Если бы однажды у меня спросили: «Был ли ты хоть раз счастлив по-настоящему?», я бы сказал…
Мне кажется, в такой ситуации проще всего промолчать. И даже не потому, что не знаешь ответа, а лишь потому, что эта радость слишком личная. Когда самому себе страшно признаться в искренней гармонии и невыносимом восторге.
Даже не в том смысле, где ты наедине с собой, ведь никакая подобная интимность не сравнится с тем счастьем, которые мы так редко испытываем. Это чувство никогда никому не было подвластно: поэты выражали колоссально различные произведения, композиторы писали музыку с собственным пониманием того самого ощущения.
Чем же является это ощущение для меня? Честно сказать, я понятия не имею. Есть разные виды счастья, но это – самое что ни на есть секретное. Все его испытывают по-разному, и я не являюсь исключением.
Смогу ли я когда-нибудь вернуться туда? В то место, где мне было до изнеможения спокойно: звучал шум прибоя, над высокими фонарями пролетали буйные чайки, и не было никого, кроме нас двоих. В тот момент я тоже молчал. Да, как и при ответе на незаданный вопрос. Думаю, что слова были явно лишние. А мне и говорить не хотелось. Тогда чего же правда мне хотелось тогда? Наверное, я был бы рад взлететь к тем птицам, но не один. Я был бы рад отложить этот фрагмент моей жизни в памяти, зная, что его отложит еще кто-то. Я был бы рад остаться там навсегда, да и может это все у меня получилось? Этого я тоже не знаю. А у нас? Вместе, наверное, получилось бы. Даже если не случилось – я был счастлив.
Вероятнее всего, это и было для меня тем самым счастьем, о котором все кричат. Тем, что обычно люди оставляют в своей голове на многие тянущиеся годы, вспоминая в каждый холодный вечер с теплом. То, что каждый хранит в сердце.
Мне всегда хотелось считать, что моя улыбка должна была присоединиться к каждому сердцу, одаривая его радостью. Но тогда моя улыбка была занята единственным: самым большим, но легким. В конце концов самым настоящим сердцем в этом огромном и несчастном мире. Нет, я вовсе не считал, что дело в самой нашей планете. Дело было в той компании человечества, которая никаких улыбок вовсе не принимала, ни то, что к сердцу пыталась подпустить. Возможно, они чего-то боялись, но до сих пор точного ответа нигде нет. Все что я мог думать: «у них была на это веская причина».
Если ее и нет – я не имею полноценного права кого-то осуждать.
Та ситуация и была исповедью всей моей никчемной жизни. Моей истинной и правдивой историей, через призму которой точно можно было увидеть всего меня целиком и полностью.
Через все те ощущения, я, видимо, лучше узнал себя самого. Наверное, понял даже то, что долгие годы искал в укромных уголках своей души. Только это помогло мне успокоиться и восстановиться. От чего? Тоже не знаю.
Как можно понять – я всегда был, есть и буду человеком незнающим, глупым и неосознанным. С поведением, как у интересующегося миром ребенка. Я точно имел детскую натуру, это вам стопроцентно, гарантирую.
Почему же я всегда казался счастливым? Этого я уж тем более не знаю. То есть, я таковым и впрямь являлся. Может быть, я подстраивался под струю стойкого и беспокойного общества. Думал, что смогу угодить всем и всюду. Не получилось.
Вам когда-нибудь хотелось вернуться в прошлое? Не туда, где существовал первобытный люд или совершались великие открытия. А туда, где солнце ярче всего светило и были открыты абсолютно все дороги.
Одну дорогу я выбрал, но с точность не могу заявить, что счастлив. Этот мой путь всерьез казался мне всем. Что всегда я буду грезить только об одном и ни о чем больше. Я ошибался, но знали бы вы, как меня это обожгло и иногда обжигает до сих пор.
Все это можно было назвать погасшим вечным огнем: в этом всем — также случалось невозможное. Может быть, все это – настоящая магия и волшебство, но почему тогда я этого не осознал.
