холмик, он зеленым горбом возвышался над плоской землей. Вот он, мой шанс. Я делаю усилие и почти сравниваюсь с травоядным, начиная задавать нужное мне направление. У него не остаётся выбора, он начинает бежать прямо к холму. До холма остается совсем чуть-чуть. Еще! Мои мышцы получают всплеск энергии. Резкий выпад… Ничего. Все, что я смог сделать, так это лязгнуть зубами у головы зверька.

В этот раз кролику повезло больше, чем мне: он пробежал еще несколько метров после того, как я остановился, и, уверенный в безопасности, обернулся, ехидно смотря мне в глаза. Серая шкура понимала, что мне нет смысла бежать за ним дальше, он, как и его собратья, будет несколько часов на чеку, и мне придется ждать, пока кролики расслабятся и потеряют бдительность. Энергии после погони оставалось мало, а учитывая, что я не ел уже полтора дня, лишь изредка перекусывая крупными жуками, мое тело обнищало от нагрузки.

Но останавливаться было нельзя. Мои щенки тихо скулят, ожидая пищи. А и без того уставшей матери приходится их успокаивать и смотреть, чтобы они не сожрали друг друга. Единственное, что я могу себе позволить, так это легкую пробежку по местности для высматривания добычи. Именно в такие моменты понимаешь, что у природы нет любимчиков.

Уже третий день мне не удавалось принести ни одного хорошего кусочка пищи домой. Кролики стали умней, начали учиться на ошибках своего ближайшего окружения. Они проявляли настороженность, услышав хоть малейший шорох, треск палки или дуновение ветра, сразу поднимали свои длинные уши, оглядывали ими все вокруг, а глазами, которые вытаращивались на испуганной морде, не пропускали ни одного метра зеленой лужайки, деревца или безобидного куста. Их недавно появившаяся сообразительность вкупе с моей истощенностью могли привести к смерти лисят, которые высасывают из груди заботливой матери последние капли молока. Мне становилось дурно, когда в голове представлялось усталое лицо моей подруги. И именно поэтому я решился пойти в лес.

Он встретил меня небольшим количеством стволов берез и молодых кленов. Но чем дальше в лес, тем деревья становились все больше, шире и раскидистей. Несколько раз я обвивал мощные стволы долгожителей этого места, ничего не находил. Однако упорно продолжал идти и идти. Еще дальше начинал активно расти мох, запахло влажностью, значит, рядом болото. И вдруг я услышал писк. Множество писков. Я побежал на звуки.

Это оказалось гнездо куропатки. Спрятанные в ямке из мха и с подстилкой из сухой травы, в нем пищали девять птенцов. Маленькие, светлые, с коричневыми пятнами на перьях и, будто наконечник стрелы, смотрящий в ту же сторону, что и клюв, большое, того же цвета, что и маленькие пятнышки на перьях, пятно, окаймлённое тонкой черной полосой. Издалека они могли напомнить взрослого воробья. Отлично. Наконец-то мне улыбнулась удача. Шесть птенцов я отнесу в нору, а троих съем сам, чтобы поддержать ослабленное тело.

Но вдруг что-то сзади с криком налетело на меня и начало клевать по голове. То оказалось мать этих выводков. Она рьяно отбивалась ударами острого клюва. Пару раз она даже засадила мне в нос. Я, собравшись, схватил ее за горло. Но она продолжала клевать меня в морду, к тому же била крыльями, размахивая ими взад-вперед. Все, что мне удавалось видеть, это налетающий клюв птицы. Но я сжал челюсть сильнее – мать-куропатка закричала еще громче, ее крылья начали хлестче бить меня по морде. В конце концов я принялся мотать головой из стороны в сторону, подпрыгивать и бить ею о землю. Жертва начала утихать. И я сомкнул пасть настолько сильно, насколько смог…Она замолкла…

Во рту скопилось немного свежей крови. Она придала мне сил. Я аккуратно положил добычу на камень. Та раскинула безжизненные крылья, шея упала вниз, а с нее тонким ручейком лилась красная жидкость. Я посмотрел на птенцов. Они сжали головы, скомкались покучнее и затихли. Их крошечные черные глазки смотрели на меня. Возможно, видя, как с моей морды течет кровь, а совсем рядом с ними лежит труп их приконченной матери, они должны были затаить гнев. Но я чувствовал лишь страх, сверху донизу заполонивший их маленькие тельца. Один из самых древних страхов в мире – страх перед хищником. Осталось решить, что делать с ними. Свою добычу я отнесу домой, пусть лисята с их матерью поедят досыта, а мне… Мне ведь тоже нужно есть… Я с закрытыми глазами приблизился к птенцам. Чем ближе была моя морда, тем сильнее они начинали паниковать. Пара даже попыталась обойти меня. Но у них все равно бы ничего не получилось. Еще ближе. Кто-то из птенцов начал пищать. Я сделал резкий выпад и сомкнул челюсти – писк прекратился. Та же участь ожидала остальных.

