XII Международная независимая литературная Премия «Глаголица»
Уже трудно припомнить те блаженные ночи, когда можно было услышать мелодичные песни ночных птиц или стрекотание жуков в полях. В эти тяжёлые времена воздух всегда был наполнен то оглушительным грохотом бомб, то пронзительным свистом пуль, то надрывистым рёвом самолётов. К тому же времени на наслаждение симфониями природы совсем не было.
Раненые попадали в госпиталь по одному, по двое, а иногда и целыми группами. Истерзанные осколками, обгоревшие до черноты, с запекшейся кровью и выражением немого ужаса на изнеможённых лицах, они все нуждались в лекарствах, заканчивающихся всё быстрее и быстрее. Врачи и медсёстры же, несмотря на изнурительные дни, проведённые на ногах, старались сохранять спокойствие и с заботой относились к тем, кто нуждался в этом больше всего. Они промывали гнойные раны, вправляли раздробленные конечности и вывихнутые суставы, лечили лихорадочный жар. Всё это почти всегда происходило при молчании, лишь иногда тихие слова сожаления мелькали среди мучительных стонов больных.
Одним прохладным августовским вечером в госпиталь доставили очередного пациента, юношу лет так двадцати пяти, без сознания, всего в саже и в одежде, прилипшей к коже от крови и огня. До последнего он отбивался от врага, сидя в пылающем танке. Санитарки, пока несли его на освободившуюся койку, всё ахали и охали не то от искреннего сочувствия, не то от омерзительного вида и запаха обожжённой кожи.
Пётр Дмитриевич, немолодой ворчливый медик с усталыми глазами, определённо видавший немало оборвавшихся судеб и оттого забывший про стыд от собственных жалоб, недовольно вошёл в палату и сразу же принялся бурчать что-то под нос.
Помимо него, никто не смел возмущаться на рабочем месте, ведь любой медик считал, что ему необходимо оставаться непоколебимым, иначе армия падёт раньше достижения победы. Да и не хотят солдаты с контузией и ампутированными конечностями выслушивать проблемы врачей, почти не видавших картин боя. Но Пётр не был таким. Всё его существо противилось сокрытию недовольства, и поэтому он говорил, едва шевеля седыми усами, обрабатывая и перевязывая страшные ожоги: «Нехорошо… Нехорошо…».
Все врачи знали, что значит эта фраза. Пациент безнадёжен.
«Надо же было ему геройствовать в свои годы? Молодой совсем, а теперь, если доживёт до выписки, получит медаль и травму на всю жизнь! Лучше бы такие вовсе не шли воевать, только зря марлю тратим», — продолжал Пётр, разматывая моток бинта. Предпоследний.
Ситуация с поставками медицинских принадлежностей была катастрофической. Новые бинты — редкость, обезболивающие — по каплям. Врачи понимали, что каждый новый день — это битва не только за жизни солдат, но и за надежду на перемены, на светлое завтра, которое так долго откладывалось. Значит, бездействовать было нельзя. Один провал, одно упущенное мгновение- всё могло стать причиной ужасающей потери.
Врач окинул суровым взглядом палату и, убедившись в том, что все в относительном порядке, направился в коридор. Много кто ещё нуждался в лечении.
Спустя несколько дней юноша скончался. Развилось воспаление лёгких вследствие отравления угарным газом. Это не было редкостью, и столь опытный врач, как Пётр Дмитриевич, так и забыл бы про этот случай, если бы вскоре не объявился командир того юноши, крепкий мужчина с широкими плечами и обветренным лицом. Его грозный вид вызвал испуг у окружающих, однако даже нахмуренные брови не могли скрыть большого сожаления солдата при виде мёртвого подчинённого.
«Митька это. Совсем недавно к нам перевели. Хороший был мальчик, добрый. Когда понадобилось сопроводить конвой с оборудованием до вас, он самый первый попросился, очень хотел врачам помочь, раньше же сам мечтал людей спасать, грезил о белом халате и клятве Гиппократа».
Дальше Пётр не слушал. Его взгляд, тяжёлый и задумчивый, был прикован к солдатам, осторожно заносящим в помещение долгожданные ящики с лекарствами и медицинскими приборами. Усталые, покрытые дорожной пылью бойцы бережно ставили каждый ящик, словно осознавая их бесценность. Врач узнал, что благодаря героическим усилиям танкиста вражеское нападение оказалось отражено и большая часть отряда уцелела в том ожесточённом бою, однако конвою пришлось возвращаться обратно, поэтому передача жизненно важного груза удалась только спустя мучительно долгое время. И всё это благодаря Митьке, благодаря его самоотверженности и несгибаемой воле.
Вечером, после произошедших событий, Пётр Дмитриевич, сидя в своей маленькой, скупо освещённой керосиновой лампой комнате, смотрел в окно на звёздное небо. Его измождённое лицо, изборождённое глубокими морщинами, выражало мучительную скорбь. Он всё не мог перестать думать о том, как несправедливо обругал юношу, пожертвовавшего собой ради спасения сотен измученных болезнью и ранениями людей, ведь кто знает, сколько пациентов могло бы погибнуть в страшных муках, задержись конвой ещё на несколько дней.
Той ночью стояла необычайная тишина. Шум войны, смертей и опасности затих. Казалось, будто сама природа, эта суровая и милосердная мать, решила исполнить величественный реквием в честь павшего героя, и звёзды, словно серебряные свечи, мерцали в тёмном небе, освещая память о том, кто отдал свою жизнь ради других.