Я правда все понимал – даже чувства других. Но свои, к сожалению, не мог. Но важно ли было это понимание, в принципе? Думаю, что уже тогда оно не имело значение, как и мы сами.
***
На улице стояла довольно прохладная погода: дул сильный ветер, но то ли мысли, то ли чувства согревали Кьярваля в этот несчастный вечер.
Казалось, что он впервые начал что-то чувствовать. Словно в первый раз начинает ощущать собственное сердцебиение, которое, казалось, в данный момент было спокойно, как и он сам.
Кьяр окончательно погрузился в собственную голову. Мысли уходили в извилины мозга все дальше и дальше, глубже и глубже. Со временем к сознанию поступали отдельные фрагменты из жизни парня. Сначала все началось с будней, с ежедневной рутины, которая из года в год максимально наскучила юноше. С каждой новой мыслью приходила следующая, но только до тех пор, пока не всплыла та самая…
Та самая мысль, от которой тут же становилось легче. От которой ежесекундно излучалось самое что ни на есть родное тепло, согревающее его скромную душу.
В эту часть своего сознания Кьярваль возвращался иногда, ведь оно было для него слишком личным и дорогим. Он считал, что только это воспоминание «завяжет узелком на память». Только его навсегда оставит в недрах своей головы.
Чаще всего ему приходилось винить себя за то, что он витал в «таких» облаках редко. Кьярваль в очередной раз признавался себе, что хочет склеить осколки памяти. Вспомнить, ощутить, почувствовать. Хотя бы на секунду оказаться там.
Юноша запомнил одну единственную фразу с того самого дня. Вероятнее всего, именно она и отложилась в тайных уголках, именно она была для него всем. Брюнет понимал, что ничего не вернуть. Все закончилось еще давно, но тогда почему так сильно волновало? Неужели он был привязан настолько, что обычная проволока превратилась в железную цепь, не дающую сдвинуться ему с места.
«Море волнуется в нас», вновь и вновь повторял Кьярваль дрожащими губами, переходя на шепот. Ему было физически тяжело произнести это вслух. Это для него было равносильно либо любви, либо смерти – он так этого и не понял.
Тема любви казалась для него невозможной. То есть, может быть, он и любил, но взаправду ли? Что же считается проявлением любви?
Кьярваль считал, что если не можешь сказать дорогому человеку о своей любви вслух ,значит, ты действительно им дорожишь. Ведь так страшно зачастую быть искренним с тем, кто с тобой искренен.
С каждой новой секундой его сознание погружалось на самое дно, где ему уже точно никто и ничто не поможет. Все это – одна длинная и глубокая бездна, в которую он медленно и постепенно вваливался. Через силу проталкивался все дальше. Но хотел ли он этого сам? Было неизвестно. Кажется, что нет, но в его неоднозначной ситуации возможно было считать иначе.
Кьярваль был как все: никогда он ничем не отличался. Но все ближе узнавая его, можно было понять, насколько развита ранимая душа. Само значение его имени кричало о себе при любом общении с парнем.
Рутина его тревожила сильно. Он всегда находился в поиске чего-то нового и необычного. Старался, чтобы каждый новый день не был похож на предыдущий. «Если тебе что-то не нравится – то меняй это».
Поменял бы, если мог. Все равно всегда что-то вдруг шло не по плану. Ему хотелось управлять, но как править, если собой не владеешь?
Будь он ребенком, он бы прыгал по лужам, рассуждал вслух и даже вел бы себя подобающе. Теперь он должен был подавать пример, которого по сути не существовало. Общественные рамки – сущее зло.
Сейчас он был потерян. Кьяр начал воспроизводить всю свою пройденную жизнь в мельчайших подробностях, но в голову не лезло ничего, кроме единственной фразы. Прокручивая ее снова, с каждым новым звучанием цитаты, воображение рисовало разные картинки: утренний восход солнца, вечерний закат, пение довольных птичек, общение между дорогими друг другу людьми. Он видел это в жизни? Или может голова решила его разыграть?