Я взял в зубы куропатку, надежно сжал ее в пасти и побежал обратно. В норе меня ожидало оголодавшее потомство, уже трое суток не евшее даже кусочка мяса. Наконец я добыл им еду, выполнил свой отцовский долг. У норы меня встретили радостным повизгиванием. Я положил тушку у входа. Мать забрала ее и, поев немного сама, дала щенятам на растерзание…

Наступил поздний вечер. Солнце, сгорая оранжевым, клонилось к закату, окрашивая облака и небо в розовый цвет. Ветер стал прохладнее, благородно охлаждал мое перегретое тело, за что я ему был весьма признателен. Вскоре туман густой пеленой уже оседал на зеленых горках, траве, в которой заканчивалось дневное гудение. Жужжащим пчелам и порхающим бабочкам на смену пришло стрекотание сверчков и кузнечиков.

Моя подруга вышла из норы и нежным лизанием в измученный нос отблагодарила за добычу. Она примкнула своим телом к моему, и мы легли на траву. Апельсиновый круг ушел за горизонт. Стемнело… Я, потянув усталые лапы, зевнул во всю пасть и заснул…

Глубокой ночью меня разбудил какой-то шорох в кустах. Я поднял голову и прислушался, снова шорохи. Что-то яркой точкой ушло в даль леса. Тишина. Моя подруга сонными глазами окинула меня вопросительным взглядом. Я помотал головой, и она опять заснула. Еще немного я глядел в темноту кустов. Тишина, иногда прерываемая трелью кузнечика. Поняв, что опасность миновала, положил голову на скрещенные передние лапы и заснул. Но чувство опасности отзывалось во мне всю ночь.

3

Вот и пришла пора выйти из провонявшей и душной норы. Светлый туннель, заканчивавшийся белой стеной, манил каждого из лисят, и некоторые, смеясь, пытались даже выйти за пределы своего земляного дома, но их тут же встречал рык матери, и их смелость утихала. Однако настал момент, когда мать сама начала понуждать детенышей выйти из укромного местечка, подгоняя их в спинки носом.

Первый выбежал Пятноухий – самый сильный из тройни. Солнце тут же встретило его яркими лучами, и он от непривычки жмурился, но героически продолжал идти вперед. За ним пошли отставшие двое щенят. Впервые они почувствовали своими нежными подушечками лап свежую траву, оценили редкие порывы прохладного ветра, скользящего в шерстке и первую попытку добычи. Несколько репейниц порхали ярко-оранжевыми крылышками возле россыпи цветов. Пятноухий сел на месте и начал наблюдать за движением не известного до этого момента ему существа. Но долго усидеть он не смог. В нем проснулся охотник. Переминаясь с лапки на лапку, пока еще неуклюже, он подбирался к ни о чем не подозревающим чешуекрылым. Они паслись на одуванчиках. Подойдя поближе, можно было заметить переливающиеся от салатового и зеленого до желтого на солнце глаза. А из маленькой головки торчал тоненький хоботок, опущенный в яркую чашечку цветка. Пятноухий прижался к земле, готовясь к прыжку. Аккуратно… Короткие шажки… Он решился прыгать. Раз!.. Неудача. Бабочка и ее сестры вспорхнули вверх и полетели вдаль, как ни в чем не бывало. Впервые Пятноухий почувствовал тихое раздражение, еще более сильное, чем то, которое он испытывал, когда его младшие братья пытались начать есть, не дожидаясь очереди.

В это время второй лисенок, самый младший, остался топтать траву вокруг норы, а третий пошел к лесу. Его манили множество высоких, кажущихся недостижимыми, деревянных столбов и густые кусты малины с мелкими ягодками, словно стеной выстраивавшихся вдоль лесного пространства. Рысцой он подобрался к кустам, встал и начал осматривать зеленую стену. В ней были дыры, через которые можно было видеть нечто очень интересное. Что-то темной полосой двигалось, таская кусочки опадшей листвы или хвойных иголок, от дерева к дереву и уходило в глубь леса. Лисенок попробовал пройти через зеленую преграду. Сначала правой лапой толкнул куст. Ничего. Затем чуть сильнее. Но куст просто шелестел от удара, очень быстро затихая. Теперь он потянулся в него мордой, пытаясь протиснуться сквозь упругие ветки. Но мелкие шипы заявили о себе, и щенок тут же высунул голову. Надо что-то делать… Пройдясь немного, он нашел небольшую щель, через которую возможно было протиснуться. Еще одна проверка лапой. Снова ничего. Отлично.

Он начал пробиваться, засунул голову, потом правую лапу, затем левую. И, когда мордочка уже выглядывала с другой стороны, щенок застрял. Он обернулся, попробовал пошевелить тазом, но куст никак не хотел его отпускать, к тому же кололся шипами. Его это злило, и он подключил передние лапы. Потом начал вертеться и сделал кувырок вправо, после куст ослабил хватку, и лисенок упал на землю. Куст еще немного пошатывался, а затем стих. Лисенок, обрадованный спасением, запрыгал перед ним, показывая свою влиятельность. И вот теперь он может пойти на тропу ходячих листочков и иголок. Но как только он пробежал пару метров, сверху на него прыгнула мать. Строгим взглядом она показала лисенку идти назад, но тот так не думал. Он продолжал идти вперед, настороженно смотря в глаза матери. И как только лисица оказалась за его спиной, она подхватила его за шкирку и понесла его обратно на луг. Лисенок недовольно поскрипывал, но мать фыркнула, и тот замолчал, признавая ее авторитет.

Я как раз закончил охоту, неся в своих зубах пару крольчат, болтающихся на ушах. Как всегда, лисята были рады еде. Первым в нее вцепился Пятноухий, грызя нежное мясо беленькими клычками, периодически разрыхляя его лапкой. Остальные терпеливо ждали своей очереди. Но лесной исследователь начал приближаться к тушке сбоку. Пятноухий остановился и начал раздражённо рычать сквозь стиснутые зубы. И когда его брат оказался непростительно близко, Пятноухий разжал пасть. В его слабом рычании начало переливаться кряканье, а затем, видя, что тот не останавливается, накинулся на него и укусил за правое плечо. Покуситель на добычу отскочил в сторону и, скуля, обиженно повернулся к Пятноухому спиной. Пятноухий продолжил трапезу. Но вскоре закончил, и остальные смогли отведать свежепойманного мяса. Мы с подругой разделили второго крольчонка.

4

На следующий день я ушел на противоположную сторону леса, шел по тропинке, которая должна была привести к реке. Хвойных деревьев здесь было больше, чем в лесу, где я поймал куропатку (хотя это был один лес). Вскоре послышалось слабое журчание, оно свидетельствовало о том, что я иду правильным путем. Пройдя метров восемьсот, я оказался у крутого склона, внизу которого бежала река. Прозрачное холодное стекло уходило вдаль и худело в просвете между деревьями. Я пошел по течению и наткнулся на жилища. Деревянные хижины из бревен угрюмо стояли рядом, сверху на них была надета чешуя из бересты, а на некоторых были сосновые ветки. Почти за каждой хижиной был забор, защищавший огород, кучку кур или свиней, которые грели на солнце свое розовое брюхо, валяясь в грязи. Внезапно кто-то вышел, пнув ногой дверь, которая со крипом ударила, испугав свиней. Те завизжали и начали болтать копытцами, переворачиваться на спины, то и дело поскальзываясь на грязи.

— Где мое ружье?! – вопросительно крикнул дед.

Он был одет в серую растянутую майку, с выцветшим пятном на груди, в синие джинсы с развевающейся бахромой ближе к голени, в резиновые шлепанцы на босу ногу. У него были загоревшие дряблые руки, покрытые маленькими коричневыми родинками, кожа, сжатая шероховатостью, была похожа на кору дуба, напоминая о возрасте.

— Эй, старый, — послышался женский голос из огорода. – Да, достал ты со своим ружьем.

Мужчина нахмурился и указав в сторону голоса пальцем сказал:

— Если я узнаю, что это был опять твой Сашка, то ему несдобровать! Слышишь? Несдобровать!

Другая сторона ответила лишь недовольным цоканьем. Дед махнул рукой в сторону женщины, бурча себе что-то под нос. Он обернулся, и мы встретились взглядами.

— Пшел вон, черт рыжий, — всплеснул он руками. – Ух, я тебе щас!

Но я продолжал смотреть на него.

Он отвернулся и топнул возле свиней, чтобы они перестали так сильно хрюкать. Затем ушел в дом все еще бормоча проклятия. Дверь захлопнулась.

Это была вторая моя встреча с людьми за все время моих странствий по закоулкам моего сознания. Но вдруг я вспомнил про детенышей. Уже скоро должно было темнеть, и я решил пойти обратно к семье.