Когда-то может и было, но прошло. Горело, но угасло. Но было больно даже от мысли, что все это никогда не повторится. Не воспроизведется снова, не проиграется, как поставленная пластинка. Будет существовать только на его памяти и нигде больше.
Больно всегда. В этот год он особенно чувствовал эти позывы. Боль ощущалась настолько сильно, что терпеть ее было дьявольски невыносимо. Но он терпел.
Кьяр осознал, что это конец, который должен прийти в этот раз окончательно. Позволить забыть ушедшее навсегда, что причиняло ему гораздо больше боли, чем через пару мгновений.
***
Море. Чистый берег, нежные тихие волны. Не было никаких лишних звуков, но все находилось будто под толстым слоем тумана. На песке сидело двое, которые абсолютно не думали, о чем говорят. Ни о построении предложений, ни о том, как это прозвучит. Им обязательно нужно было говорить …
«Знаешь, что ты мне скажешь, когда я смогу приехать к тебе? Или я к вам приду, и мы встретимся с тобой в мире печальных дней, желающих встретиться на море, бесконечных людей, которые будут тебя видеть вживую, а я буду рядом и буду любить тебя, как будто бы ты меня очень сильно любишь и будешь всегда рядом, смотря на твои глаза, твои теплые руки, которые будут у звучания волн».
Именно так это и звучало. Ни одного правила, ни одного знака препинания. Только набор связанных между собой слов. Нужно было разговаривать.
Считая все эти ненужные речи, они не слышали себя. Беседовали, но в суть диалога не влезали. Слышали, но не слушали. От этого всего бросало в дрожь. Испытываемое счастье не знало границ. Оно просто было сейчас вместе с ними двумя. Втроем.
Сердце начинало биться чаще. Кажется, улыбка не только смогла к нему присоединиться, но и даже приклеиться. Время совсем не ощущалось. Сколько уже прошло? Час, два, день, месяц, год? В любом возможном случае – это было неважно. Важнейшим был момент, который навсегда изменит обоих. Поменяет, влюбит, исправит.
Внезапно море забеспокоилось. Волны торопливо шли одна за другой. Их гребни ускорялись, заходя все дальше на песок. Двум безумцам пришла спонтанная мысль, которую они даже не обговорили: встали и побежали вперед, но уже молча.
В море стояли два человека. Два существа, два божьих создания, которые не могли жить в разлуке. Вода все также бушевала, небо накрыли темные тучи.
Они понимали, что пришел конец. Через секунду закончится все, что было раньше: все их чувства, эмоции, переживания. Понимали, что закончатся в первую очередь они. Перед глазами они видели разные картины, отличавшиеся сутью и своим сюжетом. Видели то, что хотели увидеть. Но также слышали дыхание друг друга: значит, были вместе. Значит, были рядом.
Один из героев видит приближающийся издали силуэт. Огромный настолько, что все забылось моментально. Кроме слов «Нас» и «Мы». Он видит кита: теплокровного, внушающего доверие и оказывающего защиту одним своим взглядом. Герой попытался присмотреться к нему, кит не смог бы приплыть к берегу настолько близко. Это была не галлюцинация: все было взаправду.
Млекопитающие встретилось с ним взглядом. Герой слышал одного, а видел другого. Из самых родных в мире уст прозвучала до боли знакомая фраза.
***
Вечер медленно перетек в ночь. Мысли все также не давали покоя Кьярвалю. Сейчас он чувствовал, что сидит не один, пускай рядом никого не было. Через пару минут он ощутил присутствие кого-то сзади. Он понял, что теперь это – самый настоящий конец его жизни.
– Твое последние слово? – снова прозвучит в груди знакомый голос.
– Думаю, что такое слово еще не придумали, – неожиданно сдержанным тоном произнес Кьярваль.
Рука приходит в движение. Палец нервно скользит по спусковому крючку.
Теперь точно конец.