Пока шел, на меня находило необычайное чувство тревоги. Грохот. Выстрел огласил округу. Я еще сильнее заволновался и побежал домой, всей душой надеясь, что ничего дурного не случилось с моими лисятами или с их мамой… Я начал видеть луг в конце леса, как вдруг мне почуялось рычание там, за стеной деревьев. Я ускорился, мое тело несло меня настолько быстро, насколько это было возможным. Незаметно для себя лапы уже принесли меня на зеленую траву. Я оцепенел.

Два человека стояли около норы. Один, одетый в легкую красную футболку, махал ружьем, насмешливо разводил руками перед лисой. Второй стоял в стороне, скрестив руки у груди. Моя подруга встала в боевую стойку: лапы воткнуты в землю, нос сморщился, веки нахмурились, хвост прижат к телу, пасть раскрыта, оголены клыки. Она агрессивно рычала на них, спрятав за своей спиной вход в нору. Человек в красном начал разглядывать лису стволом дробовика. — Пум-пум, пам-пам, — он злорадно кривлялся, строил отвратные глазу гримасы. Из норы, прижавшись к земле, вышел лисенок. Парень в красном, завидев его, сказал другому: — Эй, Федь, у нее здесь выводки есть. Иди посмотри, – он указывал на испуганное рыжее тельце. Человек в белой майке и с кудрявыми черными волосами ответил отрицательно. — Да, давай, — в красном подтолкнул его дулом ружья. — Не хочу, -ответил кудрявый. — Ой, че ты, как маленький? – на его лице сморщилась гримаса отвращения. – Ладно. Тогда смотри.

Он начал приближаться к лисенку. Мать еще громче зарычала. — Ой, ой, — сделал шаг назад, – боюсь, боюсь. Самка пытается спасти своего мелкого отбросыша. Посмотрите-ка, – расплеснул руками в стороны. Словно бейсбольной битой, взявшись за ствол, парень в красном взмахнул деревянным прикладом. Он влетел в морду моей подруге. — Па-ра-ра-ра-па-рам! Точно в цель! Рыжее тело отлетело на несколько метров и бревном упало на землю. Лисенок тут же рванулся к матери, но его остановил пинок. Он тоже упал. Начал кряхтеть, наморщив маленький нос. — Что-то не так? – спросил парень с ружьем. – Мать уже не поможет своему гадёнышу, да? Ну поплачь, давай… Вот так: плак-плак, — он принялся тереть кулаком возле глаза, изображая грустное лицо. Затем приставил дуло к тушке. Мордочка оказалась перед двумя дырками, уши прижались к голове. — Пора заканчивать, — прозвучало пронзительно.

Я налетел на человека с ружьем в момент выстрела. Вцепился ему в горло. Моя шерсть встала дыбом, но не от страха, а от безудержного гнева. Каждая моя мышца, каждая клетка, была пропитана яростью. Красной, разъедающей глотку этому ублюдку, яростью. Он начал кряхтеть, ударил меня кулаком. Множество ударов летело в меня, но я не отпускал, мои челюсти лишь сильнее сжали его шею. Он начал захлебываться в собственной крови. Его гортань начала хрустеть в моих зубах, поддаваясь сжатию. Он пытался кричать, но тщетны были действия умирающего тела, цепляющегося за жизнь. Я сжал еще сильнее. Весь гнев, всю свою неистовую ярость я обрушил на этот укус. Гортань хрустнула, словно сухая кора. Парень замолк…

Другой с ужасом смотрел на то, как с моей морды течет кровь. Злобным оскалом я показываю ему в сторону леса. Он, споткнувшись, изливая слезы, убежал, скрылся в листве. Гнев, наполнявший мои глаза, сменили тревога и волнение за близких. Я подошел к подруге. Она лежала и тяжело дышала. Она была жива! А это главное. Смутным взглядом она посмотрела на меня, не понимая, почему вся шерсть насквозь пропитана кровью. Но … жалобный плач. Скуление откуда-то слева. Я мигом метнулся туда. Мой малыш тяжело дышал. Из маленького живота тонким ручьем лилась кровь. Он едва шевелил лапками. Издав последний звук, замер. Я ткнул его носом. Ничего. Я не хотел верить в это.

Похрамывая, к нему подошла мать, обнюхала и жалобно посмотрела на меня, печально мотая головой. Два лисенка попробовали подойти к своему мертвому брату, но их встретило мое злобное рявканье. Они тут же убежали, начали испуганно смотреть на меня, находясь за спиной матери.

Я выкопал небольшую ямку в лесу, положил туда трупик, надежно притоптал землей. Уже во второй раз люди забрали моего близкого. Второй раз… В груди будто засела змея, извиваясь, выплескивала яд прямо в сердце.

Со стороны востока подул слабый ветерок. Небо заполнилось свинцовой ватой. Пошел дождь…